– Ну да, ну да… Есть такая наука – массовая психология, изучающая закономерность поведения больших человеческих скоплений. Так вот, выяснилось, что внушаемость людей напрямую зависит от численности толпы. Тысячу человек уговорить гораздо проще, чем, скажем, дюжину. Люди как бы генерируют свои собственные эмоции на окружающих, тем самым многократно увеличивая воздействие, которое оказывает на аудиторию оратор, проповедник или обыкновенный заводила. Все харизматические вожди двадцатого века, начиная от Троцкого и кончая Гитлером, умели использовать этот эффект в своих целях. Одни сознательно, другие интуитивно… Вчера имел место схожий феномен. Истерия одного человека перекинулась на всех окружающих и заставила их действовать в едином порыве. Несколько минут все мы были в плену некой яркой иллюзии, не имевшей к происходящему никакого отношения… Я где-то читал, что во время Первой мировой войны роты и батальоны, ходившие в атаку, посещало общее видение. Будто бы небо над окопами противника разверзлось и оттуда нисходит губительный пламень или что архангел Михаил держит перед атакующими цепями свой неуязвимый щит… Впоследствии атеистическое воспитание вытравило из людей надежду на покровительство высших сил, но наши отцы и деды зачастую верили, что геройские образы Сталина, Ворошилова и Будённого незримо сопровождают их в бою.
– Значит, вы утверждаете, что это был лишь массовый психоз, – с сомнением произнёс Цимбаларь. – Честно сказать, верится с трудом. Психозы не бывают такими детальными и… как бы это лучше сказать… внутренне непротиворечивыми. А кроме того, это явление имеет перманентный характер, раз за разом повторяясь в самых разных видах.
– На моё счастье, я редко бываю в ситуациях, заставляющих людей сбиваться в толпу, – извиняющим тоном произнёс Страшков. – Поэтому не считаю себя большим знатоком того, что вы упорно называете видениями. Вам бы лучше обратиться к священнику. Всякие чудеса – это по его части.
– Наверное, я так и поступлю, – сказал Цимбаларь. – А вам спасибо за угощение и содержательную беседу.
Отца Никиту Цимбаларь застал в жилой избе, находившейся на территории храма. Держа в руках иголку, он чинил что-то в своём пышном и сложном церковном облачении, а матушка – бесцветная тощая женщина – в это время гладила чугунным утюгом его суконный подризник, похожий на старинный кафтан.
Когда обмен взаимными приветствиями завершился, он сказал совершенно обычным голосом, лишённым какой-либо напускной скорби:
– Вот, собираюсь проводить в последний путь нашего старосту. В здешнем климате, сами понимаете, это занятие небезопасное. Можно не только ангину, но и воспаление лёгких подхватить. Каково на таком морозе петь псалмы да читать молитвы! Хорошо ещё, что плакальщицы выручают.
– Хочу, батюшка, поблагодарить вас за вчерашнее, – прочувствованным голосом произнёс Цимбаларь. – Ведь вы, прямо скажем, спасли мне жизнь.
– Я служу богу, который есть не только любовь, но и истина, – ответил отец Никита. – Спасая вас, я тем самым выполнял свой долг. И моё служение было замечено. Не прошло и часа, как вы сами спасли от страшной смерти невинное дитя. Это знак свыше.
– Служа закону, я тоже выполнял свой долг, – сказал Цимбаларь. – Так уж случилось, что помыслы божьи и дела земные вчера совпали.
– Но божьему слуге добрые поступки даются значительно проще, – отец Никита еле заметно улыбнулся. – Они не порождают никаких задних мыслей. А слуга закона должен сейчас испытывать двойственное чувство. С одной стороны, благодарность, в искренности которой я ничуть не сомневаюсь, а с другой – недоумение, граничащее с подозрением. Какого, спрашивается, рожна батюшка провёл вчера целый час на морозе, созерцая унылый деревенский пейзаж? Ну как, я угадал?
– Честно сказать, такая мыслишка у меня промелькнула, – признался Цимбаларь. – Но сугубо машинально.
– А я, в свою очередь, честно признаюсь вам в грехе, которым страдаю с юных лет. Этот грех, в просторечии называемый табакокурением, и выгнал меня вчера из-под сводов божьего храма на улицу. Скурив в несколько приёмов три или четыре сигареты, я невольно стал очевидцем всей этой загадочной возни, происходившей возле опорного пункта.
– Вы меня несколько разочаровали, – вздохнул Цимбаларь. – Теперь я буду обязан своим спасением не только богу, но и табачной фабрике, выпустившей эти сигареты.
– Не забывайте, что всё в мире происходит по воле Создателя. Он умеет употребить во благо самые недостойные творения человеческого ума и рук… Я, например, решился познакомиться со своей матушкой только потому, что в тот вечер был слегка под мухой. Так грех бражничества привёл к благим результатам.
Слушая отца Никиту и одним глазом наблюдая за его супругой, Цимбаларь решил про себя, что то достопамятное знакомство, скорее всего, было не божьим промыслом, а происками сатаны.
Однако вслух он сказал совсем другое:
– Собственно говоря, я хотел обратиться к вам ещё по одному вопросу. Люди, собравшиеся вчера возле опорного пункта, наблюдали очень яркое видение, в ходе которого появились некоторые настораживающие детали, упомянутые в вашем присутствии умирающим Борисом Ширяевым. Хотелось бы услышать по этому поводу мнение специалиста.
– Недавно я уже высказывал его вам, – отец Никита оставил иголку и перекрестился. – Это козни дьявола, соблазняющего людей. Предаваться созерцанию подобных видений – значит идти против воли Господа. Дабы побороть искушение, я применяю некоторые приспособления, позаимствованные из практики великих страстотерпцев прошлого.
Он прикоснулся ладонью к своей груди, вызвав тем самым негромкий металлический лязг. Видя недоумение, появившееся на лице гостя, отец Никита пояснил:
– Я ношу под одеждой род вериг, позволяющих защищаться от происков лукавого. Они обременительны сами по себе, но если их потянуть особым образом, возникает резкая боль, устраняющая любые видения.
– Хитро, – похвалил Цимбаларь. – Стоит только дёрнуть за какую-то верёвочку – и дьявольское наваждение мигом рассеется?
– Так оно и есть, – подтвердил отец Никита. – Но уж коль мы заговорили о вчерашнем случае, спешу сообщить вам: какое-то мельтешение красок и образов я, конечно, видел, однако почти сразу овладел собой.
– Но ведь курение – тоже соблазн, – заметил Цимбаларь. – Почему вы с ним не боретесь? Неужто наваждение опасней?
– Стократ! Это прямой призыв дьявола к действию. Однажды поддавшись такому соблазну, человек уже не в состоянии искупить свой грех… А курение, как и чревоугодие, грех вполне простительный. Впрочем, в самое ближайшее время я собираюсь изжить и его.
– Способ, избранный вами, кажется мне перспективным, – сказал Цимбаларь. – Дабы противостоять тлетворному воздействию видения, я бы тоже согласился носить вериги. Запасной комплект у вас не завалялся?
– Запасного комплекта, к сожалению, нет, но есть отдельные фрагменты, которые можно собрать в единое целое. Обратитесь за помощью к здешним кузнецам. Это милейшие люди… Сейчас я принесу то, что у меня осталось.
Пока отец Никита отсутствовал, Цимбаларь вежливо поинтересовался у его супруги: а не трудно ли жить с человеком, носящим на себе такой пережиток прошлого, как вериги?
Матушка, соскучившаяся по общению со свежими людьми, охотно ответила:
– Он своё железо только с год назад начал таскать. Да и то нерегулярно. На службу, на похороны…
Вручив Цимбаларю кучу тронутых ржавчиной цепей и крючьев, отец Никита проводил его до дверей, где служители столь разных ведомств сердечно распрощались.
Рабочий коллектив механической мастерской – четверо матёрых, кряжистых мужиков, одетых в замасленные и прожжённые искрами ватники, – был занят игрой в домино. Появление участкового восприняли здесь как гром среди ясного неба.
Поздоровавшись, Цимбаларь поинтересовался, кто тут отвечает за дисциплину и пожарную безопасность, а когда таковой после некоторой заминки объявился, столь же сухо осведомился о происхождении окурков, густо разбросанных по полу, и пустых бутылок, целой батареей громоздившихся в углу.
Не добившись внятного ответа, Цимбаларь перешёл к следующему номеру программы, который при желании можно было назвать художественным чтением. Только читал он не юмористические миниатюры и даже не свежие газеты, давно пропавшие из деревенского обихода, а Кодекс об административных правонарушениях, грозивший драконовскими карами и за курение в неположенном месте, и за распитие спиртных напитков в рабочее время, и за многие другие проступки, издавно присущие российскому пролетариату, с некоторых пор утратившему свой высокий статус класса гегемона.
Работяги, активно участвовавшие во вчерашних беспорядках, а потом ставшие свидетелями лихих подвигов участкового, боялись ему даже слово поперёк сказать.
