– Но как же так получилось, что какому-то переводчику удалось обвести всех вокруг пальца? – ехидно поинтересовался я.
– Понимаешь ли, такие знания на блюдечке не лежат. Три года назад меня прикомандировали к одной сверхсекретной исследовательской группе. В администрации президента работы у меня было не так много – сам знаешь, какие сейчас международные отношения – и несколько часов в неделю я помогал учёным с переводами. Их руководитель группы обладал поистине сверхъестественным аналитическим умом и способностью выявлять системы и взаимосвязи там, где их не видел никто другой. И вот однажды я… совершенно случайно наткнулся на его свежие аналитические заметки. Никаких очевидных выводов там не было, но я ухватил суть.
Потом он завалил меня работой – десятки, сотни зарубежных исследований. Я понимал, что он ищет недостающие звенья в своей цепочке умозаключений и доказательств. Но я находил их первым и вставлял в свою цепочку. Открывавшаяся передо мной картина ошеломляла. Преимущество было на моей стороне. Я аккуратно выбирал недостающие звенья информации из оригинальных текстов и переводил их на ново-китайский… скажем так, с небольшой корректировкой. Совсем небольшой. Знаешь, как в том анекдоте про переводчика, когда китайский военачальник выпытывает у монгола, где спрятано золото, угрожая ему смертью. Напуганный монгол наконец сознаётся, что спрятал золото у подножия горы, а переводчик переводит: «Он говорит, что предпочитает быть убитым, чем сказать вам, где золото!»
Шах довольно захохотал.
– В результате, он не пришёл к тем же выводам, что и я.
Раздосадованный, он бросил разрабатывать эту тему. А я… я пребывал в такой эйфории, что потерял всякую осторожность. Они начали что-то подозревать. Мне пришлось спасать свою шкуру. В клинике для психов. Довольно удачно, нужно сказать.
Я молчал.
– Не веришь мне? Твоё право. Но от тебя ничего не требуется. Тебе нужно просто сказать «Да». А всё остальное я сделаю сам.
– Тогда зачем тебе нужен я? У мира должен быть один… правитель.
Шах пропустил мою колкость мимо ушей.
– Просто одному скучно. И ещё, знаешь, мне кажется, что тебя будто бы… как бы сказать… кто-то ведёт. Подсказывает тебе путь, помогает. Ведь то, что ты делаешь – это безумие. Ты прёшь абсолютно наобум и напролом через все рамки, границы и законы! А тебе подкидывают нужную информацию, нужных людей, даже нужные транспортные средства! Открывают перед тобой нужные двери… Ну и, наконец, ты же всё-таки меня спас, как ни крути. Иначе, боюсь, мне было бы трудно выбраться из той психушки. Так что, ты со мной?
– Нет, Шах, – я покачал головой. – Я всего лишь человек. Извини.
– Ну и сдохнешь в этой грязи и дерьме, – презрительно бросил Шах. – Всего лишь человек…
Остаток пути мы проехали молча. Вокруг нас до самого горизонта простиралась чёрная каменистая хамада, жарившая, как гигантская раскалённая сковорода. Я видел, что Шах страдает от жары, но тот упрямо молчал и не просил поднять верх машины. Мне же было хорошо. Странно, я никогда раньше не любил эту безжизненную, выжженную дотла землю, мне милее были реки, моря и океаны… Но после той тягучей полупонятной песни, спетой мною на грани отчаяния в арабских застенках, словно что-то изменилось, словно я слился с этой таинственной землей, наполненной кровавым песком, чёрными камнями, огненными ветрами и испепеляющим солнцем. Мне больше не было жарко, горячий воздух больше не обжигал мне лёгкие, а лишь наполнял невероятной лёгкостью тело. Самум был моим дыханием, белёсая синь неба – моими мечтами, бескрайнее песчаное море – моей любовью…
К вечеру мы уже были в предместьях Танжера. Немного поплутав по лабиринтам медины, мы остановились в непритязательной гостиничке с номерами, увешанными узорчатыми берберскими коврами, с огромными скрипучими кроватями в альковах и позеленевшими от старости медными ваннами. После пиршества в местной харчевне мы с Шахом договорились встретиться завтра в восемь утра тут же, и я поднялся к себе в номер. Постоял под «холодным» душ, вода в котором оказалась едва ли не горячей и почему-то пахла песчаной пылью, потом стащил с роскошной кровати на пол тонкое одеяло и простыню и провалился в безмятежный сон. Я снова был свободен, в моём кармане лежал билет на самолёт до Нью-Нью-Йорка, и впереди у меня было целых два с половиной дня, за которые я собирался найти бога в Истинно-Демократической Арабской Республике и выяснить, что же всё-таки имел в виду сошедший с ума китайский профессор.
Утро было восхитительным. Я проснулся оттого, что замерз – вместо уже привычного горячего шарга[24], напоенного зноем пустыни, из открытого окна на меня обрушивался поток свежайшего бриза. Я спустился в гостиничную харчевню, но Шаха там ещё не было. Когда он не появился и через час, я поднялся по узкой лестнице и постучал в его номер. Пару минут в номере царила полная тишина, потом рассохшаяся дверь приоткрылась, но из неё вместо моего приятеля выскользнула пышнотелая девица. Она прошлась по мне озорным взглядом, молча развернулась и, с достоинством покачивая щедрыми телесами, принялась спускаться по скрипучим ступенькам.
Да уж, Шах времени даром не терял… Я немного помедлил и зашёл в номер. В коридоре меня едва не сбила с ног ещё одна роскошная магрибка в алом наряде, открывавшем округлый бронзовый животик и тяжёлые бёдра.
Я не успел сообразить, как она прижалась ко мне всем телом и нежно провела рукой по джинсам пониже ремня.
– Привет, – она игриво улыбнулась.
– Привет… Мой приятель… он там? – я ткнул пальцем в сторону спальни.
– Там… Жаль, что тебя не было с нами, – она томно качнула бёдрами и продефилировала к двери.
Шах возлежал на роскошном ложе посреди живописных развалов скомканных простыней и подушек. На его лице было написано выражение полнейшего блаженства и довольства жизнью. Однажды я видел точно такое же на морде моего бесстыжего кота Елисея, когда тот стащил на кухне полукилограммовый кусок вкуснейшего вологодского масла и полностью слизал его до моего прихода. У окна стояла ещё одна – третья по счёту – девица и пыталась застегнуть на спине тугой лифчик. Увидев меня, застывшего на пороге спальни, она махнула рукой:
– Чего стоишь? Помоги!
Я подошёл к ней, аккуратно стянул упругие резинки, подождал, пока она засунет под лифчик свои тяжёлые груди, и застегнул хитроумные крючки.
– Спасибо, – ласково прощебетала она, но в ответ я сумел только кивнуть, с трудом сглотнув тугой ком слюны.
Она наклонилась над моим бесстыдно раскинувшимся на кровати приятелем, поцеловала его в губы и выскочила из комнаты.
– Сегодня вечером, как договорились, – крикнул он ей вслед. – Вместе с подружками…
– Конечно, мой сладкий, – она появилась в проёме двери, отправила нам по воздушному поцелую и исчезла.
– Шах… – наконец сумел выдавить я. – Мы же договорились встретиться в восемь!
– Ну, понимаешь ли, Алекс, – он мечтательно улыбнулся самому себе. – Я не успел закончить… все свои дела до восьми… Да не обижайся ты! Я же больше года сексом не занимался. На такие жертвы пошёл… Надеюсь, оно того будет стоить. Слушай, а чего ты покраснел, как невинная девица? Ты что, никогда не трахался с тремя тётками сразу? – он недоверчиво посмотрел на меня.
Я промолчал.
– У-у, как все запущенно, – он покачал головой. – Тебе сколько лет? Двадцать шесть? Ладно, братишка, я займусь твоим воспитанием, – решительно закончил он и принялся натягивать на себя штаны.
Вот уж, честно говоря, не знаю, хочу ли я, чтобы моим воспитанием занимался такой тип, как Шах! Тем более в таком направлении…
День выдался изнурительным и совершенно провальным. Мне не удалось встретиться и поговорить ни с одним человеком, с которым в своё время встречался профессор Линг. В списке, который переслала мне Тай, оказались только дряхлые старцы. Чем руководствовался профессор в своём выборе, я не знал. Мы обошли два десятка адресов, но бывшие собеседники профессора либо умерли от старости – большинству из них было далеко за сто – либо уехали умирать «в родные места» куда-то в дальние уголки Сахары, либо попросту потеряли рассудок. Я попытался было побеседовать с одним таким старичком, оказавшимся на редкость дружелюбным и говорливым, но не смог. Слишком уж свежо было в памяти то, что произошло со мной в психокоррекционном центре во время разговора с безумным профессором, и мне стало невыносимо тяжело. Шах тоже заметно нервничал, поэтому мы, поспешно попрощавшись, ретировались.
Мы сидели в полутёмной чайной и потягивали мутно-коричневую жидкость, которую местные называли чаем. Вкус у того был пресным и отдавал песком, впрочем, как и всё тут – последние несколько столетий пустыня активно наступала и почти вплотную подошла к стенам Танжера.
Ещё в списке оставалось два десятка имён из тех, кого профессор навестил в округе Танжера. Всего же в ИДАРе он встретился более чем с тремя сотнями человек, но у нас с Шахом уже не было времени. Через полтора дня мы должны были покинуть страну, а задерживаться здесь так же незаконно, как мы сюда проникли, не хотелось – Кьёнг уже вернулся в Поднебесную, да и кто знает, сработают ли его связи во второй раз? Я считал, что судьбу искушать не стоило.
