И около полуночи Андрей начал работать: выключил свет, разобрал постель и напихал под одеяло кучу шмоток, создавая иллюзию себя спящего. Оценив иллюзию, он сунул в правый носок позаимствованный в столовой ножик (глупость, конечно, но всё-таки!), а в левый — сигареты со спичками и полез в окно.
Лезть оказалось отнюдь не легко, но он справился, благодаря богов за своё юношеское тело и ежедневные занятия физкультурой. Мешали, правда, кеды. Спускаться следовало в носках, но когда он это сообразил, разуваться было, разумеется, поздно. Бешено колотилось сердце — вот поди узнай, может, преподы обход делают среди ночи! Слезть в руки тому же историку — кошмар!..
Наконец, Андрей спрыгнул — получилось громко, и он присел, оглядываясь. Ничего; только ветерок шуршал листьями да фонтан журчал. Окна в интернате горели — не все, конечно, но больше половины. Учатся люди, а мы вот на это времени не имеем, мы смело в бой идём… Пригибаясь, он перебежал к фонтану, огляделся снова и юркнул за живую изгородь. Изгородь была высокой, и он закурил, выпрямился и ещё раз обдумал план действий.
Плана, собственно, никакого не имелось. Ну, осмотреться. Дойти до коттеджа преподавателей. Да просто по саду пошнырять — глядишь, чего и накопается… Всё не сидеть, сложа руки!
Конечно, страшновато было, но он держался, шёл спокойно, всматривался внимательно: в саду оказалось не так уж темно — луна-то почти полная. Вот только зелёный её свет мешал расслабиться — отдавал чем-то этаким… кладбищенским… Андрей старательно ругал себя и уговаривал, но гимназийские байки о деревьях-оборотнях и прочих удовольствиях из головы не выходили. Фольклор, хвостов вам тачку!..
Присутствовал и страх иного рода — заблудиться. Не слишком ещё хорошо знавший сад, Андрей быстро запутался в аллейках и террасах, запутался почти безнадёжно и, поднявшись на очередные пять ступенек, остановился, пытаясь сориентироваться. Ага, если вон там у нас большой фонтан, что между учебным корпусом и девчоночьим интернатом…
Вдруг он услышал голоса — совсем почти рядом. Терраса сплошь поросла деревьями, лунный свет обходил террасу стороной, но из лесочка в глаза ударил луч фонарика. Андрей прижался спиной к дереву и замер.
— Хлоп-с, — сказал обладатель фонарика. — Гуляете, сударь?
— Гуляю, — сказал Андрей, сразу и с облегчением узнавший голос, и отлепился от ствола. — Выключи ты этот свет ментовский!
— Уж и ментовский, — сказал Бельский, опуская фонарик лампочкой в землю. — Хочешь водки?
— Хочу! — сказал Андрей, не раздумывая ни секунды. Это ж я месяц! месяц я водки не пил! Сейчас мы все стрессы разом снимем!.. — А кто там с тобой?
— Всё свои. Не очкуй, — сказал Бельский. От него сильно несло спиртным. — Вот не знаю, хвост твой тоже звать или воздержаться?
— Какой хвост? — удивился Андрей, а Витька фыркнул и шагнул Андрею за спину.
— Шпионим, сударь? — спросил он, поднимая фонарик.
Кустики внизу террасы затрещали, и из них вылез, закрываясь от света рукой, Никита Делик.
— Привет, — очень смущённо сказал Никита. — Я не шпионю. Я наоборот…
— Ну, господа, это ваши разборки, — сказал Витька и растворился в лесочке, а Андрей обрёл, наконец, дар речи и спросил:
— Ты чего тут?.. Ты за мной, что ли, шёл?
— Да я, видишь… — замялся Никита. — Я увидел случайно, как ты вылезаешь. Дай, думаю, тоже прогуляюсь. А одному чего-то страшно…
Вдруг Андрей догадался и спросил, удерживая улыбку:
— Охранял меня, что ли?
— Андрей! Я же знаю, что ты… вот ты же в воскресенье… Я и подумал, мало ли что…
— Откуда же ты узнал, что я в сад собираюсь?
— Да ты утром виноград осматривал… А сейчас я на окошке сидел, смотрю, ты вылезаешь…
— Я тебя и не слышал совсем!
— Да, — сказал Никита. — Я умею тихо. А вот ты как слон шёл.
— Ладно, — сказал Андрей, сильно "слоном" задетый. — Потом поговорим. Пошли, раз приглашают. Тоже мне — телохранитель…
— Ты не обижайся, — сказал Никита, — я просто мешать не хотел! Подумал, если что, хоть позову кого-нибудь.
— Тут, смотрю, есть кого позвать, — сказал Андрей. — Много там народу, интересно? Вот дела…
Народу оказалось всего ничего: Витька, третьекурсник Колька Кларренберг по прозвищу Клаус и первачок из параллельной группы Санька Горленко. С Витькой всё было ясно. Клауса Андрей знал только что в лицо, но одно мог сказать точно: парень всегда кушал стоя. Цвет общества, короче. Элита подполья. Вот Санька, правда, никоим образом в сию элиту не вписывался: некурящий мальчик и тихий, и годов от силы тринадцати, так что встретить его ночью, в компании Бельского, Андрею было удивительно.
Сидели на крошечной полянке; посреди полянки выкопана была неглубокая ямка, а в ямке горел костерок. Водку пили из кофейных чашечек, явно уворованных в гимназийской столовой, и водки было море — бутылок восемь родной и незабвенной "Пшеничной". К водке прилагалось пиво — пол-ящика, не меньше. Вот с закуской дело обстояло гораздо хуже — на расстеленной по травке футболке кучей лежали сосиски, килограмма этак три, но кроме сосисок — ничего, даже ни кусочка хлеба. Присмотревшись, Андрей заметил рядом с сосисками пульт и потянулся было, но Клаус, заметив его движение, махнул рукой:
— Ай, дохлый номер, сударь. Стоит из столовки вынести — одну колбасу, зараза, штампует! А в том году морепродукты выдавал, прикинь! Видеть теперь креветок не могу!
— Да и белка с ним, — искренне сказал Андрей. С первой же дозы он ощутил себя совершенно счастливым — чего там закуска!.. Алкоголик я, подумал он, жмурясь на чашечку, как это славно, однако!..
Алкогольничали, в основном, втроём — Андрей, Витька и Клаус. Никита отхлёбывал по чуть-чуть, дабы компанию составить, Санька же держал чашечку в ладошках и не пил вовсе. И молчал — отсутствовал напрочь.
Витьку с Клаусом, прилично уже пьяных, Андрей догнал быстро-быстро. И разговор поддерживал с удовольствием, разговор шёл правильный и привычный. Обсуждались былые пьянки: кто, когда и как. С пьянок же плавно съехали на баб и постановили, что бабы в гимназии чересчур много из себя строят, хотя крошки те ещё. Поспорили также, кто из крошек всех милее, всех румяней и белее. Первый приз, единодушно цокая языками, вручили непревзойдённой лингвистке, но и блондиночку Вику стороною не обошли, и четверокурсницу Алёну, и многих, многих других. Было на кого в гимназии глаз положить.
Со стороны их пьяный базар выглядел беседою шизофреников. Даже лишённые контроля и лихо матерящиеся, гимназисты отрешиться от воспитания не могли, обращались друг к другу то на "вы", то на "ты", а опьянев окончательно, не иначе как "сударь" — по стойкой и неодолимой привычке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
