Жила себе в столице-матушке некая бабушка с коллекцией, не уступающей этой, а может и лучше. Взял над ней шефство один профессор при условии, что бабушка ему все собрание завещает. Купил ей кооператив, тяжести деликатесов полки холодильника не выдерживали, лекарства — с доставкой на дом, курорт по первому требованию. Профессор пахал на перспективу: коллекция стоила миллионы. И вот померла старушка, о которой он заботился лучше родного сына. Полноправный наследник не успел вступить в свои права, как добрые люди-стукачи, которых у нас больше, чем грязи, тут же капнули куда следует. И возбудила родная власть против профессора судебное дело, и эксперты дали оценку скудоумию бабки, которая невменяемая черт-те какие бумаги подписала. Короче говоря, достался этому профессору вместо коллекции кукиш со шлейфом неприятностей, а власть родная, которая бабке за всю жизнь копейкой не помогла, с чувством глубокого удовлетворения ее коллекцию прикарманила.
И после этого кто посмеет бросить в меня камень, даже если купленные мною работы потом выплывают где-то за океаном? Говорят, что скоро примут закон о собственности, но я этому не верю и расцениваю заседания, усиленно транслирующиеся по всем программам телевидения, не более чем как очередную политическую клоунаду. Всего один вопрос: работа Рембрандта, венчающая собрание гравюр — это моя собственность или достояние всего нашего народа? Ни один народный избранник не ответит на него, ни один закон не позволит мне передать эту гравюру на какой-нибудь престижный аукцион. Это ж надо: столько суетиться, сил тратить, сколько законов насочинять — и хотя бы один работал! А уже другие планируют рассматривать. Посмотрим, чьей сейчас будет собственностью то, на что тратил все свое свободное время художник Будинецкий. Я ведь не тот ученый прыщ; когда товар будет в моих руках, вырвать его сможет только неземная сила. Да и то за наличный расчет, естественно, в свободно конвертируемой валюте. За нее, что хочешь купить можно, хоть одноразовые шприцы, хоть многоразовые презервативы. А вот за сокровища, плотно спрессованные в этой комнате, я расплачусь не имеющими цены даже туалетной бумаги рублями. Потому что на них бумагу для сортира приобрести — и то проблема.
Валентина Митрофановна, наконец-то, решилась перейти к главному, видя, что я никак не собираюсь проявлять инициативу.
— Молодой человек, мне, конечно, очень жаль, но я вынуждена проститься с некоторыми очень дорогими для меня вещами — уж слишком подорожала жизнь. Вот и решилась, прости меня, Господи, продать. Отец, царствие ему небесное, никогда бы не простил. Он ведь за всю свою жизнь при Советах ни одной картины не продал, хотя, порой, нам всем приходилось очень непросто.
Лирическое отступление перед началом сделки было завершено и теперь уже ничего не мешало бабушке перейти к конкретному делу. Да, в коллекции Будинецкого были собраны действительно уникальные вещи. Вот свиток «Встреча с отшельником», который станет собственностью Дюка, «Карпы — олицетворение активного, деятельного начала» — точная передача объекта, построенного по законам перспективы и трехмерной передачи объемов, еще один шелковый свиток «Тигр в зарослях», бронзовая курильница XIX века, «Бодисатва», очередная бронзовая курильница, на сей раз «Лу Син — даосский бог — покровитель чиновников», это уже начало нашего века, фарфоровый бокал XIX века, стеклянная табакерка XVIII века, вазочка с изображением летучей мыши — символом счастья, резьба по дереву прошлого столетия, богиня милосердия Гуань Инь, выполненная из слоновой кости, позолоченное буддийское божество, созданное искусными руками неизвестного мастера больше двухсот лет назад, фаянсовая ваза — мастерские Сацума — это XVIII век, нэцке «Мужчина с ребенком» — девятнадцатый, в крайнем случае — начало XX века, имитация кости, каменный Хотэй — бог довольства немногим, бронзовая чаша, чеканка — XIX век, сирийский поднос — медь, инкрустация серебром и красной медью… Конечно, понятно, что все это даже не десятая часть того, что могла бы предложить старушка, но жизнь давным-давно научила меня не торопить события.
Валентина Митрофановна никак не решалась приступить к окончательной части нашей встречи, поэтому задаю прямой вопрос:
— Какова же стоимость всех этих сокровищ?
Намеренно говорю «сокровищ», пусть старушка видит, что перед ней настоящий собиратель, изнывающий от зуда поскорее заполучить в свою коллекцию произведения искусства, а потому он не будет сопротивляться в споре о стоимости этих вещей.
— Мне кажется, девять тысяч не будет дороговато, я ведь все подсчитала, — словно извиняется Валентина Митрофановна. Ох уже эта интеллигенция, беда с ней. Прежде чем заняться финансовыми вопросами, она почему-то в обязательном порядке напустит тумана, за которым все равно просматриваются ее благие намерения. Ну да торговаться с бабушкой грешно, вон как дрожит, боится, что пару штук придется уступить.
— Валентина Митрофановна, если не секрет, какую сумму мог предложить вам музей? — специально задаю наивный вопрос, чтобы старушка до конца прониклась симпатией ко мне. Будто я не знаю, сколько имеет права заплатить наш музей? Помню, как мы несколько дней изнывали от смеха, когда Алик шутки ради предложил музею серебряный пояс XVIII века с изображением жития святых, так музей больше пятисот, хоть прыгай, выложить права не имеет, а если тот пояс в лом перемять — и то, минимум, три штуки, по старой цене, естественно. Ну, да мы не варвары, чтобы произведение искусства поганить, этот старинный ремешок Алик в конце-концов на трехкомнатную квартиру поменял с одним из тех, кто, стоя в овировской очереди, шептал молитву «Отечество славлю, которое есть, но трижды — которое будет».
Валентина Митрофановна горестно вздохнула, и я понял, что за прошедшие годы наши деятели культуры не поумнели ни на копейку. Молодцы, ребята, продолжайте в том же духе, я бы человеку, который инструкции сочиняет, большие деньги платил. Но и без наших поощрений он сотворяет такое нужное нам дело, так что на этой дури сэкономить, право же, не грех. Однако сейчас пора завершать образцово-показательное выступление на тему ангел во плоти спасает старушку.
— Так вот, Валентина Митрофановна, на самом деле ваши раритеты сегодня стоят значительно дороже, и мне просто неловко пользоваться вашей неосведомленностью. Поэтому о девяти тысячах не может быть даже речи, я оцениваю их не менее чем в двадцать тысяч, — и кладу перед изумленной таким бескорыстием старушкой две банковские упаковки сторублевок.
С одной стороны — риск, конечно, есть: с замашками Валентины Митрофановны такую сумму она не расстреляет даже за несколько лет. Но с другой стороны, я уверен на двести процентов, что кроме меня она уже ни с кем даже говорить не станет, если снова захочет расстаться с частью коллекции. И совесть чиста, потому что ни одна организация, пусть даже Министерство культуры, не даст Будинецкой за эти экспонаты и половины той суммы, которая лежит перед ней на столе. Мне, откровенно говоря, этот Восток тоже ни к чему, но сейчас появилось столько людей, готовых вложить деньги в произведения искусства, что рано или поздно кого-то из них я обязательно выручу. Естественно тем, что не подойдет моему компаньону Тенгизу из братской Грузии: ордена и Восток — это его специфика, и лежат пробитые им каналы через южные границы, незримыми нитями соединяя многие страны мира. Не зря в его записной книжке закодированы номера телефонов в Амстердаме, Бонне, Ванкувере, Мельбурне. Слава Богу, у нас дружба старая, и хотя Тенгиз производственными тайнами не делился, как-то во время отдыха с одной из моих фей он до того увлекся изучением ее анатомических особенностей, что Рябову не составило особого труда на свой страх и риск перефотографировать эту записную книжку. А когда через несколько дней Сережа положил передо мной расшифрованную клинопись Тэнго, я нисколько не рассердился за такое самоуправство. Пусть компьютер надежно хранит эти данные, вдруг когда-нибудь пригодятся.
— Вы уж простите за совет, Валентина Митрофановна, но раз у вас появились деньги, на которые вы не рассчитывали, купите себе квартиру с ванной. Я уже не говорю, извините, что здесь один туалет на два этажа, да и готовить в комнате не очень приятно.
Сегодня еще за двадцать тысяч можно купить скромную самостоятельную квартирку, но в ней же и ремонт делать нужно, и обставить, так что, если бабуся проникнется моим предложением, можно считать цель этого визита полностью достигнутой.
— Я вам оставлю на всякий случай номер телефона, своего-то у меня нет, это мой друг, он все передаст, — и на прощание с неподдельной искренностью произношу:
— Дай Вам Бог доброго здоровья.
Хорошо, что мое собственное здоровье пока еще не нуждается в аналогичных пожеланиях, но пришлось пропотеть на холодном осеннем ветру, пока в три приема я дотащил к машине купленый товар, попутно дважды споткнувшись об острый угол кладовой в темном коридоре и наступив в свежую кучку кошачьего дерьма.
