— Вы уж простите за совет, Валентина Митрофановна, но раз у вас появились деньги, на которые вы не рассчитывали, купите себе квартиру с ванной. Я уже не говорю, извините, что здесь один туалет на два этажа, да и готовить в комнате не очень приятно.
Сегодня еще за двадцать тысяч можно купить скромную самостоятельную квартирку, но в ней же и ремонт делать нужно, и обставить, так что, если бабуся проникнется моим предложением, можно считать цель этого визита полностью достигнутой.
— Я вам оставлю на всякий случай номер телефона, своего-то у меня нет, это мой друг, он все передаст, — и на прощание с неподдельной искренностью произношу:
— Дай Вам Бог доброго здоровья.
Хорошо, что мое собственное здоровье пока еще не нуждается в аналогичных пожеланиях, но пришлось пропотеть на холодном осеннем ветру, пока в три приема я дотащил к машине купленый товар, попутно дважды споткнувшись об острый угол кладовой в темном коридоре и наступив в свежую кучку кошачьего дерьма.
Все эти огромной ценности бебехи я просто свалил в кучу по месту своей основной прописки, не очень-то переживая, что замок при желании можно открыть перочинным ножом. Пусть лежат до поры до времени, в целости и сохранности, здесь им будет надежнее, чем даже за металлической дверцей, оснащенной сигнализацией: не представляю, какому самоубийце взбредет в голову лезть в мою квартиру.
Когда я поменял «Жигули» на «Волгу», в первую же ночь с нее сняли лобовое стекло. Может кто и стал бы переживать, бежать в ближайший опорный пункт правопорядка, но я просто позвонил куда следует и уже через час мое лобовое стекло стояло на месте, а в салоне в качестве извинения за допущенную оплошность лежала бутылка коньяка «Десна», которую я с отвращением выбросил на дорогу. Ребята с нашего хутора, раздевающие машины, не врубились, что я сменил марку автомобиля, вот и обрадовались. Они-то прекрасно знают, чью машину можно безбоязненно курочить, а чью — извините, пожалуйста. Вон через дорогу мент-наивняк на ночь клал на сидение полосатый жезл и форменную фуражку, так они нарочно приемник у него выцарапали и в фуражку помочились, чтоб слишком хитрым не был.
Двадцатиминутной скуки ради врубаю телевизор и дикторша прекрасно поставленным бодрым голосом поведала:
— … в честь высокого гостя в Кремле был дан обед. Полностью текст выступления будет опубликован.
Вы бы, ребята, лучше меню этого обеда опубликовали, это гораздо интереснее. А так сиди, догадывайся: небось, в связи с поголовным наступлением на алкоголизм высокого гостя поили исключительно минеральной водой, а закусывал он талоном на сахар.
Ровно в полночь выглядываю в окно, перед домом стоят два «Жигуленка», пора снова работать. Быстро допиваю кофе, слетаю вниз по металлической лестнице и прыгаю на переднее сидение. Удобно расположившись рядом с экс-борцом, коротко командую:
— К девочкам.
Конечно совсем не помешало бы съездить к каким-нибудь девочкам не по делу, а для отдыха, но это пока не более чем наивное желание: время, время, когда-то не знал как тебя убить, а вот сейчас его катастрофически не хватает.
Девочек я подбирал лично, не доверяя вкусу Рябова; он как-то не более чем в шутку высказался, что ему любые бабы нравятся, лишь бы давали. Мне любые не подходили; только очень красивые, прекрасно сложенные, на все вкусы. И не те девчушки, участвующие в конкурсе всяческих мисс, при росте под сто восемьдесят, весящие чуть за пятьдесят, а с такими фигурами, чтобы, глядя на них, у каждого мужика зарождалась не потуга разгадать извечную тайну женской красоты, а совсем другое желание.
В конце концов из множества ни о чем не подозревающих претенденток был подобран десяток. Из них остались четыре — блондинка, брюнетка, шатенка, рыжая. Четыре из сотен девочек, штурмовавших высшие учебные заведения Южноморска, были безо всяких проблем устроены в интересующие их институты. Наш контракт заключался на время их учебы, после моей помощи с распределением деловые отношения завершались. Я уже полностью сменил один женский отряд, второй трудился по давно налаженной схеме. Девушки зарабатывали очень хорошо, позволяя фамильярности только тем мужчинам, которые представляли для меня интерес. Кроме того, если у них не было дел, я никогда не возражал против того, чтобы они подрабатывали. За примерным поведением своих подопечных приходилось постоянно следить, и варианты временных работ подсказывать самому.
Этим летом девочки хорошо наварили, отдыхая на пляже. Я подсказал Мельникову, чтобы он брал их с собой. Летом Григорий Мельников буквально горел на работе под жарким южным солнцем, с утра до вечера щелкая морды отдыхающих. Но после того, как в дело включились мои девочки, темп его трудовых будней стал таким, что из объектива «Никона» дым повалил: ну, какой мужик не захочет сфотографироваться в обнимку или по крайней мере держа под локоток женщину, красоту которой не передадут никакие слова. А здесь, пожалуйста, цветное фото: вот какую кралю на юге подцепил, все приятели от зависти перекривятся. А в углу надпись «Привет из Южноморска», за которую Гриша лупил со счастливого клиента дополнительный рубчик. Это вам не с облезшей обезьянкой сниматься под пластмассовой пальмой, так что сколько дополнительного дохода дали Мельникову мои девочки — один он знает. Но и их он не обидел, во всяком случае за лето Рябову ни разу не пришлось принимать коллективные заявки на духи, косметику, нижнюю спецодежду моих подчиненных.
Благодаря работе этих незаменимых специалисток в свое время мне удалось заполучить отличную бухгалтерию. Конечно, у великого Пурица, который основал Южноморское пароходство, вся бухгалтерия помещалась в записной книжке, но мне бы его заботы. Одно дело гонять корабли с товарами в те времена, когда для того, чтобы получить заграничный паспорт нужно было ждать целый день, совсем другое — сегодня. Сегодня приходится выкручивать такие торговые операции, которые великому Пурицу могли присниться только в кровавом угаре. Попробовал бы он превращать деревянный рубль в твердую валюту, используя товары, производящиеся здесь. Это когда-то заряжали южноморцы суда мясом, пшеницей, кожами и отправлялись они в далекое плавание, привозя взамен сеялки, веялки и прочие патефоны. Сейчас же все поменялось местами: чтобы иметь возможность регулярно потреблять французский коньяк, австралийскую баранину, канадскую пшеницу, марокканские апельсины, болгарские помидоры, кубинский сахар, не говоря о всем прочем, мне нужно что-то давать взамен. А чем я могу порадовать своих зарубежных партнеров? Ну хорошо, что у нас такой разнобой цен на искусство благодаря уровню жизни, регулярно повышающего свое благосостояние советского народа. Еще бы! Если вчера человек платил за килограмм мяса шесть рублей, а сегодня выкладывает восемь, это говорит только о том, что его благосостояние выросло. Что тогда давать взамен, чем покрывать долларовое обеспечение моего личного счета в некоем банке, платящем двенадцать процентов годовых? Сырьем и хорошим отношением к людям.
Насчет сырья, откровенно говоря, трудновато, но можно. К примеру, даже если из наших медяков делать бруски и переправлять их на Запад — уже навар хороший. Но вагонами медь и прочие металлы гнать непросто, это же стратегически важное сырье. У нас, наверное, дерьмо тоже стратегическое значение имеет, а как же, удобрение — это качество будущего урожая. Но учитывая, что урожай мы почему-то собираем, в основном, при помощи судов Минморфлота, не совсем ясно, какая разница: будет ли с толком использовано сырье там или благополучно сгниет здесь. Хотя, если честно, то некоторые товары мы делать умеем, но их продают исключительно за рубеж или просто дарят нашим братским странам. Грузят на судно какую-то сноповязалку с вертикальным взлетом, на ящике буквы оттрафаречены: «Подарок советского народа братскому народу Вьетнама». Боже, сколько у меня братьев, и хотя бы один на меня похож был.
Поэтому лично я всегда считал самым братским народом американцев, учитывая, что среди них уже больше коренных южноморцев, чем в моем родном городе. И, несмотря на усилия таможни, снабжал своих партнеров всем необходимым. Делается это просто. Нужно только хорошенько подумать. Мой корешок Ленька, например, еще двенадцать лет назад, когда покойный Ильич ненадолго открыл щелочку, успел выскочить, а чтобы барахлишко дорогой не растряслось, собственноручно укрепил ящики гвоздями, сделанными из платины. Потом Ленька прислал, наконец-то, весточку, мол, ест наши крабы, их устрицы и еще какое-то слово. Просил фотокарточку на память выслать, пять раз обнял на прощание и передал тете Бете триста тысяч поцелуев. Я конечно, отписал ему: твоя фотография мне без надобности — и так помню, лучше вышли изображение этой самой устрицы, а тете Бете я все приветы передал.
