в то время в моем блокноте). "Судьба послала своих художников на огромную сцену великой Сибирской железной дороги, на фронт протяженностью 7000 миль от Сердобска до Владивостока. На каждой версте было по шесть наших солдат, плохо вооруженных, которым Советское правительство дало название "повстанцев" и "контрреволюционеров". Каждый имеет право пристрелить их, как собак", - говорил советский человек. Если они сдадут оружие, то их посадят в тюремные лагеря, и у них будет достаточно времени, чтобы подумать о своих глупых поступках, ибо эти люди будут бороться против немецко-мадьярской реакции".
"После оккупации Челябинска пришли официальные, кровавые телеграммы Товарища Троцкого. Они пришли и к нам в Пензу. Так начался первый акт трагедии.
"Да, надо сказать вслух: "Чехословацкие коммунисты были виновниками. Они ложно информировали своих русских товарищей. Они провоцировали против нас простых русских рабочих и солдат!"". Мой чешский информатор рассказывал, что большевики говорили о чехах. "В их армии, - продолжал он цитировать, - они были солдатами с жалованьем пять рублей в месяц, когда они могли перейти в Красную армию, где они становились полковниками и т.д., с жалованьем 600-1000 рублей, четырьмя лошадьми и слугами".
"Время в Пензе, особенно последние две недели перед боем, было самым тяжелым в нашей жизни. Наших солдат ежедневно обижали, и я сам восхищался их характером, которые не отвечали на провокации, не имея на то приказа". "27 мая, в три часа дня, пришел Товарищ Кураев.
на станции. Он был готов выступить перед нашими солдатами на собрании. Встреча была подготовлена. Наши солдаты стояли вокруг вагона, из которого он должен был выступать. На митинге были только наши солдаты, никаких офицеров, поэтому я дал Кураеву возможность выступить только перед ними. То, что он думал об этих солдатах, он показал в своей оратории. Эта речь была самой демагогической из всех, что я слышал в своей жизни. Я чувствовал: "Как он оскорбляет наших солдат". Он думал, что перед ним стадо овец. Кроме него стоял чешский коммунист Раушер. После Кураева выступил Миникин, и он выступил еще хуже своего хозяина. Он сказал нам: "Вы боретесь за царский трон. Вы едете не во Францию, а в Африку воевать с рабочими и крестьянами-неграми. Франция будет только пользоваться вами и ничего не даст. Вас продадут американским миллионерам. Вы - козье мясо".
"Часть наших солдат смеялась, а другая часть кричала: "Долой мошенника, акулу!".
"Между выступлениями Кураева и Миникина выступили несколько наших ребят. Они говорили коротко: "Мы верим нашим политическим руководителям. Мы не отдадим ни одной винтовки. Кто хочет наши винтовки, пусть придет и возьмет их. Мы идем со своими офицерами и победим", - прямо сказал Кураджеву наш солдат. "Мы не знаем слова буржуазия. Мы - одна семья ссыльных, без дома, пролетарии без хлеба. У нас есть только наши винтовки. Кто тронет нашу армию, тот тронет наше революционное движение и наше существование. Если понадобится, мы будем бороться против всех, против всего мира". Таковы были ответы наших мальчиков.
"Гром, молния и дикий дождь прервали, таким образом, заседание. Кураев выбыл, и я имел случай спросить, насколько это было для него приятно, но он пошел на телеграф и попросил помощи у Москвы.
"Наше положение было критическим. Находясь в окружении влияния враждебного СССР, капля в море огромного русского народа, мы не знали, что делать, в каком направлении ожидать вражеского нападения.
"Мы решились довести дело до конца, взять Пензу, но не сразу выполнили этот план. Может быть, за нас действовал добрый дух нашего народа, который не позволил нам начать борьбу с разочарованным русским народом, с нашими братьями, хотя занятие Пензы в это время не стоило бы нам таких жертв, как впоследствии. Но мы можем быть довольны. Мы остались верны традициям нашего народа, который поднимает меч только против нападения.
"Но уехать из Пензы против воли Совета было невозможно. Везде было его влияние. Уйти из города было необходимо, чтобы уничтожить это влияние в городе и окрестностях, взять власть в свои руки. От агрессии нас охраняли, высылая ночные патрули, без винтовок, имея в кармане только ручную гранату, и наблюдая за врагом на всем пути от города до станции. Советские стремились укрепить свою власть в городе и вокруг нас. В казармах у станции формировались новые роты интернационалистов, из мадьяр и немцев. Это казалось безумием, несколько человек воевать против великого русского государства. Возможно, нам следует отказаться от боеприпасов и советских войск, хотя "мы заставим их сдаться". О том, что у нас будет хоть какой-то прогресс, что мы сможем занять город и заставить Совет выполнить нашу волю, уйти на Восток, они не думали, но конфликт приближался с каждым мгновением.
"28 мая, около девяти часов утра, на станцию прибыл новый поезд, на котором также находились три бронеавтомобиля. Один из них был большой, вооруженный 8-см. пушкой и несколькими пулеметами; два других поменьше, с двумя или тремя пулеметами. Поезд остановился непосредственно рядом с нашим составом, и пулеметы, время от времени, направлялись на наш поезд.
"Эти бронепоезда для нас. Мы должны взять их". Это было предчувствие, ощущение наших людей, которые находились в опасном положении. Приказ был отдан лейтенанту Швецу, который выделил для этой работы пятую роту первого полка. Как тени шли наши ребята между эшелонами, затем под враждебным поезд, некоторые спрыгивают на платформу, и машины наши без выстрела". Другая часть роты дезертировала от противника, который находился в вагонах. Сопротивления не было. Приказа "Руки вверх" было достаточно. Там же были и наши первые пленные, пятьдесят человек, один из них ранен. Автоматчики оказались в наших руках. Мы сами начали боевые действия, но были вынуждены это сделать, чтобы предотвратить нападение. Мы пытались продолжить конференцию. Автомобили будут нашими до тех пор, пока ситуация не прояснится. И, чтобы не ухудшить ситуацию, мы отдали первого раненого врагу, хотя его рана была тяжелой. Он умер в ту же ночь. К автомобилям мы приставили охрану и надеялись, что советские нас отпустят добровольно.
"Вокзал был заполнен крестьянами с багажом, которые уже два дня ждали поезда. Они выказывали свою злобу против Красной армии громкими оскорблениями, и мы были вынуждены защищать наших пленных от толпы. Небольшими группами стояли наши братья и говорили крестьянам, кто мы такие, чего мы хотим и почему Совет нас задерживает.
"В городе, когда в Советский Союз сообщили о происшествии, началась тревога. Мы ее услышали. Начинает звучать сирена на заводе, без конца. Потом вторая, третья и т.д. На всех заводах
