— Что жизнь страшна и груба, — с пафосом произнес Миша. — Что она из дому боится выйти. Что по телевизору показывают ужас и грязь…
— По ее телевизору? — осведомился Никольский, приподняв брови.
— По обычному, — сказал Лепилов и, спохватившись, вспомнил: — Да, жаловалась, что ее персональный телевизор последнее время барахлит. То показывает, как надо, то полная темнота.
Продолжить рассказ не позволила Анюта. Она не вошла — просунула голову в дверную щель, повела туда-сюда как бы испуганными очами и натужно просипела:
— Здравствуйте, мальчики.
— Новая роль? — поинтересовался Лепилов, а Никольский гавкнул барбосом:
— Тебя кто сюда пустил?
Анюта тотчас же вышла из одного образа и вошла в другой. Осторожно проникла в кабинет, по-девчачьи клоня голову, застеснялась, замерла в нерешительности.
— А я не знаю… как-то само собой получилось… извините, если что…
— По ней Паршиков неровно дышит, — дал пояснения по ходу действия Лепилов.
Пояснение это почему-то рассердило Никольского, и он сказал Лепилову:
— Нечего ей здесь делать.
— Ну, это мне решать, — уверенно возразила третья Анюта. — Да и вообще я ваш внештатный сотрудник, секретный агент, что хочу, то и ворочу.
— Тогда вороти быстрее. Что тебе? — Ныне Никольский джентльменом не был.
— Ты хоть знаешь, кто такой Тенесси Уильяме? — с доброй насмешкой спросила Анна.
— Мишка знает, — буркнул Сергей. — Знаешь, Миша?
Лепилов важно кивнул.
— Так вот, завтра у нас «Трамвай желание», и я — главная. Держи два билета в тот же третий ряд! — Она протянула ему билеты.
Никольский в размышлении взял бумажку за угол.
— А второй кому? — спросил он недоуменно.
— Мишку захвати, — Анюта скорчила рожу Лепилову. — Он знаток.
— Все? — нетерпеливо осведомился Никольский.
— Усе, шеф, — голосом Папанова из «Бриллиантовой руки» подтвердила Анюта.
И вдруг Никольского осенило:
— Нютка, картинки посмотреть можешь? — И кивком указал на фотографии.
Анюта зашла ему за спину, через его плечо глянула на мини-экспозицию, заметила с пренебрежением:
— Ничего интересного. Дружный коллектив голубых.
— Знаешь кого-нибудь из них? — насторожился Никольский.
Анюта брезгливо фыркнула — настолько выразительно, будто разом произнесла целый мини-монолог: да, мол, знаю кое-кого, но от подобных знакомств ни удовольствия мне, ни пользы.
— А этого? — Никольский через плечо протянул ей фотографию Ромы.
— Личико знакомое, — поморщилась Анна. — Недавно где-то видела… — она примолкла, вспоминая, и вдруг обрадовалась: — Точно! Вчера! В клипе то ли Салтыковой, то ли Ветлицкой — он на подтанцовке кривлялся, пантеру изображал. По ТВ-6.
— Точно? — осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил Никольский.
— Господи, врать-то мне зачем?! — спросила Анна удивленно.
— Ты молодец, Анюта, — похвалил он. Пообещал: — В штат возьму.
— И удостоверение выдай, красную книжечку! — подхватила девушка. — Все?
Глядя на нее и в то же время мимо, Никольский задумчиво кивнул.
— Тогда прощевайте, пацаны! — залихватски подбоченилась уже то ли четвертая, то ли пятая Анюта. — Завтра увидимся!
Она упорхнула. Проводив ее глазами и обернувшись к Лепилову, Никольский по-волчьи оскалился.
— Задачу свою понимаешь, Лепилов? На ТВ-6, с клипа копию, узнай, какая фирма его снимала…
— И далее со всеми остановками — перебил Лепилов. — Не первый год замужем, Сергей Васильевич. Я Вешнякова в подмогу возьму. Можно?
…В несусветно громадном павильоне «Мосфильма», перемахивая через толстые кабели, деревянные брусы, металлические крепления, а иногда и спотыкаясь о них, шли к ослепительно яркому пятачку Лепилов и Вешняков. Дошли. На пятачке трое в оранжевых трико по зеленой хлорвиниловой траве подползали к круглому озерцу — зеркалу, лежавшему на полу. От камеры, глядевшей на все это безобразие сверху и чуть со стороны, донеслось наконец:
— Стоп! Спасибо всем. На сегодня закончили.
Погасли осветительные приборы. В тусклой полутьме съемочная группа беспорядочно рассредоточилась. Одного из оранжевых уже в открытых воротах павильона Вешняков цепко схватил за предплечье:
— Молодой человек, не торопитесь. Нам надо поговорить.
— Кому это вам? Не знаю я никого! — жутко тараща глаза от охватившего его ужаса, закричал Рома.
— Нам, работникам сто восьмого отделения милиции, — ответил подошедший Лепилов. — С чего это ты так перепугался, Рома?
Как всегда элегантно одетый в стиле ретро Витек, склонив пробор к клавиатуре аккордеона, самозабвенно пел о том, что
Ты весь день сегодня ходишь дутый,
Даже глаз не хочешь поднимать.
Мишка, в эту трудную минуту
Так тебя мне хочется обнять.
Мишка, Мишка, где твоя улыбка,
Полная задора и огня?
Самая нелепая ошибка. Мишка,
То, что ты уходишь от меня.
Ресторанный зал, словив ностальгический кайф, рукоплескал. Но двое в красных пиджаках поднялись, чтобы их заметил певец, и продолжали аплодировать поднятыми вверх руками. Витек кивком обозначил, что заметил их, снял с плеча аккордеон. Остальные музыканты уже сложили оружие. Наступил перерыв.
Витек покуривал у заднего входа в ресторан. Подошли краснопиджачники.
— Привет, — сказал один из них, видимо, главный.
— Привет, привет, — небрежно откликнулся Витек. — С чем пожаловали?
— Товарец, Арсентьевич, — ответил главный. — На этот раз не бумажки, а настоящие картины, — и важно добавил: — Масло.
— В рамах, — робко подал голос второй.
— Где они? — без восторга поинтересовался Витек.
— В машине. В багажнике, — сообщил главный, но, видя вялую реакцию певца, решил уточнить: — Смотреть будешь?
— Посмотрю на всякий случай, — лениво согласился Витек, отшвырнул окурок и стал наблюдать, как краснопиджачники доставали из багажника утлой «Мазды» нечто обширно-прямоугольное, опутанное тряпьем…
— Вот, — сказал главный и поставил на пол, привалив к стене, полупейзаж-полуинтерьер: на первом плане была изображена притемненная, оформленная в стиле ампир гостиная некой усадьбы, за обширными окнами которой виднелся яркий осенний парк.
— Еще что есть? — без всяких эмоций выспрашивал Витек.
Вторая картина изображала деревенскую избу в перевивах кумачовых подолов, багряных платков, лазоревых рубах, свекольных лиц. Крестьянская свадьба!
Далее следовало нечто батальное: шеренги солдат с ружьями наперевес, ядра горкой, орудия на лафетах и всюду — круглые дымы.
Три картины стояли у стены закутка — артуборной. Витек цыкнул зубом.
— И сколько вы за них хотите?
— Вот за эти — палец главного указал на усадьбу и избу, — по двести, а за ту, Арсентьевич, пятьсот, не меньше.
— Откуда они, Валентин? — прищурился Витек.
— В прошлые разы ты вроде не очень интересовался, откуда бумаги… — Валентин явно смутился и от этого стал слегка развязен.
— В прошлые разы были листы графики, которые могли храниться, как ты утверждал, в сундуке твоей бабушки, — жестко возразил Витек. — Я поверил или захотел поверить, что так и было. Но на этот раз в сказочку о том, что ты нашел эти картины на чердаке, поверить не смогу. Откуда они?
— Слово, Арсентьевич, не ворованные! — испугался Валентин.
— Это ты так говоришь! — отрезал певец.
— Он тебе слово дал, фраер! — вдруг ощетинился второй.
Не испугался Витек, сказал презрительно:
— Огонь-то из ноздрей убери, Змей Горыныч.
Валентин ссориться не хотел, он продать картины хотел.
— Поутихни, Алик, — приказал он. Алик поворчал, утихая.
— Последняя цена, Арсентьевич, эти по сто пятьдесят, а за войну четыреста, — определил сумму Валентин.
— Семьсот баксов, — подсчитал в уме Витек и твердо решил: — Шестьсот.
— Грабишь ты нас… — Парень загрустил.
— За шестьсот я не требую ответа на вопрос, откуда они, — напомнил Витек, выдвинул плоский ящичек хилого стола и, не считая, протянул тоненькую пачечку «зеленых» Валентину.
— Торговался, значит, чтобы в наличные вложиться, — догадался малый, пряча зеленые во внутренний карман красного пиджака.
— Именно так, мой юный друг, — ничуть не смутился Витек.
— Я думаю, в загашнике у тебя зелени поболе будет, — предположил незадачливый торговец живописью.
— Ты что, ограбить меня собираешься? Не советую! — усмехнулся Витек.
— Зачем же грабить? — Валентин суетливо заметался по комнате.
— Ты что копытами топочешь? — прикрикнул на него певец. — Если надо, сортир — вторая дверь направо по коридору.
— Шутишь все, Арсентьевич, шутишь, — Валентин остановился посреди комнаты. — А у нас к тебе еще одно дело. Нешуточное. Тысячами пахнет…
— Я не убивал, — в который раз повторил Роман. — Я дружил с Николаем Сергеевичем Андриановым, я часто навещал его, но я не убивал его. — И, заплакав вдруг, прокричал тонко: — Не убивал!
