Директор-распорядитель Аарне Мелконен принял нас с Палму сразу. Мы не ждали ни минуты. В кабинете было окно десятиметровой ширины, палисандровое дерево и Матисс на стене. Главная контора фирмы! Преуспевающей. Где и к полицейским относились как к людям.
Единокровный брат Анникки проявил крайнюю озабоченность, едва мы только заговорили о деле.
— Я много раз предостерегал Анникку от этого человека, — сказал он. — Наглый пройдоха и бесчувственный авантюрист. Он даже не догадывается, что в крупной промышленности в наше время нельзя действовать прежними методами. Потому что собственность — это тяжелые обязательства, а не привилегии. Так говаривал наш покойный отец, хотя я в молодости не мог понять его в полной мере. Понял только теперь, когда сам впрягся. Отец был на «ты» с самыми старыми рабочими, крестил их детей, ну и так далее. В «Зимнюю войну» самовольно ушел на фронт — вместе со своими, хотя здесь он был нужнее… Так что это тяжелая, тяжелая ответственность.
— Ваша общая? — Палму удивленно поднял брови. — Насколько я понял, майор Ваденблик собирается отныне взять бразды правления в свои руки. И решать, сколько и на что давать вам деньги. Ведь теперь дело придется иметь с его капиталом.
— Ну нет, на это уйдут годы! — жестко возразил Мелконен. — Конечно, я буду опротестовывать завещание. Вплоть до Верховного суда. Выиграю время. Хотя опротестовать трудно. Документ составлен квалифицированно, да и Анникку не объявишь слабоумной. Хотя это было чистое слабоумие — вступать в брак с таким человеком! Он же сумасшедший. Чудовище!
Палму благосклонно отнесся к этому предположению и, взяв с Мелконена слово сохранить все в тайне, коротко поведал ему о наших подозрениях. Но Аарне Мелконен бурно запротестовал:
— Вы хотите сказать, что майор Ваденблик вместе с Анниккой вытолкнули Майре из окна? Убили ее?! Да нет, ерунда, Анникка ведь моя единственная сестра! Нет, этого не могло быть.
— Комиссар Палму слегка сгустил краски, — поспешно вступил я. — Всякому понятно — даже человеку, абсолютно лишенному воображения, что на подобное способен только майор. Разумеется, это его рук дело. Госпожа Ваденблик, я имею в виду госпожу Майре Ваденблик, не только выгнала его, но и пообещала в ближайшее время начать дело о разводе. Майор — сторонник крутых и скорых действий, в этом мы могли убедиться. Он идет напролом, нагло, как вы только что справедливо заметили. И это он выбросил свою жену из окна. А Анникка, то есть госпожа Анникка Ваденблик, это видела. Может быть, она действительно была не совсем в своем уме… Мы этого знать не можем. А может, она ненавидела свою единокровную сестру.
— Да нет! Анникка не могла ненавидеть Майре, — возразил было их брат, но задумался и в растерянности потер лоб.
Ему было едва за сорок, этому обремененному тяжелой ответственностью человеку, и впереди его наверняка ждала язва желудка, а потом тромб. Надо надеяться, что у него есть дети, готовые продолжить отцовское дело, подумал я с горечью.
— Вообще-то я сейчас вспомнил… — сказал Мелконен, — вспомнил, что у них отношения в самом деле были неважные. Анникка жила с ними по настоянию Майре. Понимаете, Майре в некотором роде была деспотом. Ей постоянно нужен был кто-то, кто выслушивал бы ее, кем бы она командовала. Жить с ней, конечно, было нелегко. Даже очень. Анникка время от времени удалялась в свою квартиру и дулась там неделю или две. Но потом опять возвращалась под крылышко к Майре. Та умела очаровывать, если хотела. Меня, правда, ей не удавалось обвести вокруг пальца. Как-то раз она страшно на меня разозлилась: я настоятельно советовал ей развестись, пока не поздно. Чего бы это ни стоило… А уж с Синиккой…
Он замолчал и погрузился в свои мысли.
— А что с Синиккой? — заволновался я.
— Дело в том, что Майре была любимицей отца. — Воспоминание об этом было явно болезненным для Аарне Мелконена. — Ее он никогда не наказывал. Меня — да! Много раз — ремнем порол. Я же был мальчик. Господи Боже, если бы Майре в свое время получила хорошую порку, и не одну, то я уверен, что и с Синиккой ничего не случилось бы. Мне иногда даже казалось, что она ревнует — бессознательно, конечно, — к тому, что отец лупит меня, а не ее. И с Синиккой повторилась та же история: Майре ее ни разу в жизни не наказала.
Меня, честно говоря, проблемы воспитания детей волновали мало. И я попробовал направить беседу в желаемое русло:
— Синикка погибла в результате несчастного случая, — полувопросительно заметил я.
Палму сердито поднес палец к губам — чтобы я замолчал. Но хозяин кабинета понял его жест по-иному.
— Простите, — извинился он. — Пожалуйста — сигары!
Он достал из ящика стола коробку лучших сигар, предназначенных для гостей. Сам он отрицательно покачал головой: врачи запретили. Разумеется. Язва желудка на подходе.
— Да, погибла в результате несчастного случая, — подтвердил он. — На яхте. По собственной глупости: назло вышла в море в штормовую погоду… Потом я даже стал думать, что, может, это и к лучшему. Из нее получилась бы вторая Майре, если не хуже… Поймите меня правильно: у Майре была совершенно разболтана нервная система, она ведь злоупотребляла спиртным. Вы, наверно, знаете. И она ничего не могла с собой поделать. Убежден… как бы это выразиться… что в минуты просветления она честно пыталась изменить что-то в своей жизни. Причина крылась в ее нервах. Она действительно сама загубила свою жизнь.
— Простите, — сказал Палму, — но у нас есть веские основания полагать, что ее жизнь загубил майор Ваденблик — если воспользоваться вашим выражением. А Анникка оказалась очевидцем происшествия. Затем майор Ваденблик устранил и этого единственного свидетеля. Вне всякого сомнения, после того, как получил предупреждение — потому что наш визит к нему был ошибкой. Должен прямо признать — это мой просчет. И майор не хотел полагаться на волю случая: нервы вашей сестры были и в самом деле не в порядке. Это сразу бросалось в глаза.
— И вы можете выступить свидетелями? — заинтересовался Мелконен. — Этого достаточно, чтобы признать завещание недействительным?
К великому сожалению, я должен был ответить отрицательно. Как юрист.
— Но мы приложим все усилия, чтобы привлечь майора Ваденблика к суду по обвинению в убийстве, — сказал я. — У меня нет ни малейшего сомнения, что он убил и другую вашу сестру, свою новую супругу, — сбросил ее в море. Тот же почерк: там — шестой этаж, здесь — выступ скалы. Кроме того, у нас есть серьезные подозрения, что некий пожилой господин, по фамилии Нордберг, видел в телескоп, как майор выталкивал в окно вашу сестру Майре. Этого господина майор тоже убил, когда тот пытался его шантажировать. А Анникка…
Я собирался как раз сообщить о том, что Анникка, со своей стороны, заплатила Нордбергу полтора миллиона, но Палму с такой силой врезал мне по голени, что я охнул и схватился за ногу.
— Что такое? — участливо спросил Мелконен.
— Нашего командира, очевидно, посетила новая идея, — хладнокровно пояснил Палму. — С ним это случается. Но на самом деле он хотел сказать, что нам нужна ваша помощь. В получении некоторых сведений, необходимых для предъявления обвинения в убийстве.
— Это довольно щекотливая ситуация, — заколебался директор-распорядитель. — Он как-никак держатель наших акций. Впрочем… хорошо, именно потому, что у него наши акции… Я постараюсь помочь, чем смогу. Правда, не представляю, в чем может выразиться моя помощь.
— У вас есть влияние, авторитет, — сказал Палму, прямо глядя в глаза Мелконену. — Мы полицейские — мелкие сошки; мы умудряемся исполнять наши должности, получая за это гроши… Так вот: если мы явимся в банк или к адвокату, от нас отделаются пустыми фразами. У нас даже нет формального права обследовать место гибели вашей единокровной сестры. Но если вы дадите нам рекомендацию и пообещаете свою поддержку, например, в банках…
— Безусловно, — охотно согласился Мелконен. — Если вы сумеете посадить этого человека как убийцу, его право наследования автоматически аннулируется, как в случае с Майре. У него не окажется контрольного пакета акций. И в идеале завещание тоже будет признано недействительным. Знаете что: если вы распутаете это кошмарное дело, я хорошо заплачу…
Палму предостерегающе кашлянул. Аарне Мелконен смутился:
— Я хотел сказать, что охотно сделаю пожертвование… ну, хотя бы в ваш сиротский фонд, если он у вас есть…
И в этот счастливый миг меня осенило.
— На хор! — выкрикнул я. — У нас мужской хор. Если можно, на поездку хора в Копенгаген, с концертом. На всех не хватает денег…
— Пустяки, — пренебрежительно отозвался Мелконен. — Сколько вас едет?
По нашим скромным подсчетам, в лучшем случае могли поехать двадцать четыре человека.
