Конечно, английский уже много лет является официальным мировым языком, но в метрополиях по-прежнему используются и другие языки. Мы бросаемся в глаза, что в общем-то не является проблемой, потому как чипы созерцателей похожи на чипы промышленников. Несмотря на это, я хочу избавить Пейшенс и нас от попадания к контролерам.
Я не хочу, чтобы она прошла эту хладнокровную, механическую процедуру, проводимую контролерами, считающими себя лучше остальных рабочих и только и ждущих, чтобы поймать какого-нибудь контрабандиста, шпиона или беженца.
Я выражаю свои опасения вслух.
- Я говорю по-французски. - Пейшенс пожимает плечами, все еще восхищаясь Эйфелевой башней. - И по-испански, по-русски и ...
Сай перебивает ее, не глядя при этом ни на кого из нас. - Это ничего нам не даст. Для начала нам нужно спрятаться и позаботиться о рациональном плане. Нам нужны деньги.
- И мы, наконец должны позвонить ее отцу. - Я киваю в сторону Пейшенс.
- Для этого нам тоже нужны деньги. Пойдем. Я знаю, где рабочий квартал. Он тянется от Антони до Палезо. Там мы и спрячемся.
Я не переспрашиваю, откуда он это знает, а лишь молча, следую за Саем.
Мы покидаем сверкающий чистотой центр Парижа, и в какой-то момент внешний облик города меняется, как будто кто-то прочертил невидимую границу. Под моими ногами хрустят осколки стекла, фасады домов измазаны яркой краской. В отличие от рабочих кварталов Лондона, здесь у квартир есть окна. Черные дыры без стекол, частично забитые деревянными балками, частично ярко освещенные.
Мы пересекаем пустующий перекресток и оказываемся в рабочем квартале. Я бросаю испытующий взгляд на Мали. Повесив хвост, она бежит между мной и Пейшенс по неровной дороге. Ни следа беспокойства, никаких признаков того, что она почуяла след.
Я же напротив еще никогда не чувствовала себя так неуютно. Обедневшие кварталы Лондона были мне знакомы, там я могла передвигаться со стопроцентной уверенностью. Однако эта местность производила на меня враждебное впечатление. Недоверие жителей было прямо-таки осязаемым.
На улице, однако, их было не много, и в этом заключалось еще одно отличие от Лондона. Ночами там бродят не только рабочие, но и Купиды, орудующие в округе, прежде всего в поселениях бедняков. В квартале промышленников они появлялись до сих пор не часто. До сих пор.
- Купидов нет? - спрашивает Сай, как будто прочитав мои мысли.
- Кажется, нет. Непонятно, как французы это сделали.
Пейшенс зевает, прикрывая рот рукой. Даже этот ее маленький жест выглядит грациозно и элегантно. В интернате девочек и мальчиков муштруют везде и всюду вести себя идеально. Дети знают правила поведения лучше собственных родителей. Они должны стать идеальными представителями предприятий своих отцов. Это их единственная задача в жизни. Хорошо выглядеть и уметь себя вести. Все остальное улаживают за них запуганные управляющие. Люди, принятые промышленниками на работу для разгрузки, и ничего так не боящиеся, как снова скатиться до статуса простого рабочего. Они функционируют так же хорошо, как и дети промышленников.
- Как насчет этого? - Сай указывает на здание, стоящее немного в стороне, между двумя огромными развалинами.
Отель «Золотые птицы» - написано на входных воротах, когда-то покрашенных в золотистый цвет. Сейчас краска облупилась, повсюду скопилась ржавчина. Заглянув в окна, можно было увидеть облезшие лохмотья обоев и лежащие кругом камни и мусор.
- Отлично. Ждите меня снаружи. - Я переступаю через выбитую дверь и вхожу вовнутрь. - Эй! Ау! - кричу я в темноту, но не получаю ответа. Я делаю еще несколько шагов, чувствую Мали рядом со мной. Она не лает. Я осторожно продвигаюсь дальше. Ногами постоянно запинаюсь о какие-то препятствия, которые иногда с писком убегают от меня. - Чертовы крысы, - бурчу я, на ощупь иду вперед и натыкаюсь на дверь, которая висит ещё только на одной петле. Я протягиваю руку к выключателю, и мне везёт. Загорается неоновая лампочка. Я обнаруживаю помещение, раньше служившее кладовой. Повсюду стоят изотермические контейнеры и морозилки с вмятинами, частично опрокинутые. Множество полок на стенах забиты пустыми упаковками.
Я беру упаковку розового цвета с нарисованным на ней облачком и читаю: «Baisers d’air» («воздушные поцелуи»). У нас этот деликатес называется «Air Kisses». В этих безе речь идёт о маленьких пузырьках воздуха, желатиновые оболочки, наполненные ничем кроме кислорода различного вкуса. Я небрежно бросаю упаковку на пол. Хоть мне и кажется, что нам не угрожает опасность, я все-таки еще раз отправляю Мали проверить все гостиничные номера, до того, как я приведу сюда Пейшенс и Сая. Складское помещение без окон хорошо подходит для укрытия, хоть здесь внутри и ужасно холодно. Мы можем снова навесить дверь и запереться так, чтобы ни один предательский луч света не прорвался наружу.
- Только одна ночь, говорю я себе. И мы, наконец, вернемся назад. - Всего одна проклятая ночь…
Глава 42
Зайдя в кладовую, Пейшенс все еще улыбается заученной улыбкой.
- Финистерра была лучше, я знаю, - говорю я.
Пейшенс смотрит на меня и пожимает плечами. - Сейчас уже наверно не лучше.
Я вспоминаю пожар и все еще желаю, чтобы от острова ничего не осталось, в то время как Пейшенс наверняка желает жителям счастливого исхода событий.
- Прохладно тут. - Она натягивает свое тонкое платье на плечи.
Я украдкой смотрю на Сая. Жду, что он будет снова закатывать глаза по поводу ее претензий или назовет ее принцессой, однако он совсем не обращает на нас внимание. Он равнодушно перебирает пустые упаковки на полках.
- Да, ты права, - улыбаюсь я Пейшенс. - Давайте разведём костёр.
Пейшенс смеется по-детски, таким смехом, какой совсем редко проскальзывает у нее, начиная с ее шестнадцатого дня рождения.
Я сама совсем не помню моих дней рождений. Время до учебы было удалено из моей памяти после имплантации чипа. Я не знаю, родом ли я из трущоб или была рабочей. Да это и не должно меня интересовать. И все же мне хочется знать, каково это - праздновать день рождения. Каково это, на один день быть в центре внимания. Даже отец Пейшенс появляется на ее дни рождения, осыпает ее подарками и устраивает вечеринку, каждый год эта вечеринка затмевает предыдущую.
У нас, созерцателей, не бывает дней рождений. У нас есть только день досмотра, та дата, начиная с которой мы стали созерцателями. Раз в год наши чипы проверяются и считываются. Я не знаю, что точно узнают контроллеры во время досмотра, но до сих пор я всегда дешево отделывалась, до сих пор… У некоторых созерцателей чипы после досмотра отбирались. Это был смертный приговор. С того момента, когда тело перестает искусственно подпитываться, мы стареем как в ускоренной съемке и умираем. Могу только надеяться, что эта история с Саем не сделает меня одним из этих смертников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
