К тому времени, как он вернулся в гостиницу, уже стемнело. Вуд встретил его в дверях.
— Тут к вам священник пришел, сэр.
К этому моменту Вуд стал воспринимать себя как наперсника и одновременно покровителя уважаемого гостя. Он стал особой, приближенной к настоящему аристократу, благородному полковнику, члену парламента, — мог ли он когда-либо мечтать о подобном! Более того, джентльмен оказался порядочным сверх всякой похвалы. Когда он вернулся из Грасмира, то первым делом — вопреки настоятельным протестам Джорджа Вуда — выплатил заем и полностью погасил задолженность по гостиничному счету. Ни один джентльмен до сих пор ни разу так не поступал. Такого поведения Вуд мог ожидать только от своих партнеров по торговому делу. Этот же джентльмен понимал, что невероятно трудно вести непрерывную торговлю с большими неоплаченными долгами. Буду приятно было думать, будто в таком необычно благородном поведении проглядывается дружеское отношение. И отношение это просматривалось даже в том, с какой готовностью джентльмен франкировал письма Вуда, в его категорическом отказе возложить какую-либо вину на эту грязнулю Джоанну, в его чистой привязанности к Мальчишке-мартышке (которого теперь все только так и называли), в его мелких комплиментах миссис Вуд. И потому для встречи гостя со священником была создана самая подходящая обстановка.
Задняя гостиная, подумал Хоуп, когда вошел в нее уже в третий раз за этот день, похожа на маленький театр: акт первый — полковник Мур; акт второй — Амариллис; акт третий…
— Преподобный… Николсон. — Хоуп прекрасно помнил, что приглашал священника заглянуть к нему вечерком.
Весьма сконфуженный тем, что вынужден был ожидать джентльмена… словно навязывается… робко, хотя это никак не могло зависеть от окружающей обстановки, он с огромной благодарностью принял предложение выпить кларета, заранее зная, что вино отличное, и сделав ему комплимент… и все же представления не имея, о чем завести разговор… еще раньше, в маленькой церквушке Святого Кентигерна на холме он почувствовал, как возрастает их взаимная симпатия.
Выложив тощий набор местных слухов и новостей из Баттермира, Николсон с увлечением заговорил о плане мистера Скелтона построить большой каменный особняк в этой местности. Однако его увлеченность связана была не столько с проблемами мистера Скелтона, сколько с мисс Скелтон. Затем священник сообщил кое-какие подробности о соревнованиях по борьбе, ненароком упомянув о Мэри из Баттермира и молодом человеке из северного округа, который для того только и преодолел тридцать или пятьдесят миль, чтобы увидеться с нею и открыть свои чувства.
— А что говорят по поводу ее чувств к нему?
Николсон, мозг которого туманился от выпитого кларета, совсем смешался. Откуда ему было знать… какое дело этому джентльмену до события такой ничтожной важности? Но он постарался на славу. Хоуп больше к этой теме не возвращался, однако обнаружил, что кларет на удивление быстро подошел к концу, и поднялся к себе в комнату. Мысли исступленно бились в его голове, словно отыскивая лазейку для осуществления новых планов.
Хоуп написал решительное письмо Ньютону и затем порвал его на клочки и сжег. Затем он наспех набросал несколько страниц в своем журнале, не испытав при этом обычного спасительного облегчения.
Желая наказать себя, он выполнил двойную норму упражнений и занимался до тех пор, пока не разболелись руки, в мышцах живота не начались спазмы, пока ноги не стали мокрыми, а голова закружилась. Он умылся холодной водой, которая тем не менее не давала долгожданной прохлады. Острая ревность копьем пронзила его сердце.
На следующее утро на рассвете карета, запряженная четверкой блистающих чистотой лошадей, ждала его. Мальчишка-мартышка, сумевший отыскать приличную одежду, сидел на козлах. Драгоценный несессер, перешедший ему по наследству, вполне красноречивое доказательство его богатого существования, поместили в коляску со всеми предосторожностями, точно ковчег, алтарь, талисман и удостоверение личности одновременно. Сам Джордж Вуд вышел из гостиницы на дорогу, следя за тем, как полковник уезжает прочь по пустынной в столь ранний час улице через прохладный, туманный город, через долину Ньюленд, и прямиком до Баттермира. И сердце Хоупа тяжело колотилось в груди, гоня его обратно, к ней, пока не стало слишком поздно.
Дом
Долина, озеро и сам Баттермир были покрыты клочковатым одеялом перламутрового тумана. Он вступил в него точно в магические чертоги. Лошади замедлили шаг, осторожно ступая вниз по крутому склону. Мальчишка-мартышка выглядел важно и слегка испуганно, когда большая карета скользила сквозь матовую пелену тумана, словно торжественный кортеж сквозь сон. Хоуп, теперь снова ставший Джоном Августом, лелеял в душе надежды на дорогую его сердцу жизнь. От перевала Хауз-Пойнт смотреть дальше уже будет не на что. Он направится прямиком к гостинице.
Деревушка казалась ему бесплотной, призрачной, и топот несущихся вскачь лошадей и поскрипывание кареты, обычно такие звонкие и веселые, теперь, в этой покрытой саваном долине, навевали меланхолию. А Хоуп рисовал в своем воображении яркие солнечные лучи и радостные приветствия, счастливое возвращение блудного сына и Марию — Мэри — во всей ее славе.
Но Мэри в гостинице не оказалось. Она отправилась в Ламплу со своим отцом и должна была вернуться только во второй половине дня. В какой-то момент Хоуп даже подумал, а не развернуть ли ему коляску и не погнать ли обратно, вернувшись к таким ясным и вполне реальным планам, которые он строил в Кесвике. Он остудил свое нетерпение, и вскоре Мальчишка-мартышка с важным видом устраивал на отдых в конюшне четырех лошадей, в то время как их хозяин уселся за роскошную трапезу, устроенную миссис Робинсон. Энни со всем усердием прислуживала ему, и за всем этим наблюдала Дэмсон, внося собственный вклад в праздничный обед редкими «да», «нет», «хорошо» или «день».
Даже с головой окунувшись в эту спокойную и до легкости милую семейную жизнь, Хоуп так и не сумел стряхнуть с себя ощущение тревоги. Она поселилась внутри его, точно маленькая змея, отравляя сомнениями и впрыскивая все новые и новые порции ядовитого отчаяния ему в кровь. Страх завладел всем его существом и мыслями, отвлекая от внешнего мира, и Хоуп провел туманный день в полном упадке духа и сил. Короткая прогулка к берегу озера и та утомила его. Он выпил бренди с опием и без сновидений проспал в главной спальне вторую половину дня.
Хоуп проснулся лишь к вечеру, когда туман исчез, яркое небо синело над головой, листья деревьев влажно поблескивали после полуденного ливня, который нисколько не потревожил крепкий сон. Он услышал голос Мэри.
Его звук пронзил его сердце, и Хоуп понял, что это его единственный шанс. Возможно, его жертвенное стремление покинуть девушку и было продиктовано внутренним благородством, однако он переоценил свои возможности. Попытка взять на абордаж мисс д'Арси означала битву, которую тот, другой, прежний Хоуп желал бы поскорее выиграть. Но ему недоставало мужества завершить начатое. К тому же намерения полковника Мура могли иметь роковые последствия. Но дело заключалось не в этом! И конечно же не в Джоанне. Ему хотелось думать, что именно рассказ Николсона о святом Кентигерне поселил в его сердце смятение. Да, существовали люди, которые находили в жизни цели и придерживались их. Они слышали глас Господень так же ясно, как сейчас он слышал голос Мэри, который словно бы поглощал его отчаяние так же верно, как ясный день поглощает непроглядную ночь.
С некоторой долей жертвенного самоуничижения, присущего монахам-отшельникам, Хоуп принялся неторопливо готовиться к этой «случайной» встрече, с упоением предугадывая события. Он не спеша оделся, как подобает джентльмену, тщательно побрился, а затем медленно спустился на несколько лестничных пролетов в гостиную, где находилась Мэри. Она повернулась к нему поздороваться, и на лице ее он ясно увидел любовь.
Позже тем же вечером они наедине гуляли по берегу озера, напротив Бертнесского леса: она бы никогда не повела его по той самой тропинке, по которой ходила с Фентоном.
Мэри хранила молчание, которое окутывало ее точно тайный покровитель.
— Я бы никогда не смогла на это пойти, — наконец произнесла она. — Этого просто нереально.
Хоуп был внимателен. Не дав девушке опомниться, он атаковал ее внезапным предложением. Конечно же ей требовалось время.
— Вы хотите, чтобы это свершилось? — спросил он совершенно спокойно. Он до сих пор так ни разу и не упомянул о том молодом человеке, о котором рассказывал ему священник. Она тоже. И тогда он предположил, что это могло быть всего лишь досужими слухами. Они находились за озером на открытом участке всего в нескольких сотнях ярдов от деревни, и шли они, соблюдая безопасную дистанцию между собой, его спокойный вопрос еще больше увеличил ее.
