— А знаете, что ещё удивительно? — подкрался к ним Ацель.
— Что? — игриво улыбнулась девушка.
— То как я оказывается терпелив, раз до сих пор не столкнул вас в воду за столь слащавые изречения, мисс Кингман.
— Но почему?! Что я опять не так сказала?.. — надуто скрестила руки Кэйти. — И почему опять только я?
— У Эдварда привилегии!
— Не обижайтесь, мисс Кингман, — сказал юноша в полголоса. — Он и надо мной издевается, когда никто не видит.
— Да? Тогда почему ты с ним общаешься?
— По той же причине, что и вы мисс Кингман… — И Эдвард ушёл, оставив Кэйти томиться в задумчивости.
— Итак, чтобы переместиться из точки «А» в точку «Б» моим атомам после распада потребуется около десяти секунд, — предостерёг Целитель. — Не задерживайте дыхание, иначе разница в давлении просто разорвет ваши легкие. И ни в коем случае не открывайте глаза!
Плащ Целителя раскрылся, как крылья жука-скарабея, и материя окутала присутствующих, погружая в пустой, но самостоятельный мир. Эдвард открыл рот, собираясь сказать: «Подождите-ка, что?», но тут же запечатал его обеими руками. Может и к лучшему, что Целитель не дал ему ни минуты, чтобы обмозговать информацию и загнать себя в рамки: «Я не готов, вот сейчас… Нет-нет, не сейчас, вот сейчас — точно готов! Блин, нет, все-таки не готов».
Карманная вселенная — это что-то вроде маленького пузыря, который симбиотически сосуществует на тканях полноценных вселенных. Как правило, такие мирки пустуют — нет там ни галактик, ни созвездий; в них прячутся беспризорные сущности, а создания высшие не брезгуют использовать их для своих нужд. Как и в открытом космосе, в карманной вселенной чрезмерно низкое давление и повышенный уровень радиации.
Твердь ушла из-под ног, сразу разболелась голова, бросило в жар. В течение десяти секунд они буквально находились нигде. Спиной Эдвард ощущал движения, будто задувает ветер, слабый ветерок. Но они же в космосе! А в космосе ветра нет! Что же это такое? Они явно были не одни. Что-то кружилось вокруг, что-то… Эдварду почудилось, будто по его плечу кто-то ползет. Он вздрогнул и на мгновение приоткрыл глаза. Какая-то вытянутая тень с хвостом-щупальцами, как у осьминога или медузы, промелькнула перед ним в рубиновом пламени. Менее секунды, но Эдвард — далеко не религиозный человек — поверил бы в то, что это и есть библейский ад.
Заверещали птицы, прохладный английский климат усмирил температуру тела, и наши герои, наконец, смогли отдышаться.
— Ох, слава богу, мы вернулись! — воскликнула довольная Кэйти, обнимая первое встречное дерево, точно старого приятеля.
— Это же станвеллский парк! Мы в Станвелле! — Как горожанин со стажем Эдвард тотчас разгадал местность.
— Не в Лондоне? — побледнела та. — Путешествие было не абы как комфортабельно, но, может быть, забросишь меня… — Девушка развернулась кругом, но Целитель уже умотал на другой конец Земли, или, возможно, Вселенной. — И что мне делать?! У меня нет денег на билет до Лондона! Ацель? Эй, притормози!
Пришелец прогулочной поступью двинулся вдоль аллеи. С туфлей в руке мисс Кингман нагнала безалаберного товарища и повторила вопрос ему в лицо:
— Так и как мне быть?!
— Откуда мне знать, — пожал плечами тот и едва не прошёл сквозь неё.
Кэйти топала босиком по холодному, но, благо, сухому тротуару и, дойдя до фонтана, демонстративно плюхнулась на край бассейна, декорированного плоскими камнями. Она сидела, закинув ногу на ногу, а утреннее солнце мягко припекало затылок. В столь ранний час в «Соцветии» всегда было спокойно и тихо.
Эдвард неуверенно плелся за другом:
— Мы же не оставим мисс Кингман одну в чужом городе, без пенни в кармане? — виновато почесал он голову.
— Почему нет? — Ацель застыл и мимолетом взглянул себе за плечо.
— Ацель!
— Да что?!
— Это будет на твоей совести.
— Знать не знаю, что такое эта твоя «совесть», — поморщился пришелец. — К тому же, у нас нет лишних денег.
— Тогда ты мог бы хотя бы извиниться, — настаивал юноша. — В конце концов, это ты втянул её во все это.
— Она сама ко мне пристала!
— Она спасла твою сондэсианскую шкуру! — напомнил тот.
Кажется, Ацель пережил все основополагающие стадии, предшествующие принятию неизбежного — отрицание, гнев, торг, депрессию.
— Мисс Кингман, чёрт бы вас побрал!
— Ужасное начало. — прокомментировал Эдвард, усаживаясь пообок от девушки.
Пришелец предпочел постоять на своих двоих, пугающе долго отмалчиваясь перед озадаченной Кэйти. Но не то что раскаяние, какое-то обыкновенно «прости» не сумело обрести мыслеформу, все во что сложились звуки — это:
— Закройте глаза.
— Чего?
— Не тупите и закройте глаза, мисс Кингман. — И раздраженно добавил: — Если не хотите оказаться в фонтане.
— А вы, как я погляжу, любитель бросать людей в воду, — усмехнулась девушка, но сделала все, как было велено.
Ацель подобрал рукав пальто, отвязал жёлтую ленту, которая досталась ему в память о Ливаре, и, нелепо скрутив бантик на черных волосах Кэйти, схватил Эдварда и поволок за собой, не сцедив из себя больше ни слова.
— И что это было? — полюбопытствовал юноша, когда Ацель поубавил ход.
Они остановились у телефонной будки.
— Эдвард, помнишь я сказал тебе, что ты запутался? — Последовал утвердительный кивок, и он пояснил: — Дело в том, что я тоже запутался. Но теперь я знаю, что она говорила мне тогда. — Пришелец вспомнил ту ночь, когда он разбил мобильник мистера Вьерда и встретился лицом к лицу с призраком прошлого. — «Отпусти». Вот что это было, Эдвард. Я отпустил.
— Она? — не дополнял юноша — Ацель никогда не рассказывал ему о Ливаре и, видимо, больше никогда не расскажет.
Пришелец закрылся в телефонной будке и очень живо с кем-то общался около пяти минут, не дольше. Но за это время он и посмеялся, и рассердился, будто это был и не он вовсе, а какой-то незнакомец, один из тех, кто проходит мимо и остаётся незамеченным каждый божий день, — прохожий, да, вот кто Ацель сейчас. Прохожий.
Мисс Кингман в одиночестве размышляла о том, какой смысл чёрный ящер вкладывал в жест, когда подвязывал ей волосы атласной лентой. Был ли это знак симпатии? Странный сондэсианский обычай? Хотел ли он этим унизить? Оскорбить? Или так он признавался в любви? А, да какая разница! Проблема все ещё актуальна и нужно скорее найти решение.
Девушка размяла суставы и со вздохом улеглась спиной на твёрдые плиты бассейна, обеденное солнце слепило глаза, а в животе с вечера — ни кусочка. Люди поглядывали на неё с насмешкой, некоторые — с жалостью, но тот самый добрый самаритянин все не объявлялся.
Вдруг Кэйти услышала рев мотора, повернула голову и увидела, как в десяти метрах от неё прямо на аллее дерзко паркуется мотоцикл того удивительного цвета, которым разгорается августовская рябина. Длинноногая девушка в плотнооблегающих брюках из кожи, сняла защитный шлем, красные короткие волосы, так усердно зализанные лаком, растрепались, и ничем не примечательное лицо с улыбкой обратилось к ней.
— Эй, девочка у фонтана! — звонко окликнула она, и широкий рукав готической блузы обвис мешковатыми складками. — Тебя ведь Кэйти зовут? Давай же, не стесняйся, запрыгивай!
В своем восхождении из океана на скалу, Блу вливалась в сосуды пересушенных коричневых земель. В поиске Учителя она проплыла сотни километров, пока не попала в тёплое Южно-Пассатное течение тихоокеанских вод. Австралийская засуха лишала её выносливости.
— Учитель, — проговорила она, слишком утомленная путешествием, чтобы формировать подолы платья, так она напоминала подтаявшее мороженое, — я с трудом вас отыскала. Почему вы ушли без меня?
Целитель по обыкновению играл на скрипке, и зной его не тревожил. Когда Учитель увлечен игрой, вести беседу бесполезно, — знала Блу, но расспросы не прекращала.
— Если бы вы хотели бросить меня, вы бы не позволили мне вас наблюдать, как сейчас. Учитель, и все-таки, как вам удалось уничтожить чудовище? Ох, вы сейчас сфальшивили, это впервые, вы же знаете, что у меня стопроцентный слух. Моя вода очень остро реагирует на несовершенства звуков. У вас дрожит рука. Что случилось, Учитель?
