— Ничего, бабушка. Надеюсь, ты будешь хорошо спать.
— Это точно, дорогая. Спокойной ночи. На кухне найдешь хлеб и варенье. Ты ведь сумеешь приготовить чай. Завтра у нас будет рыба с жареным картофелем и горохом.
Она затворила за собой дверь, затем раздались ее тяжелые шаги на лестнице. Когда спустя секунду дверь снова открылась, я подумала, что бабушка что-то забыла. Но вдруг я увидела, что в комнату входит Дженнифер. А когда заметила, кто идет за ней следом, то чуть не вскрикнула.
— Как хорошо, что ты пришел, Виктор, — сказала она и подошла к камину.
— Я бы давно пришел, если бы ты меня пригласила.
— Мы все надеялись, что ты придешь. Уоррингтон такой маленький городок, а мы так редко видим тебя, могло показаться, что ты уехал в другую страну.
Виктор Таунсенд стоял спиной к двери, словно боясь приблизиться к ней. За год он немного изменился. Он чуть отпустил волосы, а отличный костюм говорил о финансовом благосостоянии. Но лицо осталось тем же: бесстрастным, непроницаемым, в глазах не было жизни.
Дженни обернулась, на фоне языков пламени вырисовывался силуэт ее стройной, грациозной фигуры. Она сложила руки перед собой.
— Нам тебя не хватало.
— Правда?
Она на мгновение опустила глаза.
— Да, мне тебя не хватало. Я все время надеялась, что ты придешь.
— Я занят. Похоже, слава о моем образовании и опыте опережает меня. У меня нет недостатка в пациентах, и они охотно платят.
— Виктор, ты популярен тем, что недорого берешь с них и тем, что не откажешься лечить даже тех, у кого нет денег. Здесь, в Уоррингтоне, тебе сопутствует успех. Ты закончил королевский колледж и приехал с новыми идеями, дал неповоротливым старым врачам этого городка пищу для размышлений. Мы все гордимся тобой.
— Да, у меня неплохая практика. Я бы сказал, то, что надо — соединяю сломанные кости, лечу воспаленные горла и легкомысленных леди.
Дженнифер улыбнулась.
— Послушать тебя, так все просто скучно.
Виктор улыбнулся, и эта улыбка показалась неуместной на его лице, будто он давно не радовался.
— В жизни врачей нет романтики. Может быть, она не скучна, но и не такая блестящая, как людям хочется думать.
— А… в других отношениях, Виктор, дела идут хорошо?
Он посмотрел на нее.
— Да, дела у меня идут хорошо. А у тебя, Дженни?
Я заметила, что она напряглась, и хотела убедиться в том, что Виктор тоже заметил это. Конечно же, он заметил, поскольку сейчас смотрел на нее пристальней, чем я. Голос Дженнифер прозвучал неестественно.
— Да, у меня все хорошо.
Наконец Виктор отошел от двери и пересек комнату. Он остановился в нескольких дюймах от Дженни и пристально смотрел на нее сверху вниз.
— Дженни, ты говоришь правду?
— Конечно…
— Будет тебе… — тихо сказал он, — я ведь его брат. Я знаю его всю жизнь. У нас с Джоном нет тайн. Он все еще увлекается азартными играми, правда?
Дженни опустила голову, не в силах ответить, и уставилась на ковер. Виктор поднял ее подбородок, и их взгляды снова встретились.
— Он ведь ставит на лошадей, да?
— Да, — прошептала она.
Уронив руку, Виктор отошел от нее и встал по другую сторону камина. Мой прадедушка оперся о него локтем, провел пальцем по фигурке стаффордширской собаки и сказал:
— И дела становятся все хуже, верно? Я ведь знаю и избавлю тебя от необходимости рассказывать. Гарриет приходила ко мне несколько раз и говорила об этом. К нему приходят разные мужчины, ведь так?
— Виктор, ты можешь помочь ему?
Он еще раз внимательно посмотрел ей в глаза. Должно быть, Виктор увидел то же самое, что и я — большие нежные глаза, подрагивающие губы, тонкие изогнутые брови. И я знаю, как это должно было тронуть его сердце. Он все еще любил ее.
— Ты поэтому пригласила меня сюда?
— Нет! — Она шагнула вперед, на ее лице читалось отчаяние. — Нет, Виктор, ты не должен так думать! Я бы никогда не стала говорить о затруднениях Джона. Я пригласила тебя сюда, потому что хотела увидеться с тобой и боялась, что ты никогда не вернешься. Прошло так много времени… — ее голос угас.
— Дженни, только из-за тебя я мог вернуться в этот дом. Гарриет умоляла меня об этом много раз. Джон просил меня, даже мой отец не выдержал и предложил вернуться домой. Но я ждал, когда ты об этом попросишь, ведь я живу в другом месте из-за тебя.
Лицо Дженни стало таким же грустным, каким я увидела его на фотографии, она казалась милой, беззащитной, и я почувствовала, что это тронуло сердце Виктора. Я уже знала, что мой прадедушка сейчас борется с желанием обнять Дженни.
— Я помогу Джону, если ты хочешь, чтобы…
— Виктор…
— Но только ради тебя. Джон слишком горд и сам не попросит меня об этом, хотя не уверен, стал бы я помогать ему, даже если бы он обратился ко мне. Однако ты, Дженни, должна жить в собственном доме и думать о семье. Только ради тебя я помогу своему брату.
Но Дженни покачала головой.
— Виктор, ты не должен так поступать ради меня. Ты должен так сделать по велению своего сердца. Ведь он твой брат…
Виктор рассмеялся.
— Да, он мой брат. Именно из-за этого ты приходишься мне родственницей, ведь так? Или невесткой, что одно и то же.
Услышав горечь в голосе Виктора, она поднесла руку к горлу. Сжимая брошку с камеей, Дженни сказала:
— Это не одно и то же.
К моему удивлению, Виктор вдруг бросился к Дженнифер, схватил за руки и держал крепко, будто собираясь встряхнуть ее. Его лицо стало грозным, словно надвигавшаяся буря, отчего мы с Дженнифер испугались и затаили дыхание.
— Тогда что же это! — воскликнул он хриплым голосом, почти похожим на рычание. — Кто же мы, если не родственники?
— Виктор, я…
— О боже! — воскликнул он, отпустив ее столь же неожиданно. — Что на меня нашло? Жена моего брата! Неужели я сошел с ума?
— Тут нет твоей вины, — выпалила она. Щеки Дженни сейчас залились густым румянцем, и я подумала, что его прикосновение и близость на мгновение разбудили в ней надежды. — Как и моей…
Хотя Виктор и смотрел на нее сердито, я знала, что он злится на себя, а не на Дженнифер. К этой хрупкой женщине, о которой Виктор думал целый год, он испытывал поразительную нежность, и казалось, что он готов разрыдаться из-за того, что она не принадлежит ему.
— Так не должно быть… — наконец прошептал он. По лицу Виктора теперь было видно, что он смирился с поражением. — Я целый год представлял себе это мгновение, понимая, что однажды оно должно прийти, что настанет час, когда мы с тобой встретимся лицом к лицу. В своих мечтах я часто спрашивал себя, удастся ли мне выдержать этот момент и не выдать свою темную тайну. Но теперь я понял, что не смогу, поскольку я всего лишь мужчина. Дженни, за двенадцать месяцев моя любовь к тебе не ослабла. Неужели меня приговорили к ужасному наказанию за преступление, которого, если мне не изменяет память, я не совершал?
