Лицо профессора МакГонагалл было измученным и сердитым.
– Вам нельзя использовать Маховик времени в таких случаях, мистер Поттер! Понятие секретности недоступно вашему пониманию?
– Но ведь никто не знает, как я это сделал! Все убеждены, что я могу, щёлкнув пальцами, натворить кучу всякой всячины! Я уже натворил много такого, что даже Маховиком времени не объяснить, и намерен продолжать в том же духе. Так что этот случай скоро затеряется среди остальных, и его никто даже не вспомнит! У меня не было выбора!
– Ничего подобного! – резко возразила МакГонагалл. – Было достаточно заставить этого “анонимного слизеринца” приземлиться, а всех остальных – убрать палочки! Можно было предложить ему сыграть в Подрывного дурака, но нет, вам приспичило покрасоваться и использовать Маховик времени столь вопиюще нецелесообразным образом!
– Да мне в голову больше ничего не пришло! Я даже не знаю, как в Подрывного дурака играть, на игру в шахматы они бы не согласились, и у меня не было шансов победить в армрестлинге!
– Значит, надо было выбрать армрестлинг!
– Но тогда бы я проиграл!… – Гарри моргнул и осёкся.
У профессора МакГонагалл был крайне разъярённый вид.
– Извините меня, профессор МакГонагалл, – робко сказал Гарри. – Я, честное слово, просто не подумал. Вы правы, так и надо было сделать, и это было бы гениально, но я просто совсем об этом не подумал…
Гарри замолчал. Внезапно до него дошло, что вариантов было предостаточно. Можно было попросить Драко выбрать игру, можно было предоставить выбор толпе… Он и вправду зря вплёл в это дело Маховик времени. Возможностей было море, так почему же он выбрал именно эту?
Потому что увидел способ выиграть. Отвоевать безделушку, которую учителя всё равно бы отобрали у мистера Гойла. Стремление победить. Вот виновник его ошибки.
– Извините меня, – повторил Гарри, – за гордыню и глупость.
Профессор МакГонагалл вытерла рукой лоб. Гнев её поугас. Но в голосе всё равно была сталь.
– Ещё одно такое представление, мистер Поттер, и останетесь без Маховика времени. Я ясно выражаюсь?
– Да, – сказал Гарри. – Я понимаю и приношу свои извинения.
– В таком случае можете пока оставить его у себя. И, поскольку вы всё-таки предотвратили крайне неприятное развитие событий, я также воздержусь от снятия баллов.
Кроме того, вам сложно было бы объяснить, за что они сняты. Но Гарри был не настолько глуп, чтобы озвучить эту мысль.
– Мне вот что интересно: почему так отреагировала напоминалка? – спросил Гарри. – Значит ли это, что мне стирали память?
– Не могу сказать точно, – медленно произнесла профессор МакГонагалл. – Будь всё так просто, в суде постоянно использовали бы напоминалки. Я попробую разузнать, мистер Поттер. – Она вздохнула. – Вы свободны, можете идти.
Гарри начал вставать со стула, но замер на полпути.
– Эм-м, извините, но я вам хотел ещё кое-что сообщить…
Она едва заметно вздрогнула:
– Что на этот раз, мистер Поттер?
– Это касается профессора Квиррелла…
– Уверена, это сущие пустяки, – поспешно перебила МакГонагалл. – Разве вы не помните, что сказал директор? Не надо без повода беспокоить нас насчёт профессора Защиты.
– Но вдруг это важно? Вчера у меня внезапно появилось чувство тревоги, когда…
– Мистер Поттер! У меня тоже появилось чувство тревоги! И оно мне подсказывает, что вам не следует заканчивать ваше предложение!
У Гарри отвисла челюсть. В кои-то веки профессору МакГонагалл удалось лишить Гарри дара речи.
– Мистер Поттер, – продолжила она, – если вы обнаружили какую-то странность в профессоре Квиррелле, я вам разрешаю никому об этом не докладывать. Мне кажется, вы уже достаточно отняли у меня времени, так что…
– Я вас не узнаю! – взорвался Гарри. – Извините, но это просто невероятно безответственно с вашей стороны! Я слышал, что на должности учителя по Защите лежит какое-то проклятие, и если вам известно, что с ним что-то не так, не лучше ли держать ухо востро?..
– Что-то НЕ ТАК, мистер Поттер? Весьма надеюсь, что вы ошибаетесь. – Лицо МакГонагалл ничего не выражало. – После того как в феврале прошлого года профессора Блэйк застукали в кладовке с, ни много ни мало, тремя пятикурсниками из Слизерина, а за год до этого профессор Саммерс столь плохо понимала собственный предмет, что её ученики считали боггарта некой разновидностью мебели, будет настоящей катастрофой, если сейчас обнаружится какая-нибудь неприятность и у весьма компетентного профессора Квиррелла. Боюсь, большинство наших учеников провалит С.О.В. и Т.Р.И.Т.О.Н.
– Ясно, – протянул Гарри. – Другими словами, что бы ни было не так с профессором Квирреллом, вы очень не хотите об этом знать до конца учебного года. А так как на дворе сентябрь, он может на телевидении в прямом эфире убить премьер-министра, и это ему сойдёт с рук.
Профессор МакГонагалл смотрела не него не моргая:
– Мистер Поттер, вам прекрасно известно, что я бы никогда не одобрила подобное. В Хогвартсе мы боремся со всем, что может помешать образовательному процессу наших учеников.
Например, с первокурсниками из Когтеврана, которые не умеют держать рот на замке.
– Мне всё ясно, профессор МакГонагалл.
– О, вот в этом я очень сильно сомневаюсь. – Профессор МакГонагалл подалась вперёд, снова нахмурившись. – Так как мы уже обсуждали и более деликатные темы, скажу прямо. Вы и только вы доложили мне об этом непонятном предчувствии. Вы и только вы притягиваете хаос в невиданных масштабах. После нашей прогулки по Косому переулку, случая с Распределяющей шляпой и сегодняшнего происшествия мне ясно видится, как в кабинете директора я буду выслушивать некую невероятную историю про профессора Квиррелла, в которой вы и только вы сыграли ключевую роль, и у нас не останется другого выбора, кроме как уволить его. Я уже смирилась с этим, мистер Поттер. И если это случится раньше майских ид, я подвешу вас за собственные кишки сушиться на воротах Хогвартса, предварительно напичкав через нос огненными жуками. Теперь вам всё ясно?
Гарри кивнул, широко распахнув глаза, но секунду спустя поинтересовался:
– А что мне будет, если это произойдёт в последний день учебного года?
– Вон из моего кабинета!
* * *
Четверг.
Какой-то особый день недели в Хогвартсе.
Четверг, 17:32. Гарри стоял рядом с профессором Флитвиком перед большой каменной горгульей, которая охраняла вход в кабинет директора.
Стоило ему вернуться от профессора МакГонагалл в учебные комнаты Когтеврана, как один из учеников передал, что Гарри велено явиться к профессору Флитвику, а там выяснилось, что с ним желает поговорить сам Дамблдор.
Мальчик обеспокоенно поинтересовался у Флитвика, что хочет обсудить директор.
Тот лишь беспомощно пожал плечами: Дамблдор мимоходом упомянул, что Гарри слишком юн, чтобы использовать слова силы и безумия.
Славно-славно, трам-бабам, плюх-плюх-плюх? – подумал Гарри, но вслух сказать не решился.
– Не волнуйтесь, мистер Поттер, – пропищал Флитвик. (Спасибо огромной пышной бороде профессора Флитвика – если бы не она, воспринимать его как учителя было бы намного труднее, при его-то низком росте и тоненьком голосе.) – Директор Дамблдор может показаться немного странным, или даже очень странным, или до безумия странным, но он никогда не причинил ни малейшего вреда ни одному ученику, и я не верю, что когда-нибудь причинит. – Профессор Флитвик искренне улыбнулся. – Напоминайте себе об этом, и вы не поддадитесь панике!
Гарри слышал и более ободряющие речи.
– Удачи, – пропищал профессор.
Мальчик нервно шагнул на спиральную лестницу и обнаружил, что каким-то непостижимым для него образом поднимается вверх.
Горгулья у него за спиной вернулась на место, а спиральная лестница всё вращалась и Гарри поднимался всё выше и выше. Когда этот головокружительный подъём закончился, Гарри обнаружил, что стоит перед дубовой дверью с медной колотушкой в форме грифона.
Гарри приблизился к двери и повернул ручку.
Дверь отворилась.
Ещё никогда в жизни он не бывал в настолько интересной комнате.
Маленькие металлические устройства вращались, тикали, медленно трансформировались и выпускали маленькие облачка дыма. Дюжины загадочных жидкостей в дюжинах ёмкостей странного вида булькали, кипели, норовя выплеснуться, меняли цвет и принимали занятные формы, которые менялись прямо на глазах. Предметы, похожие на часы со множеством стрелок, испещрённые цифрами и надписями на неизвестных языках. Браслет с линзообразным кристаллом, который переливался тысячью красок, и птица на золотой подставке, и деревянная чаша, наполненная чем-то похожим на кровь, и статуэтка сокола, покрытая чёрной эмалью. Стены были увешаны портретами спящих людей, а на вешалке покоилась Распределяющая шляпа в компании двух зонтиков и трёх красных тапочек на левую ногу.
