- Ты прав, но ничего не вернешь.
- Ну, а если я прав, то необходимо все восстановить. И сделать это должен ты; надеюсь, не требуется объяснять почему?
Бен смотрел на брата остановившимся взглядом, смотрел и как будто не видел. Молчание затягивалось, и Наум даже подумал, что его слова не были услышаны, что сидящий перед ним старший сын Давида, так похожий на своего отца, мысленно находится не здесь, в кабинете главы фирмы, а в совершенно ином, доступном только ему измерении.
- Ты меня слышал?
- Да. Слышал и все понимаю. Но мне это не под силу, я не в состоянии заменить отца: он был для всех нас Богом, а я — лишь один из равных.
- Если не ты, так кто? Никто? Значит, можно поставить крест на этом Храме, который твой отец строил всю свою жизнь? Понимаю, что говорю высокопарно, но мне необходимо достучаться до твоего сознания, разбудить тебя!
- Не верю в свои возможности. Все мы уже взрослые, и каждый в состоянии построить свою жизнь так, как считает нужным.
- А разве Давид навязывал кому-нибудь свои требования или понятия на семейную жизнь? Или, все-таки, в его дом добровольно приносили проблемы и радости, вопросы и просьбы? Ты прав: все разлетятся по своим углам и будут строить автономное существование, но беда в том, что в их жизни уже была Семья, которой им будет очень недоставать.
- Что ты на меня давишь? Ты хоть представляешь себе, насколько все это сложно, сколько есть видимых и скрытых проблем?!
- Не все, возможно, но кое о чем догадываюсь. Нет необходимости и возможности сейчас, немедленно, решать все проблемы. Бен, дорога начинается с первого шага, и нужно его сделать.
- Договаривай.
- Приближается суббота, и по традиции все должны собраться на вилле, а ты как старший в семье мужчина обязан заменить отца.
Последние слова привели Бена в возбуждение: он начал ходить по кабинету быстрыми шагами, натыкаясь на кресло, стол, не замечая, что беспрерывно снимает и надевает очки.
- Нет, Наум, не так все быстро. Я не готов, может быть потом.
Выйдя из кабинета, Наум попросил секретаршу соединить его по телефону с миссис Пэм и после нескольких слов приветствий напросился в гости.
Начав разговор издалека, после нескольких реплик понял, что эту женщину не нужно готовить к главной мысли. Пэм слушала молча, не задавая вопросов, и, когда Наум высказал довод о важности этого шага для укрепления морального состояния и уверенности Бена, решительно встала, подвела его к телефону и повелительным тоном сказала:
- Садитесь. Обзванивайте всех и настаивайте приехать на виллу. Свяжитесь с Джоном и дайте распоряжения от имени Бена. А его самого я беру на себя.
ГЛАВА 11
И был вечер, печальный и торжественный: каждый сидел на своем привычном месте, и только Бен, облаченный в та- лит, стоял рядом с креслом жены, никак не отваживаясь на решительный шаг. Это был не просто шаг во главу стола к креслу Давида; он должен подняться на свой Сион и вернуться с заповедями на скрижалях, которые смогут убедить всех вместе и каждого в отдельности, что большая Семья по-прежнему существует, и дух ее неизменен.
Еще никто за столом не может поверить в реальность происходящего. Наверняка чувствует это и Бен, еще несколько минут до этого сказавший Науму, что «в одну и ту же воду нельзя войти дважды».
Но уже не существует пути назад, и он должен найти слова, которые, прежде всего, придадут уверенность ему самому, позволят проникнуться духом отца, его силой и мудростью. Это должны почувствовать все сидящие за столом и напряженно ожидающие этих слов. И только тогда они поверят, что их Семья живет и будет жить.
Большой зал освещался только несколькими свечами, установленными на столе, отчего лица приобрели неестественную бледность. Блики света выхватывали силуэты Джона, стоящего за креслом Мерин, Селины и Джейн, замерших у двери. В звенящей тишине было слышно только легкое потрескивание горящих свечей, и даже неугомонный маленький Давид притих, ухватившись ручками за край стола.
Бен подошел к креслу отца, отодвинул его немного назад, приблизился к столу, и первые тихие слова молитвы поплыли в полумрак зала:
- Барух Ата, Адонай, Элоhейну Мелех hа-Олам, ше-hехеану ве-киеману, ве-hииану ла зман hа-зе».[3]
Привычные, знакомые наизусть фразы, неоднократно произносимые Давидом, перекидывали мостик от прошлого к настоящему, снимали напряжение первых минут, объединяя сидящих за столом великим языком бессмертной Книги.
Бен продолжал говорить монотонно, без интонаций, и, казалось, его слова не гасли, а, проплыв над столом, заполняли темные углы комнаты. Периодически, в текст молитвы вплеталось бормотание Джозефа, сидящего с молитвенником в руках и непрерывно двигающегося в традиционных поклонах. Привычный к риторике, диспутам и экспромту Бен, чувствуя тонкую грань между «быть или не быть», подбирал каждую фразу, каждое слово.
- Да вспомнит Бог душу отца моего, наставника моего Вольского Давида, сына Баруха, отошедшего в вечность. И, беря на себя обет, в награду за это, да приобщится душа его к сонму вечно живых — к душам Авраама, Ицхака, Якова, Сары, Ривки, Рахели и Леи, и к душам других праведников и праведниц, пребывающих в саду Эдемском. И скажем: Амен.
- Амен, — раздались нестройные отклики, и в наступившую тишину ворвался голос маленького Давида:
- Куда спрятался дедушка? Он не хочет молиться с нами? Позовите его! — И мальчик уже был готов бежать, но, посмотрев на лица старших, почувствовал неладное и притих.
Наум проследил за взглядом ребенка: по правую руку от Бена, сложив руки на коленях и выпрямившись, не касаясь спинки кресла, сидела Мерин; лицо бледное, осунувшееся, глаза полузакрыты, губы сжаты. Рядом, постоянно промокая носовым платком глаза, откинулась на спинку кресла Беверли. Ким, как и он сам, наверняка не понимал молитвы и слегка наклонился к Джозефу, периодически дающему комментарии.
Внимание Наума было приковано к эмоциональному восприятию слов Бена. Глядя на Роберта, он невольно сравнивал нынешнее выражение глаз мужчины с тем взглядом беззаботного молодого человека, встретившего его в Хитроу.
Поза доктора Соломона Бэрри, сидящего напротив Мерин, чем-то напоминала неподвижность сфинкса, но его реакцию — то удивление, то одобрение или насмешку, выдавали мимика лица и, особенно, глаза. По семейству Давида во всех поколениях можно было наблюдать почти полную гамму человеческих чувств — от любви и гордости, до жалости и тревоги.
- Бог мой! Убереги язык мой от злословия и уста мои от лживых речей; и перед теми, кто проклинает меня, пусть душа моя хранит молчание. — Кажется, Бен постепенно начал справляться с волнением, голос окреп, появились интонации. — «Простри руку Твою и прими раскаяние мое сейчас, когда я стою перед Тобой. Оправдай и прости то дурное, что было в деяниях моих.
Бен замолчал на несколько секунд, переводя взгляд с одного на другого, как бы проверяя доходчивость своих мыслей, явных и скрытых.
- Прости нечестие наше и грех наш, и сделай уделом Твоим. Прости нам, Отец наш, хотя мы согрешили — пощади нас.
Да простится всей общине сынов Израиля и пришельцу, живущему среди нас, ибо весь народ совершил это неумышленно.
По взглядам, обращенным в его сторону, Наум почувствовал, что последние слова были обращены в его адрес, но Джозеф никак не прокомментировал их.
Уверенно, эмоционально заканчивал Бен свою молитву:
- Выходите, и пойдем мы навстречу Субботе, ибо она — источник благословения; в начале времен была она коронована — возникшая последней, но задуманная первой.
Обстановка за столом была уже «разогрета», и ужин шел в обычном порядке.
- Джозеф, не мог бы ты перевести мне хотя бы последние слова молитвы?
- Что это даст тебе?
- Я полный профан в иврите и вопросах религии, но иногда хочется сказать несколько умных слов в теплой компании.
- Бен процитировал несколько фраз из Субботнего гимна, написанного несколько веков назад в стиле аллегорического описания встречи невесты-Субботы и жениха — Израиля. Тебе этого достаточно?
- Да, только теперь надо вызубрить текст. Попрошу Бена.
- Не советую.
- ..?
- Его познания в религии так же далеки от необходимого минимума, как мои — в его адвокатских делах. Такой «компот» приготовил из Субботней молитвы! Придется взяться за его образование. И, немного помолчав, добавил: — А вообще, он молодец. Его «компот» оказался хорошим лекарством для всех нас. Нелегкую ношу взвалил он на себя, но будем молить Бога помочь ему.
- Желательна помощь не только Бога, — не удержался Наум.
И вечер продолжался, случайно или намеренно, по тому же сценарию, что и две недели назад, и было в этом нечто ритуальное. Не сговариваясь, каждый занял то же место: все также слышались удары шаров в бильярдной, Давид-младший неугомонно двигался между этажами и комнатами, Наум с Кимом уединились для беседы, и к ним периодически заглядывали Роберт или Иосеф. Все было как тогда, но, в то же время, иначе, потому что вместо душевного комфорта и покоя в воздухе витали напряженность и настороженность.
