В среду утром я приняла душ, оделась, оставила сына перед телевизором, сказала ему, что бабушка Люсиль не отвечает на звонки, поэтому надо съездить и проверить – все ли в порядке. Поскольку во время маминого отсутствия цветы поливала я, ключ от квартиры у меня был.
Пустынное метро в ранний утренний час натолкнуло меня на совершенно глупую мысль: мама не отвечает по телефону, и я совсем одна. Я думала, Люсиль слетела с катушек, думала, найду ее в том же состоянии, как моя сестра несколько лет назад – возбужденной, безумной, агрессивной, – придется уговаривать ее лечь в больницу, придется вызвать «Скорую помощь». Я вдруг поняла, что наш с Манон возраст не сыграл никакой роли относительно закидонов Люсиль. Мы страдали и не знали, что делать, чувствовали себя беспомощными тогда и чувствуем себя чуть ли не хуже – сейчас. Мы родились от этой странной, непостижимой женщины, и мы навсегда останемся ее наказанием и ее искуплением.
Прежде чем отправиться в квартиру Люсиль, я оставила ей последнее сообщение на автоответчике – мол, ладно, мама, хватит, мы с Манон достаточно попортили себе нервы, мы едем к тебе.
Выйдя из метро, я пошла по улице Сант де Доре – это абсолютно прямая улица, которая ведет все выше и выше – к маминому дому. Я пересекла площадь, воздух был влажным, небо – серым.
Я позвонила, подождала минуту, затем отперла дверь ключом. Я сразу увидела ее – она лежала на кровати. Дверь в спальню открыта, Люсиль – ко мне спиной. Я позвала: «Мама, мама», – несколько секунд ждала ответа, стоя в тишине, затем ринулась вперед по коридору, я подумала – она спит, я собрала силы в кулак, я вошла в спальню. Занавески задернуты, включено радио – признак жизни, мама часто ложилась спать, не выключая телевизор или радио, я подошла к кровати, села на корточки, потрясла маму за плечо, сначала легонько, затем сильнее, я никак не могла остановиться, я все повторяла – мама, мама, мама…
Реальность не могла достичь моего сознания, это было невозможно, неприемлемо, слишком больно. Я говорила – нет. Нет. Этого не может быть!
Люсиль лежала на боку, скрестив руки на груди, я попыталась ее повернуть, но тело одеревенело, я хотела выключить новости на Франс Интер, но мои пальцы шарили в пустоте, не находя нужной кнопки. Меня охватила дикая паника, я подошла к закрытому окну, раздвинула занавески, сняла куртку и шарф, положила их на стул, поставила сумку на пол у стола. Время вдруг остановилось, время давало мне шанс осознать, что происходит, я не осознавала, время медлило, давало еще один шанс. Однако ничто не сдвинулось с места, не шелохнулось, я подошла к маме, встала на колени у кровати, наклонилась. Ее руки выглядели голубыми, словно вымазанными в краске, а фаланги – темно-синими. Громким голосом я произнесла: что ты наделала, что ты наделала, ты выкрасила себе руки?!
Я не верила самой себе, не верила своим словам и своим глазам. Я не могла поверить, я ни на секунду не могла допустить, предположить эту реальность. Я переживала то, что не могла пережить, поэтому я отрицала переживание, смерть, мрак, боль, тьму.
Мамино голубоватое лицо опухло, бледные щеки напоминали сыр с плесенью, надолго забытый в холодильнике.
Одним рывком я встала и побежала прочь по коридору. Я кричала так, что мое горло разрывалось. Я кричала – бессильная, сломленная, опустошенная, – я кричала, я кричала, я кричала.
Я вернулась в спальню, схватила телефон и вдруг почувствовала гнилостный тошнотворный запах разлагающегося тела. Я открыла окно, я едва держалась на ногах, мои ноги скользили по паркету. Я оперлась о кресло-качалку. Я хотела сбежать – от запаха, от зрелища, – я хотела бежать со всех ног, но конечности отказывали, меня словно припаяли, пригвоздили к месту, я не могла шелохнуться, не знаю, сколько времени я провела в таком состоянии. Я стонала, у меня дрожали руки, я пыталась прийти в себя, успокоиться, надо позвонить Манон. Вдруг я увидела на полу подарки и письмо, которое мама, видимо, оставила нам перед смертью. Не уверена, что я его сразу прочла, я просто взяла его в свои дрожащие руки. Я набрала номер «Скорой помощи», в трубке играла музыка ожидания, я подождала, сказала кому-то, что моя мать умерла, моя мать уже пять дней лежит мертвой: «Не оставляйте меня одну». Трубку передали врачу, тот объяснил, что делать дальше, потом позвонила Манон, я хотела не принять ее вызов, но нажала не на ту кнопку, Манон услышала обрывок моего разговора с врачом. Манон все поняла, Манон закричала – нет, нет, нет, это невозможно! Я подумала о том, что девочки Манон, наверное, все слышат. Манон орала, вопила, выла. Не помню, как я пыталась успокоить Манон. Я рассказывала о таблетках в постели Люсиль, о письме, я плакала, я дрожала, я сказала Манон, что люблю ее, Манон спросила, где я нахожусь, и велела немедленно убираться оттуда.
Слыша голос Манон, я нашла в себе силы выйти из комнаты и добраться до кухни.
Я прочла письмо Люсиль к Манон – письмо, полное любви и усталости.
Я позвонила отцу своих детей, пронзительным истеричным голосом попросила его приехать домой, забрать нашего сына.
Позже Манон позвонила мне и сказала, что едет.
Потом прибыла полиция, их было пятеро, пятый захлопнул дверь спальни.
Потом явились Манон с Антуаном.
Мы расположились в гостиной, я села в плетеное ивовое кресло. Манон села на диван и сказала: «Я так хотела бы обнять ее». Лицо Манон исказилось болью.
По лицу Манон я вдруг поняла, что смерть – это непоправимо.
Позже тело Люсиль, закрытое простыней, вынесли из дома. Она была обескровлена.
Мы с Манон ходили в комиссариат давать показания.
Пришлось предупредить Виолетту, Жюстин, Варфоломея и Лизбет, которая в тот момент путешествовала – ей оставили сообщение.
Мы дождались аутопсии, отчета и разрешения на ингумацию. Двенадцать дней тело Люсиль лежало в Институте судебной медицины. Круто, да?
Все это время я оставалась на ногах, я не теряла ни минуты, я держалась, чтобы не умереть от горя, чтобы не уступить ужасу, кошмару, я боролась с воспоминаниями, со зрелищем трупа, со смрадом.
В день похорон Тад и Сандра, мои подруги детства, приехали помочь нам с организацией и подготовкой. Мелани, моя подруга во веки веков, тоже, конечно, протянула руку помощи. Мы сходили на рынок, купили розы, приготовили еду. Затем мы встретились с Жюстин, Виолеттой и Томом, чтобы пообедать в кафе около кладбища Пер-Лашез. Меньше чем за два месяца мы потеряли Лиану и Люсиль.
Слишком много утрат.
Стоял февраль, на улице было солнечно и холодно, на небе – ни облачка.
Бесконечная грусть окутывала нас в этот день, мы встречали людей перед крематорием – друзей Люсиль, знакомых Люсиль, всех, кто знал ее достаточно, чтобы оплакивать, я еле держалась на ногах, стараясь глубоко дышать. Я видела отца моих детей, отношения с которым из-за одной моей любовной интрижки в тот момент меня тяготили, видела его родителей, друзей Люсиль, ее коллег из больниц, своих друзей, друзей Манон, кузенов и кузин, дядюшек и тетушек, мою издательницу, Варфоломея, Мари-Ноэль, Камиллу с мужем, Гаспара, Фореста и Небо. А затем я увидела своего отца и распалась окончательно.
Люсиль перед смертью оставила ряд указаний касательно пожертвований, подарков и прочего. Полное собрание сочинений Рембо предназначалось Антуану, мужу Манон. На книгу «Маленькие поэмы в прозе» Бодлера, которую Люсиль обожала, она наклеила стикер.
Я прочла перед всеми вслух: Тебе известна лихорадка, которой мы в своей холодной нищете противостоим? Ностальгия по стране, которой мы не знаем, тоска по местам, где мы не были? Есть приют для тебя, красивый, богатый, спокойный, где правят честь и фантазия, где счастье хочется вдыхать, как мягкий воздух, где архитектура поражает, как музыка? Там стоит жить и умереть!На меня смотрело прошлое Люсиль – оно смотрело чистыми глазами, без сожалений, без упреков, без осуждения. Оно просто смотрело, и мне казалось, на меня смотрят пространство и время.
В коридоре, выходя на улицу, я обернулась, чтобы проверить, все ли идет по плану, все ли уже снаружи, и вдруг увидела лицо Небо, убитое страданием. Он рыдал, не закрывая лицо руками.Мой отец внезапно вспомнил, что оставил свой портфель со всеми бумагами в такси, на котором ехал в крематорий. А Габриель явился в полубессознательном состоянии и без документов.
Для наших детей Люсиль оставила десяток маленьких подарочков, на каждом стояло имя.
Письмо покоилось в бумажном сером пакете, где мы с Манон также нашли два кулона – кристалы «Lalique» в форме сердечек.
Дорогие девочки!
Пришел долгожданный час. Я в конце пути, и я устала. МРТ – это супер, но надо прислушиваться к своему организму. Я никогда никому не доверяла своей боли. Одному я говорила одно, другому – другое, и они передавали третьему.
