Она присела на стул, подмяв пышное платье, и взяла со стола одну из книг. «Что это за книга?» — «Жан де Жуанвиль[95], жизнеописание Людовика Святого». — «Я не читала». — «Как ни странно, довольно интересно». — «Почему это странно?» — «Обычно жития написаны сухим библейским слогом, но Жуанвиль был крайне близок по стилю к нашим, современным, писателям». — «Это ваш переплёт?» — «Да». — «Из чего он?» — «Из телячьей кожи, самый простой. Обычно церковные книги переплетены богато. Я не хотел переплетать эту книгу богато. В большей мере она содержит воспоминания и факты, в меньшей — рассуждения, и тем Церкви определённым образом противостоит, поэтому она должна была получить самый простой переплёт». — «Вы так красиво говорите». — «Когда много читаешь, хочешь не хочешь, а заговоришь». — «Вы читаете все книги, которые переплетаете?» — «Да, переплёт зависит от содержания».
Анна открыла Жуанвиля. На внутренней стороне простым блинтовым тиснением был выполнен портрет автора. «Как делаются такие портреты?» — «Теснятся; штамп нагревается и впрессовывается в кожу». — «Вы сами делаете штампы?» — «Да, конечно, кому ещё их делать». — «Для этого нужно уметь рисовать». — «Да, конечно». — «И вы умеете?» — «Да». — «Получается, в переплёте заключено много разных искусств?» — «Да, помимо рисования, нужно уметь резать по дереву, обрабатывать кожу и металл и драгоценные камни…»
Она пролистала книгу. «А если книга на чужом языке?» — «Такое случается редко». — «Но всё же». — «До сих пор мне встречались только книги на языках, которые я знаю». — «А какие вы знаете?» — «Кроме родного?» — «Да». — «Английский, испанский, итальянский, немецкий, португальский, арабский». — «Вы знаете арабский?» — «Да». — «А русский?» — «Русский — нет». — «А я — знаю».
Они улыбались друг другу.
«Откуда? Меня учили». — «Почему такой странный выбор языков?» — «Отец говорил: мало ли что понадобится». — «Но, правда, я могу разобрать всего несколько слов и фраз, меня довольно мало учили, но вот откуда вы знаете арабский?» — «Я учил языки сам, по книгам». — «У вас много книг». — «Да, много». — «Здесь не все?» — «Нет».
Анне было интересно. Переплётчик разговаривал с ней открыто, отвечал без запинки, и это было естественно, поскольку положение его обязывало к послушанию. Но при этом Анна чувствовала, что где-то в глубине прячется тайна, которую он раскрывать не хочет, и даже если Анна найдёт правильный вопрос, ответ вряд ли будет исчерпывающим. Она открыла последнюю страницу книги и провела рукой по кожаной поверхности переплёта, по внутренней его части. Рука её нащупала какую-то выпуклость, едва заметный блинт в правом нижнем углу. Она поднесла книгу к свету и присмотрелась. Это был штамп переплётчика, его печать, маркировка фирмы. «Это ваш знак?» — спросила Анна. «Да». — «Вы ставите его на все свои работы». — «Да, конечно». — «Затейливый». — «Я сам его нарисовал, за основу взял герб отца». Анна продолжала рассматривать печать. Рисунок казался ей знакомым, она была уверена, что где-то видела его. Вероятно, книги, переплетённые Шарлем, встречались в библиотеке отца. Шарль догадался, о чём она думает. «Вы раньше видели мой знак?» — «Да, кажется. Наверное, вы делали книги для нас». — «Вполне вероятно, я делал много книг для самых разных заказчиков».
И в этот момент на Анну обрушилось понимание. Она вспомнила, где видела эту печать — на книге, переплетённой в кожу её матери. Девушку пробрала дрожь. «Сколько вам лет, господин де Грези?» — «Тридцать пять». — «Много лет назад вы сделали переплёт из человеческой кожи».
Шарль онемел. Страх пронзил его, холод поднялся от самых пяток до макушки, но он тут же понял, что ниточка, наконец, начала завязываться в узел, что человек в сером как-то связан с этой девушкой и речь неспроста пошла о той самой книге. Страх сразу начал отступать. Но, видимо, лицо его на эти мгновения стало настоящей картой эмоций, и Анна, ещё не задав вопрос, уже поняла, каким будет ответ. Поэтому она сказала безо всякой вопросительной интонации, просто сообщила: «Вы сделали переплёт из кожи моей матери». — «Да», — кивнул он. Наступило молчание. Перед Анной сидел человек, который дотрагивался до кожи Альфонсы де Жюсси — но при этом никогда не касался самой герцогини. Или касался?
«Вы знали её?» — «Нет». — «Кто снимал с неё кожу?» — «Я не знаю, мне принесли её уже обработанную». — «Мой отец?» — «Приносил просто посыльный, я плохо его помню, но человек, который объяснял, что от меня требуется, бывает в вашем доме и сейчас, я видел его вчера». — «Как он выглядит?» — «Приземистый, широкоплечий, тогда он был в серой скромной одежде, сейчас — в чёрной…» — «Это Дорнье, наш управляющий». — «Он передал мне письмо с инструкциями, видимо, написанное вашим отцом». — «Вы сохранили это письмо?» — «Нет, Дорнье потребовал вернуть абсолютно всё, что было передано и при этом не пошло на создание переплёта — излишки кожи, письма, материалы». — «И ничего не осталось?» — «Осталось». — «Что?» — «Штампы». — «Там, где портрет?» — «Да». — «Вы можете мне их показать?» — «Да, только вам придётся подождать здесь». — «Я подожду». — «Это может занять много времени». — «Ничего, я никуда не тороплюсь».
Он вышел. Анна осмотрелась. Теперь между ними нашлась связь не только таинственная, потусторонняя, но и вполне обыкновенная, земная, хотя и весьма своеобразная. «Этот человек сделал книгу из кожи моей матери, — сказала Анна вслух. — То есть не книгу, а переплёт». Она представила себе человеческую кожу как материал. Интересно, каково это — обрабатывать то, что некогда принадлежало человеку? Какие чувства испытывал переплётчик, работая над книгой? А какие чувства он испытывает теперь, разговаривая с дочерью той самой женщины?
Это и есть первая правда, вдруг поняла Анна. Их знакомство и обнаружение этой связи — вот она, правда, перед ней, лежит на тарелке, бери и ешь. Только Анна немного запуталась в этих третях: то ли за треть правды можно считать их встречу, а за вторую — сегодняшнее открытие, то ли это в сумме одна треть, а вторая ещё не наступила. Анна так задумалась над своим сном и его математическими последствиями, что не сразу сообразила, что Шарль уже вернулся в кабинет и стоит теперь около неё, а в руках у него несколько пластин-штампов. «Вот», — сказал он.
Анна взяла один из штампов — самый верхний, с выгравированным портретом матери с первого форзаца. «Это она, моя мать». — «Сколько ей здесь?» — «Не знаю, лет шестнадцать, видимо». — «Вы не знаете этого портрета?» — «Знаю, он есть в доме моего отца, раньше он висел на стене, теперь хранится у него в кабинете, это набросок, и она здесь сама на себя не похожа». — «А какой она была на самом деле?» — «Если честно, не знаю, потому что никогда не видела её иначе как на портретах». — «Она умерла, когда вы были маленькой?» — «Она умерла, рожая меня». — «Я очень сожалею». — «Не стоит, я всё равно никогда не скорбела по ней, поскольку не знала её; давайте лучше поговорим о вас». — «Я маленький человек». — «Нет, по-моему, вы большой человек, вы умеете и знаете гораздо больше, чем мы в своих дворцах и золоте». — «У вас либеральные взгляды». — «Видимо, да, таков мой отец, такова и я». — «Вы сочувствуете республиканцам?» — «Было бы кому сочувствовать, Людовик удавил их на корню». — «Вы рассуждаете… Слишком разумно для столь юной девушки? Если мне будет позволено так выразиться». — «Позволено, почему же нет; да, видимо, я в какой-то степени опережаю свой возраст; скажите, господин де Грези, а сколько лет вы занимаетесь переплётным делом?» — «Сколько себя помню, отец обучал меня с детства». — «Он тоже был переплётчиком?» — «Да, обычно цеховое мастерство передаётся по наследству». — «Как интересно, я крайне мало знаю обо всём этом, о цехах, о мастерах, о нравах ремесленников». — «В большинстве своём это или малоинтересные технические подробности, или цеховые тайны, поэтому об этом мало кто что-либо знает из сторонних людей». — «А если я прикажу рассказывать?» — «Я расскажу то, что смогу, но есть вещи, которые существуют только внутри цеха; так или иначе они не слишком интересны, потому что в основном преследуют цели экономического характера, скучная бухгалтерия и ремесленные секреты». — «Мне кажется, ремесленные секреты — это очень интересно». — «Для ремесленника, который ежедневно занимается своим делом и досконально его знает».
Здесь нам, уважаемый читатель, стоит прервать диалог Анны-Франсуазы и Шарля, поскольку он становится скучен. Вам будет достаточно знать, что беседовали они в течение столь длительного времени, что Анна совершенно забыла о портном (к которому так и не заехала) и о служанке (которая чуть не окочурилась от скуки, хотя успела за время беседы обыскать все более или менее доступные комнаты в надежде чем-нибудь поживиться — и в итоге стащила небольшую книжечку в переплёте, украшенном драгоценными с виду камнями, впоследствии оказавшимися простыми стекляшками).
