Заглоба напрасно обвинял свой язык в лености; он без умолку молол им до самого рассвета, хотя ему действительно хотелось спать.
Когда они сели на лошадей, он сначала дремал, качаясь в седле, а вскоре крепко уснул; его усыпили усталость и шелест травы, рассекаемой конскими грудями. Елена отдалась своим думам, которые кружились в ее голове, как стаи птиц. События следовали так быстро одно за другим, что девушка не могла дать себе отчета, что с нею случилось. Нападения, ужасающие сцены убийств, страх, неожиданное спасение и бегство — все это произошло как буря, в одну ночь. Притом случилось столько непонятного! Кто был ее спаситель? Правда, он сказал ей свое имя, но ведь имя ничего не объясняет. Как он попал в Разлоги? Он сам говорил, что приехал с Богуном, значит, был его знакомым или приятелем. В таком случае зачем он спасал ее, подвергаясь большой опасности и мести атамана? Чтобы понять это, нужно было хорошо знать Заглобу, его неспокойную голову и доброе сердце. Елена же знала его всего только шесть часов. И вот этот незнакомый человек с отвратительным лицом пьяницы является ее спасителем. Если бы она его встретила три дня тому назад, то он возбудил бы в ней отвращение и недоверие, а теперь она смотрит на него как на ангела, бежит с ним в Золотоноши или в другое место — сама не знает куда. Какая судьба! Вчера она спала под родной кровлей, а сегодня — в степи, на лошади, в мужском платье, без угла и пристанища. За нею остался атаман, покушавшийся на ее честь, на ее любовь, а перед нею — пожар народного восстания, братоубийственная война со всеми ее случайностями, тревогами и ужасами. Но возлагала ли она всю свою надежду только на этого человека? Нет, еще на кого-то, более сильного, чем эти бунтовщики, чем война, резня и огонь. И девушка подняла глаза к небу.
— Великий, милосердный Боже! Спаси сироту, несчастную, бесприютную девушку! Да будет воля Твоя и совершится милосердие Твое надо мною!
Но это милосердие уже совершилось, так как она вырвана из злодейских рук и чудесно спасена. Конечно, опасность еще не миновала, но избавление может быть недалеко. Кто знает, где ее избранный? Он должен был вернуться из Сечи и, может быть, теперь где-нибудь в этой же степи. Он будет искать и отыщет ее, и тогда радость заменит слезы, веселье — печаль, и навсегда минуют опасности и тревоги… настанет спокойствие и отрада. Мужественное сердце девушки наполнилось надеждой; ветер, колебля траву, навевал ей сладкие мысли, что она не сирота, если у нее есть Всемогущий Защитник и другой, которого она знает и любит и который не оставит ее. А этот человек сильнее и могущественнее того, который угрожал ей теперь.
Степь сладко шумела, цветы разливали упоительный запах; лепестки чернобыльника тихо склонялись к ней, как будто узнавая в этом казачке сестру-девушку и как бы говоря: "Не плачь, красная девица, и мы на попечении Божием!" Широкая степь успокаивала ее все больше; исчезла картина убийств и погони, ею овладело какое-то бессилие; сон смежил ее веки, лошади шли медленно, и она, покачиваясь в седле, уснула.
Глава IV
Елену разбудил пай собак. Открыв глаза, она увидела вдали большой тенистый дуб, забор и колодезь. Она тотчас же разбудила своего товарища.
— Проснитесь, господин Заглоба!
— Что это? Куда мы приехали? — спросил он, открыв глаза.
— Не знаю.
— Погодите-ка, княжна! Это, кажется, казацкий зимовник?
— И мне так кажется.
— Здесь, верно, живут чабаны — это не очень-то приятная компания. И чего эти собаки так заливаются, чтоб их волки заели!.. У забора видны люди и лошади. Нечего делать, нужно заехать, а то они погонятся за нами, если мы проедем. Верно, и вы вздремнули?
— Да, задремала.
— Вон у забора четыре оседланных лошади и четверо людей. Ну, это небольшая сила. Да, это чабаны. Эй, люди, подите сюда!
К ним тотчас же подошли четыре казака. Это были действительно чабаны, которые летом стерегли в степи табуны. Заглоба тотчас же заметил, что только у одного из них сабля и пищаль, а остальные вооружены палками с лошадиными челюстями; но он также хорошо знал, что между чабанами бывают дикие и опасные люди. Все четверо, смотрели на них исподлобья. На их смуглых лицах не заметно было и следа добродушия.
— Чего вам надо? — спросили они, не снимая шапок.
— Слава Богу! — произнес Заглоба.
— Во веки веков. Чего хотите?
— А далеко до Сыроватой?
— Не знаем никакой Сыроватой.
— А этот зимовник как зовется?
— Гусля.
— Дайте коням воды.
— У нас нет воды, высохла… А вы откуда?
— Из Кривой Руды.
— А куда?
— В Чигирин.
Чабаны переглянулись.
Один из них, косоглазый и черный, как жук, стал пристально всматриваться в Заглобу.
— А чего вы съехали с дороги? — спросил он.
— Жарко.
Косоглазый взял за поводья лошадь Заглобы.
— Слезай с коня. В Чигирин незачем тебе ехать.
— Почему? — спокойно спросил Заглоба.
— А ты видишь этого молодца? — спросил косоглазый, указывая на одного из чабанов.
— Вижу.
— Он приехал из Чигирина: там режут ляхов.
— А ты знаешь, холоп, кто за нами едет в Чигирин?
— Кто?
— Князь Ерема.
Дерзкие лица чабанов моментально приняли покорное выражение. Все, точно по команде, обнажили головы.
— Вы знаете, хамы, — продолжал Заглоба, — что делают ляхи с теми, кто режет? Они их вешают. А знаете, сколько войска ведет князь Ерема? Знаете, что он отсюда в какой-нибудь полумиле? Ах вы, разбойники! Ах вы, собачьи дети! Вот я покажу вам.
— Не сердитесь! Колодец правда высох. Мы сами ездим в Каганлык поить лошадей и возим оттуда воду.
— А, бесовы дети!
— Простите! Велите, так мы поскачем за водой.
— Обойдусь и без вас, сам поеду со своим казачком. Где Каганлык? — спросил он грозно.
— Вот, недалеко отсюда! — сказал косоглазый, указывая на ряд зарослей.
— А на дорогу надо возвращаться сюда или можно доехать рекою?
— Доедете! Река сворачивает к дороге.
— Казачок, ступай вперед! — сказал Заглоба, обращаясь к Елене.
Мнимый казачок повернул коня и поскакал.
— Слушайте! — сказал Заглоба, поворачиваясь к чабанам. — Если придет сюда отряд, то скажите, что я поехал к дороге берегом.
— Хорошо, лане, скажем!
Спустя несколько минут Заглоба опять ехал рядом с Еленой.
— Ловко я наплел им про князя, — говорил он, щуря глаз, покрытый бельмом. — Теперь они будут сидеть целый день и ждать отряд. Они задрожали при одном только имени князя.
— Я вижу, вы так остроумны, что сумеете выпутаться изо всякой беды. Я очень рада, что Бог послал мне такого защитника, — ответила Елена.
Эти слова польстили шляхтичу, он усмехнулся и, погладив бороду, сказал:
— Ну что, правда, у Заглобы есть голова на плечах? О, я хитер, как Улисс! Если бы не моя хитрость, то меня давно бы уже заклевали вороны. Что было делать? Надо спасаться. Они легко поверили, что князь близко, так как весьма вероятно, что не сегодня-завтра он появится здесь, как Архангел, с огнем и мечом. А если бы он по дороге разгромил Богуна, то я дал бы обет пойти в Ченстохов на поклонение образу Богоматери. Но все-таки скажу, что дерзость чабанов плохой для нас знак… видно, мужичье проведало о победах Хмельницкого и, наверное, сделается теперь еще нахальнее. Поэтому нам нужно придерживаться пустыни, в деревни заглядывать опасно. Дай Бог, чтобы поскорей пришел князь-воевода, а то мы лопали в такие сети, что трудно выдумать хуже.
Тревога опять овладела Еленой, и она, желая услышать от Заглобы хоть словно надежды, сказала:
— Я теперь уверена, что вы спасете и себя, и меня.
— Само собою разумеется, — отвечал тот, — голова на то и дана, чтобы заботиться о шкуре. А я так полюбил вас, что буду беречь, как родную дочь. Хуже всего, что мы не знаем теперь, куда бежать: Золотоноши тоже небезопасное пристанище.
— Я знаю наверное, что там мои братья.
— Может быть, и там, а может, и нет; ведь они могли уехать в Разлоги, причем не по этой дороге. Я больше рассчитываю на тамошний гарнизон. Хорошо было бы застать там в крепости хотя бы небольшой полк А вот и Каганлык. Теперь у нас, по крайней мере, все тростники под боком Переправимся на другую сторону и, вместо того чтобы ехать по течению, подымемся вверх по реке, чтобы скрыть наши следы. Правда, что мы опять подъедем к Разлогам, но не так уж близка
— Мы приближаемся к Броваркам, — сказала Елена, — откуда идет дорога в Золотоноши.
— Тем лучше. Подождите-ка, княжна.
Они напоили лошадей, и Заглоба, спрятав Елену в зарослях, поехал искать брода и вскоре нашел его недалеко оттого места, где они остановились. Чабаны переправляли здесь своих лошадей на другую сторону реки, которая хотя и была довольна мелка, но болотистые и заросшие лесом берега ее были малодоступны. Переправившись на другой берег, они поспешно повернули лошадей вверх по реке и ехали так до ночи. Дорога была тяжелая, так как в Каганлык впадало множество ручьев, которые, разливаясь около устья, образовывали трясины и болота. Надо было поминутно отыскивать брод или пробираться зарослями, что затрудняло путь; лошади страшно устали и едва волокли ноги, поминутно вязли, и Заглобе казалось временами, что они уже не вылезут из трясины. Наконец они выбрались на высокий, сухой берег, поросший дубовым лесом. Наступила темная ночь, и дальше ехать было немыслимо, ибо в темноте можно было попасть в топкое болото и погибнуть. Заглоба решился поэтому ждать утра.
