Ага, именно поэтому ты стащил со склада ту штуку – программный блок – и продал его какой-то женщине.
– Тебе ведь неспроста показывали это кино. Мы давно следим за тобой. Так же, как ты – за нами.
– Я не… – начал Микмак, но Ромеро не дал ему закончить. Всем и так понятно, что он хотел сказать.
– Ты пришел ко мне. – Ромеро загибал пальцы. – Ты встречался с Фриманом, ты продал программный блок этой бабе… кстати, кто она?
– Я не знаю…
Невидимый Микмаку хозяин железного кулака внезапно вновь материализовался где-то справа, нанеся мощный удар в ухо.
– Не надо нам врать, – сморщив от недовольства лицо, упрекнул «солидный».
– Перестань. – Ромеро жестом дал понять «солидному», что бить Микмака больше не надо. Он, похоже, понял, что еще немного, и Микмак просто отключится. – Откуда она вообще взялась?
– Мне её порекомендовали.
– Кто?
– Вы же всё снимали. Там были кадры – Фазиль. Тот лысый тип с бородкой из окружения Ма-жида.
Ромеро удовлетворенно кивнул, Слег расплылся в довольной улыбке. Один только «солидный» хранил на лице кислую мину.
– Всё сходится, – сказал Ромеро. – И ты будешь утверждать, что… Впрочем, не важно. Ты всё равно не знаешь всей цепочки. Так же, как мы.
Они тут всё рехнулись. Цепочки, заговоры, шпионы…
Что же они достали из моря?
Мысль о странном «бютене», поднятом со дна Марсельского залива, появилась только теперь. Микмак успел позабыть, с чего всё началось. И к чему всё, в конце концов, сводилось.
– Дай, я с ним еще поработаю, – внезапно проронил «солидный», а на периферии поля зрения мелькнул обладатель «чеширского» кулака.
Микмак непроизвольно сжался. Он уже был готов подтвердить, что угодно, во всем сознаться и всё рассказать. Одна беда – он никак не мог понять, что желают услышать уши терзающих его людей.
Слег спрашивал о махаоне. Что же, об этом он вполне мог поведать. Немного, но мог.
– Не надо, – взвизгнул Микмак. – Я расскажу.
– Действительно, перестань, – укоризненно опустив брови, сказал Слег. – Ты же знаешь, что ни ненависть, ни страдания неспособны править миром.
Произнеся эту странную фразу, Слег усмехнулся.
– Но страдания никто не отменял.
– Страдание – это всего лишь отсутствие удовольствия. Оно заставляет людей стремиться, достигать чего-то, противодействовать и мешать тем, кто готов управлять этим миром, – теперь улыбка Слега стала не елейной, а, скорее, мечтательной. – Только настоящее удовольствие способно перевернуть мир. Отбери у ребенка любимую игрушку и, пообещав вернуть ее, можешь делать с ним, что хочешь. Но игрушка – это мелочь, ерунда. У нас есть кое-что иное. Вы об этом знаете? – Этот вопрос адресовался Микмаку.
Безумцы. Они же настоящие безумцы. Или какие-то сектанты. Других вариантов нет, он в руках сумасшедших. Единственный способ выпутаться из ситуации – подыгрывать их бреду.
– Нет. Но о бабочках я могу рассказать.
– Ну так расскажи.
24
В кафе Джио был один. Слишком рано, чтобы кто-то решил отобедать. Хотя для завтрака время весьма подходящее, оказалось, что сегодня пятница. То есть выходной, а значит, на завтрак местный люд соберется позже.
На дверях написано, что заведение работает с шести утра. Пятница не являлась исключением, но щелчок магнитного замка немного запоздал, открыв путь внутрь в шесть пятнадцать.
Дверь распахнул хозяин. В такую рань никого из работников еще не было. Скорее всего в это время и в будние дни наплыва посетителей не ждали.
Хозяин – немолодой человек с угрюмым лицом и наполовину седыми, будто присыпанными пеплом, взлохмаченными волосами – не стал заводить с незнакомым посетителем беседу. Он лишь принял заказ – на завтрак предлагались круассаны, порошковые блинчики и яичница из натуральных куриных яиц за баснословные по здешним меркам деньги. Выбор небогат, но что еще нужно усталому путнику?
Ночью Джио промок до нитки. В темноте он заблудился в лесу, оказавшемся совсем небольшим. Как только на горизонте показались первые проблески солнца – дождь к тому времени закончился, – стало ясно, что лес здесь совсем не дикий и, учитывая обилие протоптанных и даже крытых оставшимся еще с прошлых времен потрескавшимся асфальтом дорожек, весьма ухоженый. На противоположной стороне леса обнаружилось обширное поле с ровными рядами зеленых всходов, за которым виднелся небольшой городок.
Джио никто не преследовал и не искал.
Судя по дорожным указателям, досмотр железнодорожного состава проводился на границе двух эмиратов. Сейчас Джио находился в Оверни. А городок назывался Шабрелош.
Мечеть в городке имелась, но в остальном, похоже, уклад сохранился старинный, каким был во Франции со столицей Парижем без приставки «эль».
В какой-то момент, блуждая по ночному лесу, где из-за плотного дождя и густых крон не видно было почти ничего, Джио показалось, что он потерял ориентиры, утратил чувство реальности. Несколько раз ему мерещилось, что совсем рядом лают собаки. Кто знает, может, они и лаяли – мало ли в этом Шабрелоше уличных шавок. Наверное, имеется в Шаберлоше и полиция, только в лес этой ночью вряд ли забредал кто-то из стражей порядка.
Какое-то время Джио стоял, умываясь прохладными струями весеннего дождя, и смотрел в темноту леса. Всё его тело сотрясала дрожь, было очень холодно. Зубы выбивали быструю барабанную дробь, но за шумом тысяч падающих на кроны деревьев капель её всё равно не было слышно. Это теперь, сидя за столом в теплом и довольно уютном кафе, он понимал, что там не было ничего, кроме кромешной тьмы и шороха дождя. А тогда… Там, в лесу, всё было по-иному. Там он был уверен, что всё происходит на самом деле, что он снова вернулся туда. В одну маленькую точку на горизонте необъятного пространственно-временного континуума, изменившую всю его жизнь. Перевернувшую её.
Там, в темноте, он разговаривал с Джокондой. Со своей женой, о которой ничего не слышал вот уже четыре года. С того самого дня, когда состоялся их последний разговор.
Вильгельмине, их дочери, было шесть. Сейчас ей было бы десять. Джио моргнул, ему казалось, для того, чтобы смахнуть слезу, но это оказались всего лишь капли дождя. Время умеет залечивать раны, любые. Иногда жажда мести настолько впечатывается в сознание, что уже и не помнишь, за что мстишь. Главное – это выполнить задуманное годы назад.
Вильгельмине сейчас десять – поправил себя Джио. Без всяких «было бы». Но в ночном лесу ей всё так же было шесть.
– Папочка! – закричала маленькая девочка с темными курчавыми волосами, падающими красивыми локонами на плечи, и огромными голубыми глазами, полными слез. – Куда мы идем, я не хочу уходить без тебя!
В мрачном, зеленовато-голубом свечении, исходившем откуда-то из глубины леса, маячил темный, неясный силуэт человека, одетого в длинное пальто и странную старомодную, не сказать – антикварную – шляпу. Именно он держал на руках Вильгельмину. Девочка повернулась назад, выглядывая из-за расплывающихся черным туманом широких полей шляпы. Она не понимала, почему должна уходить с незнакомыми ей людьми, почему её увозят от отца.
– Я не хочу ехать с ними, – сказала Джоконда. – Но ведь у меня нет выбора.
Она говорила спокойно. Слишком спокойно, словно механическая кукла. Глаза Джоконды были красными, но слез в них не было – за прошедшую ночь она выплакала всё, что могла. Она смотрела на него, и в её глазах читалась полная покорность. Она сдалась. Она считала, что он предал их.
В ту ночь Джио был уверен в своей правоте, он всё продумал заранее. И только в этот момент, когда встретился глазами со взглядом жены, где-то глубоко в его душе зародилось сомнение, которое он быстро задавил. Теперь это самое сомнение грызло изнутри, съедало всё его естество, оставляя после себя пустоту. Черную, поглощающую всё дыру.
Они помогли вынести вещи. Они были обходительны и внимательны. Джио считал их друзьями. Ну, если не друзьями, то как минимум единомышленниками. Один из них, тот, что носил странную шляпу, вернулся за последним чемоданом и, прощаясь, долго и самозабвенно жал ему руку, хотя они и не были знакомы.
Вниз, к машине, он отчего-то не стал спускаться. Он смотрел на большой, сверкающий хромом мобиль сверху. А прямо перед ним, из-за покрытой снежной шапкой горной вершины, медленно разжигая огонь очередного дня, поднималось солнце.
– Всё будет хорошо, я всё продумал, – прошептал он, оставляя своим дыханием на холодном с ночи стекле мутные, быстро исчезающие пятна.
– Всё будет хорошо, – дрожащим голосом прошептал Джио во вдруг ставший непроглядным лесной сумрак. Лишь услышав собственный голос, он понял, что дождь прекратился.
А теперь ночной кошмар казался каким-то неправдоподобным наваждением, растворившись в памяти, словно ничего такого и не было.
– Вы не знаете, что такое «тейе»? – спросил Джио у хозяина, когда тот поставил перед ним тарелку с яичницей на два яйца, чашку с отвратительно пахнущим эрзац-кофе и одним круассаном на блюдце.
