Размытые весенними ливнями песчаные горы Сюрри хлынули на дорогу. На покатом участке пути свалились на землю лошади одной из проезжавших карет. Запутавшись в упряжи, они ранили кучера судорожно бьющими копытами. Путешественник остался невредим, он вытащил лишившегося сознания кучера из-под лошадей и пытался привести его в чувство. Но ему было не под силу одному поднять упавшую карету и продолжить путешествие. К тому же опять пошел дождь, А благородный господин не привык, очевидно, к трудностям.
Обо всем этом рассказал Эмме Смит, пока второй слуга вместе с кучером Эммы помогал незнакомцу поднять опрокинутую карету. Но тут выяснилось, что сломана ось, и поэтому незнакомцу придется идти пешком, если миледи не даст ему места в своей карете.
— Он хотел просить миледи об этом! Но как только услыхал, что мы из Верхнего парка, отказался от этой мысли. Он хочет остаться с раненым кучером и дождаться помощи, которую мы пришлем ему со следующей станции.
— Стало быть, он, очевидно, недруг сэра Гарри! — сказала Эмма равнодушно. — Вы знаете его, Смит?
— Это сэр Гревилл, миледи, который гостил сейчас у лорда Галифакса.
Эмма вздрогнула, выпустив из рук створку приоткрытого окна. В ней шла внутренняя борьба.
— Хорошо, Смит! — наконец вымолвила она с трудом. — Как только путь освободится, мы поедем дальше.
— Он уже свободен, миледи.
Она помедлила:
— Я думаю, сэр Гарри был бы неспособен на неучтивость даже по отношению к злейшему своему врагу. Поэтому попросите ко мне на минутку Гревилла!
Смит с поклоном удалился. И тогда она увидела человека, приближающегося к ней в свете фонаря. Она не знала о нем ничего, кроме имени, да и имя его тоже оказалось ненастоящим. Сэр Гревилл подошел к окну кареты и холодной вежливостью приподнял шляпу:
— Чем могу служить, мисс Харт?
От звука его голоса она задрожала.
— Вы знаете меня? — тихо спросила она.
Его губы — о, как часто она целовала их во сне — насмешливо дрогнули.
— Я видел мисс Харт, когда она была представлена сэром Фезерстонхафом леди Галифакс как будущая хозяйка Верхнего парка. Я слыхал о Гебе Вестине доктора Грэхема и о натурщице Ромни. Я читал письмо и видел шиллинг, который мисс Харт послала леди Галифакс.
Его слова падали на нее как удары молота. Она поднялась, возмущенная:
— И вы считаете меня теперь дурной и злой женщиной, не правда ли?
Помолчав минуту, он коротко хохотнул:
— А вам хотелось бы и меня подвести под пистолет сэра Фезерстонхафа? Позвольте мне не вмешиваться в дела, которые мне абсолютно безразличны.
Она тоже рассмеялась, горько и язвительно:
— Очень осмотрительно! И все-таки я хочу, чтобы вы справедливо судили обо мне. Мой путь приведет меня в ваш круг…
Он резко прервал ее:
— Круг сэра Фезерстонхафа — не мой круг!
На его высокомерие она ответила открытой насмешкой:
— Вы правы, сэр Гревилл, в кругу сэра Гарри принято отвечать за свои поступки. Там не прячутся за чужими именами, как, например, мистер Овертон!
Он удивленно отступил на шаг.
— Овертон? — пробормотал он смущенно. — Так я все-таки не ошибся? Вы..?
Бросив взгляд на Смита, она прервала его.
— Во всяком случае, я, думается, имею право на то, чтобы обо мне не судили поверхностно. Я взываю к вашей чести и прошу дать мне непременно возможность оправдаться перед вами. Сколько до следующей станции, Смит?
— Полчаса, миледи!
— Сэр Гревилл, я требую у вас эти полчаса. Войдите в карету! А вы, Смит, велите слуге остаться с раненым. Сами сядьте рядом с кучером, и поехали!
Сэр Гревилл молча повиновался…
Она сидела против него, и свет фонарей падал на его лицо, тогда как Эмма оставалась в тени. У нее было ощущение триумфа, потому что удалось заставить его выполнить ее волю. И вместе с тем — ненависть. К нему, к Джейн Миддлтон, к сэру Гарри, к самой себе. За то, что теперь, когда она впервые одна с этим человеком, она не может вести себя с ним по-другому. Она не испытывала страха перед Гревиллом. Ее ненависть давала ей силы. Эту женщину, которую он любил, она покажет ему в истинном свете. А потом, насмеявшись над ним, уедет.
Эмма собиралась говорить с ним кратко и холодно. Но как только она погрузилась в воспоминания, открылись все старые раны ее души. И она вспомнила о нищете, в которой жила. Ее голос дрожал от тайной боли, сердце обливалось кровью.
— Я призываю вас рассудить меня и Джейн Миддлтон! — закончила она, вперив в него пламенный взгляд. — Что сделала я такого, что ей можно растоптать меня? Может быть, мне следует принимать ее оскорбления за милость? Униженно, не моргнув глазом?
Он слушал молча. Но теперь, оживившись поднял голову:
— Униженно? Но вы не выглядели униженной, мисс Харт. И вы отомстили леди Галифакс. И не она была причиной того, что могла сегодня оказаться вдовой!
Она гневно вскочила:
— Дуэль? Я не хотела ее. Я даже ничего не знала о ней!
— А ваше письмо? Оно было для леди Джейн как удар кинжалом в сердце!
— Удар кинжалом? Да, так оно и должно было быть! Наконец-то она почувствовала, каково это — терпеть издевательства и не иметь возможности сопротивляться!
Захохотав, она откинулась на подушки экипажа. От судорожного смеха она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.
Изумленный Гревилл гневно глядел на нее:
— И вы еще радуетесь? Вы нисколько не раскаиваетесь?
Она засмеялась еще громче и язвительней.
— А она раскаивалась, когда толкала меня в грязь? Неужели у необразованной девушки из народа должны быть более тонкие чувства, чем у благовоспитанной леди?
Гревилл смущенно кивнул.
— Старая история! Ваша мать допустила ошибку, послав вас в школу для благородных девиц. Леди Джейн никогда не дала бы вовлечь себя в столь необдуманный поступок, если бы вы не вышли за границы своего сословия.
Эмма, лишившись дара речи, глядела на него:
— И это все, чем вы можете ответить на мое обвинение? И вы еще оправдываете ее? Ну да, вы… — Она до дрожи боялась произнести слово, которое было у нее уже на губах. И все же произнесла, еле дыша, страстно, как будто ее толкнула на это чужая рука:
— Ну да, вы любите леди Галифакс! Вы обожаете ее!
Слово вылетело. Ведь именно этого хотела она с тех пор, как Смит сообщил ей, кто стоит у опрокинутой коляски. Для того она и заставила Гревилла принять ее помощь. Для того и посадила его напротив себя. Она следовала своему внутреннему зову. И все только для того, чтобы бросить в лицо Гревиллу эти слова. Это обвинение, брошенное с опаской и надеждой, обвинение, таившее в себе боязливый вопрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
