Во время первой атаки египетская кавалерия и верблюжий корпус защищали наш правый фланг, а 21-й уланский полк оставался единственным кавалерийским полком на левом, ближайшем к Омдурману фланге. Немедленно после того, как атаку отбили, нам было приказано выяснить, какие силы неприятеля находятся — если находятся — между Китченером и городом, и постараться отогнать их, очистив путь наступающей армии. Конечно, простой полковой офицер мало что знает о том, как протекает сражение в целом. Всю первую атаку мы простояли возле своих лошадей, защищенные крутым берегом Нила от вражеских пуль, свистевших над нашими головами. Как только огонь стал ослабевать и до нас донеслись слухи, что враг отогнан, галопом прискакал генерал в сопровождении свиты и скомандовал «в седло и вперед». Уже через две минуты четыре эскадрона выехали на рысях из укрытия и устремились на юг. Мы вновь поднялись на склоны Джебель-Сурхама, сыгравшего свою роль на первом этапе операции, и с его утесов вскоре увидели перед собой простершийся в шести или семи милях от нас Омдурман — большой, выстроенный из глины город, различили его минареты и купола. После многочисленных остановок и рекогносцировок мы образовали, что называется, «взводную колонну». Каждые четыре взвода составляли эскадрон, а четыре эскадрона — полк. Взводы располагались теперь друг за другом. Взвод, которым командовал я, шел вторым с хвоста, в него входило двадцать — двадцать пять уланов.
Все мы надеялись, что пойдем в атаку. Мы мечтали о ней с самого Каира. Уж сейчас, конечно, атака будет. В те дни, до бурской войны, британскую кавалерию учили в основном атаковать. И вот он — подходящий случай! Но с какого размера отрядом нам предстоит сшибка, на каком рельефе, в каком направлении ожидается бросок и с какой целью, рядовым бойцам было неведомо. Мы продолжали свой марш по жаркому твердому песку, вглядываясь в искаженную миражами даль, едва сдерживая возбуждение. Внезапно в трехстах ярдах от нас по флангу, параллельно прямой, на которую завершала поворот колонна, я заметил длинный ряд каких-то иссиня-черных точек на расстоянии в два-три ярда друг от друга. Таких точек я насчитал около полутора сотен. Очень скоро я понял, что это люди — вражеские стрелки, приникшие к земле. И почти в ту же секунду горн протрубил «рысью — марш», и наша длинная кавалькада с грохотом и звяканьем понеслась вдоль линии скорчившихся на песке фигур. Кругом воцарилось безмолвие, как перед бурей. Вдруг все черные точки разом утонули в облачках дыма, и странную тишину взорвал громкий ружейный залп. Промазать с такого расстояния было невозможно, и по всей колонне запрядали лошади, несколько человек упали.
Наш полковник явно намеревался обойти с фланга армию дервишей, укрывавшуюся в ложбине позади стрелков и только что им замеченную, но невидимую нам, а обойдя, атаковать ее с более выгодной позиции, однако открывшийся огонь и растущие потери, вероятно, заставили его счесть дальнейшее продвижение по открытой местности нецелесообразным. Прозвучал сигнал горна «строй фронт направо — марш-марш!», и все шестнадцать взводов развернулись лицом к иссиня-черным стрелкам. Почти сразу же полк взял в галоп, и для наших уланов началась их первая на этой войне атака.
Думаю, мне удастся с большой точностью передать то, что произошло потом, то, что я видел и чувствовал. После я так часто воскрешал это событие в своем воображении, что впечатление от него живо и поныне и картина встает передо мной с той же яркостью, как четверть века назад. Когда мы встали в шеренгу, то взвод, которым командовал я, оказался вторым справа. Подо мной был резвый и крепкий серый арабский поло-пони. Еще до того как мы, развернувшись, помчались на врага, офицеры ехали с шашками наголо. Я же давно для себя решил, что в случае рукопашной буду, не полагаясь на вывихнутое плечо, действовать не шашкой, а пистолетом. В Лондоне я приобрел автоматический пистолет-маузер новейшего образца и потихоньку пристреливался к нему, пока мы поднимались вверх по реке. Им я и намеревался воспользоваться. Первым долгом мне надо было сунуть шашку обратно в ножны, что не так-то просто проделать на полном скаку, а затем вытянуть из деревянной кобуры пистолет и взвести курок. На выполнение этой двойной задачи у меня ушло довольно много времени, в течение которого я не смотрел на происходящее, а лишь изредка скашивался влево, чтобы знать, велик ли наносимый нам обстрелом урон.
И вдруг я увидел прямо перед собой, на расстоянии буквально в половину поля для игры в поло, цепочку синих фигур. Припав к земле, они бешено палили, окутанные белым дымом. Справа и слева от меня офицеры держали строй. Прямо за мной колыхалась длинная череда нацеленных на врага пик. Все мы шли быстрым ровным галопом. За конским топотом и треском ружей не было слышно свиста пуль. Обозрев таким образом своих, я опять устремил взгляд на противника. Открывшаяся глазам картина внезапно изменилась. Иссиня-черные фигуры продолжали стрельбу, но за ними обозначилась похожая на неглубокий овраг впадина. В ней притаились люди — много людей, они поднимались нам навстречу. Словно по волшебству вверх взвились пестрые знамена, и буквально из ниоткуда в гуще и по бокам этого воинства появились эмиры на конях. Глубина вражеского строя не превышала десяти-двенадцати шеренг, и вся эта серая масса сверкала сталью и переливалась, заполняя собой сухое речное русло. Я мгновенно смекнул, что правый наш фланг далеко обходит их левый, что мой взвод может ударить по самому их краю, в то время как те, кто находится справа от меня, вообще промахнутся. Командир правого взвода, младший офицер Уормольд из 7-го гусарского, тоже понял ситуацию, и мы оба, пустив лошадей в карьер, стали забирать влево, заходя во фронт рогом полумесяца. У нас не было времени ни для страха, ни для посторонних мыслей — думали мы лишь о необходимости сделать то, что я описал. Мы были сосредоточены только на этом.
Столкновение близилось. Прямо на моем пути, меньше чем в десяти ярдах, лежали двое. Между ними был просвет в пару ярдов, и я направил лошадь в этот просвет. Оба выстрелили. Я пролетел сквозь облако дыма с сознанием, что цел. Следовавший за мной солдат был убит — этими выстрелами или другими, я не знал. Чувствуя, что начинается спуск, я придержал своего пони. Умное животное в кошачьем прыжке пролетело четыре-пять футов и опустилось на мягкое песчаное дно высохшего русла, где меня окружили, как мне показалось, десятки врагов. Но стояли они здесь не настолько плотно, чтобы мне пришлось с ними по-настоящему схватиться. В то время как взвод Гренфелла, через один от моего, был остановлен и нес тяжелые потери, мы протискивались вперед, как, бывает, протискиваются сквозь толпу конные полицейские. Быстрее, чем длится этот рассказ, мой пони вскарабкался на противоположный склон. Я огляделся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
