В этом деле мне пофартило. Когда я в компании с собратом-офицером шел по берегу реки, нас окликнули с канонерки, стоявшей в двадцати или тридцати футах от берега. Командиром судна был младший лейтенант флота по фамилии Битти, давно уже служивший в Нильской флотилии и позднее прославившийся на этой службе. Офицеры с канонерки, в безукоризненно белых мундирах, горели желанием узнать, что видела кавалерия, и мы с готовностью удовлетворяли их любопытство. Солнце садилось, а мы весело болтали с ними, перекидываясь шутками через разделявшую нас полоску воды. Особенно веселились они, услышав о приказе не пускать в ход огнестрельное оружие внутри ограждения. Они подтрунивали над нами, предлагая нам, в частности, воспользоваться их гостеприимством, если дело будет совсем уж дрянь. Мы с достоинством отклонили это предложение, выразив уверенность в том, что среди барханов и в кромешной тьме с толпой дервишей лучше всего биться кавалерийскими шашками и пиками, стоя на своих двоих. В конце концов балагурство наше было вознаграждено.
— Как вы насчет того, чтобы промочить горло? У нас на борту чего только нет! Поймать сможете?
И чуть ли не в ту же секунду с канонерки на берег была брошена бутылка шампанского. Она упала в воды Нила, но, по счастью, туда, где милостивому Провидению угодно было устроить отмель и умягчить дно. Я шагнул в воду, доходившую мне до колен, и, пошарив под ногами, ухватил драгоценный подарок, который мы торжественно доставили к столу.
То была не война, а увлекательное приключение. Она разительно отличалась от Мировой. Никто не ждал гибели. Время от времени каждый полк или батальон терял пять, десять, а в худшем случае тридцать-сорок бойцов, но основной массе участников так называемых малых войн, которые вела Британия в те канувшие в Лету счастливые дни, это лишь горячило кровь, делая великолепную игру еще более азартной. Многим из нас суждено было увидеть другую войну, где ставки возросли, где смерти приходилось ждать постоянно, а тяжелые раны считались счастливым избавлением, где сталью артиллерийских снарядов и пулеметным огнем косило и сметало целые бригады, где уцелевшие в одном торнадо могли не сомневаться, что падут жертвой следующего или следующего за ним.
Все зависит от масштаба. И разве нас, юношей, засыпавших в ту ночь в трех милях от шестидесятитысячной армии фанатиков-дервишей, каждую минуту ожидавших их яростной атаки и уверенных в том, что не позднее рассвета закипит бой, не следует извинить, если нам мнилось, что мы в самом горниле настоящей войны?
Глава 15
Кавалерийская атака и впечатления от нее
Задолго до рассвета мы начали подниматься, и к пяти часам 21-й уланский полк верхами потянулся за ограждение. Командир моего эскадрона майор Финн, австралиец по рождению, еще за несколько дней до этого обещал мне, когда придет время, показать «потеху». Я боялся, что данное мне поручение к лорду Китченеру он посчитает достаточным основанием для того, чтобы забыть об обещании. Однако я был отделен от отряда и послан с патрулем обследовать горный кряж между пиком Джебель-Сурхам и рекой. Другие патрули из нашего эскадрона и египетской кавалерии также торопливо устремились во мрак. Я взял с собой шестерых солдат и капрала. Мы поскакали рысью по равнине, и вскоре нас встретили неведомые горные склоны. Ничто в мире не может сравниться с рассветом. Четверть часа перед тем, как занавес поднимается и ситуация становится очевидной, переживаются на войне особо. Занял ли враг эту гряду? Не наткнемся ли мы сейчас во мраке на орды свирепых дикарей? Каждый шаг мог оказаться губительным, но проявлять чрезмерную бдительность было некогда. Полк следовал за нами, а рассвет уже брезжил. Пока мы поднимались, тьма отступила. Что ожидает нас наверху? Обожаю такие моменты за их сдержанную напряженность.
Вот мы почти и у гребня. Я приказал одному из бойцов отстать ярдов на сто, чтобы в случае нападения было кому о нем донести. Безмолвие нарушалось лишь цокотом копыт. Достигнув гребня, мы придержали лошадей. С каждой минутой горизонт распахивался все шире — обзор, только что составлявший ранее ярдов двести, увеличился примерно до четверти мили. Ни звука, мы были одни среди скальных зубцов и песчаных холмиков вершин. Ни засад, ни каких-либо следов лагеря! Равнина внизу, видимая теперь на полмили и более, тоже совершенно пуста.
Значит, они снялись с места! Как мы и считали, без боя отступили к Кордофану! Но погодите-ка! Света с каждой минутой становилось все больше. Мутные завесы одна за другой сползали с окрестностей. Что-то мерцает там, вдали, на равнине? Более того, в нарастающей ясности за мерцанием можно различить какие-то темные пятна. Так это же они! Огромные темные участки — это тысячи бойцов, а мерцание — это блеск их оружия. Теперь уже было абсолютно светло. Я соскочил с коня и на листке из своего блокнота написал: «Армия дервишей все еще находится в полутора милях к юго-западу от Джебель-Сурхама». Послание это я отправил с капралом, как и было приказано, непосредственно командующему с пометкой XXX, то есть соответственно классификации, принятой военными учебниками: «очень срочно» или же, что называется, «сломя голову».
За нами разгорелся красивейший восход, но восхищенным взглядом мы наблюдали другую картину. Теперь уже можно было воспользоваться биноклем. Темные пятна словно выцветали прямо на глазах: вот они уже светлее равнины, вот принимают желтоватую окраску, вот делаются почти белыми на фоне коричневатого ландшафта. Перед нами на четыре или пять миль протянулись боевые порядки. Они занимали весь открытый нам горизонт, отсеченный справа зубчатым силуэтом Сурхама. Вот он, долгожданный час! Мы снова вскакиваем на лошадей, но вдруг новые впечатления приковывают нас к месту. Вражеское скопище не стоит на месте, оно движется, и движется быстро, подобное приливу. А что это за приглушенный гул, накатывающий на нас волнами? Это вопль во славу Господа, Пророка его и богоданного халифа. Неприятель уверен в победе. Сейчас мы ему покажем! И все же должен признаться, что на минуту мы застыли, удерживая лошадей, прежде чем начать спускаться по склону.
Теперь утро уже вступило в свои права, и косые солнечные лучи заливали своим сиянием картину, сообщая ей дополнительную красоту. Из бесформенной массы выступили очертания идущих шеренгами людей, сверкающих клинками, осененных реющими знаменами. Воочию мы увидели то, что видели крестоносцы. А надо увидеть больше! Я потрусил вперед, в направлении тех песчаных холмов, где накануне стоял 21-й уланский полк. Теперь неприятель находился едва ли не в четырехстах ярдах от нас. Мы опять спешились, и я приказал четырем бойцам открыть огонь, а двум другим — держать их лошадей. Враги прихлынули как море. Прямо перед нами и чуть левее затрещали ружья. Вверх взметнулись клубы пыли. Нет, христианам тут не жить. Мы ринулись прочь и ускакали, по счастью, без потерь. Едва успели мы въехать на гору, как вернулся на взмыленной лошади посланный мною гонец. Вернулся он от Китченера с приказом, подписанным начальником штаба: «Оставайтесь на месте так долго, как только сможете, чтобы докладывать ход атаки». Вот повезло так повезло! Просто неслыханная удача: с самого рассвета на коне на расстоянии выстрела от наступающей вражеской армии, все видеть и общаться напрямую со штабом!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
