Так мы и оставались на верхотуре в течение почти получаса, и я наблюдал вблизи то, чему мало кто был свидетелем. Вся неприятельская армия, за исключением одного отряда, на какое-то время скрылась от нас за пиком Сурхам. Но этот отряд, численностью уж никак не меньше шести тысяч человек, попер прямо через кряж. Они уже начали взбираться на склон. С того места, где мы сидели в седлах, нам открывался вид на обе стороны. Основные силы нашей армии стояли в боевой готовности у реки. На воде ощетинились пушками канонерки. Сухопутная артиллерия тоже ждала лишь сигнала. А тем временем с противоположной стороны это длинное пестрое полчище с молниеносной быстротой, не нарушая строя, карабкалось по крутизне к лучшей точке обзора. Мы были в двух с половиной тысячах ярдов от наших батарей и чуть более чем в двухстах от их приближающихся мишеней. Про себя я называл дервишей «Белыми флагами». Лесом вертикально торчащих бело-желтых знамен они напоминали мне изображаемые на гобеленах воинства. Между тем главные силы неприятеля, продвинувшись вперед, оказались в пределе досягаемости пушек, и соединенная британо-египетская артиллерия открыла огонь. Мой взгляд приковало к себе другое зрелище. На вершине «Белые флаги» перестроились, развернувшись широким фронтом вдоль гребня. Тогда пушки ударили по ним. Две или три батареи совместно с канонерками начали плотный обстрел. Снаряды с воем неслись в нашем направлении и падали в самую гущу «Белых флагов». Это происходило в такой опасной близости от нас, что мы словно зачарованные сидели на своих конях, не смея пошевелиться. На наших глазах Смерть принялась крушить эту людскую стену. Флаги падали дюжинами, люди — сотнями. В стройных рядах образовывались пустоты и бесформенные груды. Мы стали свидетелями нелепых прыжков и неуклюжих увертываний людей от разрывов шрапнели. Но никто из них не повернул назад. Шеренга за шеренгой, в дыму яростной ружейной пальбы, они устремлялись вниз по склону, неумолимо приближаясь к нашему заграждению.
Пока что нас они не замечали, но вот я увидел слева всадников, по двое-трое мчавшихся по равнине к нашему кряжу. Один из этих патрулей оказался на расстоянии пистолетного выстрела от меня. Темные фигуры в капюшонах походили на монахов, вооружившихся длинными копьями. Не слезая с лошади, я выпустил в них несколько пуль, и они отскочили подальше. Я не видел причины не оставаться на этом хребте на протяжении всей атаки. Я рассчитывал отойти поближе к Нилу и наблюдать всю картину боя из безопасного места. Но тут поступил строгий приказ майора Финка, которого, общаясь напрямую с главнокомандующим, я волей-неволей вынужден был игнорировать: «Немедленно возвращайтесь, пехота вот-вот откроет огонь». На самом деле вверху нам грозила меньшая опасность, потому что, едва мы успели вклиниться в ряды пехоты, как пошла жуткая обоюдная пальба.
Я не ставлю целью в этом повествовании, посвященном личной моей истории и впечатлениям, дать подробное описание битвы при Омдурмане. О ней рассказывали так часто и с такими деталями, что каждый, интересующийся этим предметом, без сомнения, уже знает, как все происходило. Я расскажу о ходе сражения лишь в самых общих чертах, без чего непонятны будут мои ощущения.
Вся почти шестидесятитысячная армия халифа прошла в боевом порядке от места своей последней ночевки до песчаного бугра, отделявшего одно войско от другого, перевалила через него и теперь единым потоком катилась вниз по пологости амфитеатра, на арене которого ожидали ее, стоя плечом к плечу спиной к Нилу, двадцать тысяч бойцов Китченера. Древность против современности. Средневековому оружию, фанатизму и методам ведения войны в силу необычайной их живучести пришлось столкнуться в жестоком бою с дисциплиной и новейшими достижениями девятнадцатого века. Итог был предрешен и никого не удивил. Когда потомки и наследники сарацинов спустились по длинным пологим склонам к реке, их встретил ружейный огонь двух с половиной пехотных дивизий, выстроенных в два плотных ряда и поддерживаемых залпами семидесяти орудий и канонерских пушек, стрелявших с неизменной и методической меткостью. Под таким шквалом атака захлебнулась и вскоре прекратилась уже в семистах ярдах от англо-египетской линии обороны, обернувшись шести-семитысячными потерями. Однако у дервишей было около двадцати тысяч ружей самых различных моделей — от допотопных до новейших, — и когда их копьеносцы отступили, стрелки, залегши на равнине, принялись беспорядочно, неприцельно, но очень активно пулять в наше заграждение. Впервые они начали наносить нам урон, и за короткий промежуток времени, пока это длилось, потери британцев и египтян составили около двух сотен человек.
Видя, что атака утонула в крови и что он находится теперь ближе к Омдурману, чем его защитники, Китченер мгновенно перестроил пять стоявших полукругом бригад в обычную колонну, левым флангом к реке, и двинул ее на юг к городу. Таким образом он намеревался отрезать рассеянную, как ему казалось, ораву дервишей, от их столицы и базы, от продовольствия и воды, и загнать их в простиравшуюся по сторонам пустыню. Однако дервиши вовсе не были побеждены. Весь их левый фланг, находившийся вне пределов досягаемости, даже не попал под обстрел. Резерв халифа, насчитывавший примерно тысяч пятнадцать, был цел и боеспособен. И вся эта лавина с беспримерным мужеством устремилась теперь на силы британцев и египтян, не сосредоточенные для боя, а просто марширующие вдоль берега. Этот второй набег обошелся нам дороже, чем первый. По всей длине колонны дервишам удалось приблизиться на расстояние от ста до двухсот ярдов, а арьергардная бригада суданцев, обложенная с двух сторон, спаслась от разгрома лишь благодаря мастерству и твердости ее командира генерала Гектора Макдональда. Однако дисциплина и техника все же взяли верх над отчаянной храбростью, и после ужасной бойни, итогом которой были минимум двадцать тысяч трупов, громоздившихся кучами, «как сугробы», армия дервишей распалась на группки, потом на горстки и исчезла, растворившись в фантастических миражах пустынной дали.
Во время первой атаки египетская кавалерия и верблюжий корпус защищали наш правый фланг, а 21-й уланский полк оставался единственным кавалерийским полком на левом, ближайшем к Омдурману фланге. Немедленно после того, как атаку отбили, нам было приказано выяснить, какие силы неприятеля находятся — если находятся — между Китченером и городом, и постараться отогнать их, очистив путь наступающей армии. Конечно, простой полковой офицер мало что знает о том, как протекает сражение в целом. Всю первую атаку мы простояли возле своих лошадей, защищенные крутым берегом Нила от вражеских пуль, свистевших над нашими головами. Как только огонь стал ослабевать и до нас донеслись слухи, что враг отогнан, галопом прискакал генерал в сопровождении свиты и скомандовал «в седло и вперед». Уже через две минуты четыре эскадрона выехали на рысях из укрытия и устремились на юг. Мы вновь поднялись на склоны Джебель-Сурхама, сыгравшего свою роль на первом этапе операции, и с его утесов вскоре увидели перед собой простершийся в шести или семи милях от нас Омдурман — большой, выстроенный из глины город, различили его минареты и купола. После многочисленных остановок и рекогносцировок мы образовали, что называется, «взводную колонну». Каждые четыре взвода составляли эскадрон, а четыре эскадрона — полк. Взводы располагались теперь друг за другом. Взвод, которым командовал я, шел вторым с хвоста, в него входило двадцать — двадцать пять уланов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
