– Я сама, – сказала Ветка.
Вытянув руку с пистолетом, она прищурилась и выстрелила. Порченый запрокинулся навзничь и замер бесформенной кучей тряпья.
– А ну-ка быстро отсюда! – повернула Ветка в сторону мужичков пистолет. – По домам!
– Шевелите поршнями! – добавил Дега. – И дульсинею свою не забудьте!
Где-то неподалеку – точно запоздалое эхо – бахнул еще один выстрел. Громче и сочнее, чем из Веткиного Макарова. Ружейный, что ли?..
– Вперед, – спрятав пистолет, проговорила Ветка. – Недолго уже осталось.
– Слушай, а зачем так далеко надо было тачану оставлять? – спросил ее Дега.
– И правда… – вдруг осенило и меня. – Зачем, Вет?
– Даете, парни!.. – притворно возмутилась она. – Для вас же старалась. Думала, вам приятно будет прогуляться, былую жизнь свою вспомнить. Думала, засиделись вы на одном месте в четырех стенах…
– Скажешь тоже – нашу былую жизнь, – брезгливо покосился на троицу, удирающую со всей возможной хмельной прытью, мой кореш. – У нас в Гагаринке никогда такого дерьма не наблюдалось. У нас совсем по-другому было! – Он на секунду задумался. – Ну, не так чтобы уж совсем по-другому… Есть кое-какие сходные детали. Немногочисленные. Ну ладно, допустим, многочисленные. Но все же… – Он вдруг притих, оборвавшись на полуслове, задумался.
Через несколько минут мы свернули на улицу поуже, которая очень быстро вывела нас к самой окраине поселка. Кирпичные двухэтажки сменились одноэтажными деревянными домишками. И в прогалах между этими домишками просматривался белый простор заснеженного поля, а еще дальше тянулся горизонт, накрытый хмуро-косматой шапкой леса. А на белом поле виднелись какие-то темные пятнышки. И пятнышки эти вроде как двигались… Удалялись, постепенно превращаясь в точки, а потом и вовсе исчезая… Рассмотреть подробно, что это такое, я не успел.
– Скоро к тачане выйдем! – объявил Дега. – Узнаю места! Даже веселее идти стало. И кажется, вроде тут… почище, что ли, чем везде?
– Не кажется, – возразил я. – А правда почище. Странно, что мы раньше, когда только сюда въехали, не заметили этого.
– Потому что не с чем было еще сравнивать, вот и не заметили…
Улица несильно вильнула и открыла нам наш автомобиль. Тот самый черный джип, что когда-то доставил меня, Дегу и Макса к Монастырю.
А возле автомобиля мы увидели еще одну компанию. Их было четверо: пара пацанят-подростков лет одиннадцати-двенадцати с длинными палками в руках, низкорослый мужик в полицейской куртке, но в ватных штанах, валенках и смешном треухе с растопыренными ушами, и сухопарая старуха, одетая в узкое, наглухо застегнутое пальто, со смуглым и суровым лицом индейского вождя. Низкорослый деловито рылся в багажнике нашего авто, а старуха стояла чуть поодаль, размеренно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, – вроде бы «на атасе» стояла, как я тотчас подумал. В руках она очень уверенно держала охотничий карабин.
Посреди улицы, шагах в пяти от автомобиля, лежал, раскинув конечности, труп. Свалявшаяся пакля волос на изувеченной его голове еще немного дымилась…
– Во аборигены оборзели! – шепотом ахнул Дега.
– Вет, ты машину не закрыла, что ли? – осведомился я, не сводя глаз со старухи. – Осторожнее, гляди, какой у нее ствол…
Но Ветка даже не замедлила шаг.
– Спокойно! – весело откликнулась она. – Это свои!
– Какие еще свои? – проскрежетал Дега.
– Настоящие свои. Самые настоящие свои.
– Настоящие? – угадал я интонацию.
– Именно.
Пацанята, завидев нас, ничуть не забеспокоились, только переглянулись между собой. Старуха с карабином вообще никак на наше появление не отреагировала. А мужик в полицейской куртке, крякнув, вытащил из багажника картонную коробку, поставил ее себе под ноги, обернулся к нам, дурашливо приподнял свой треух и шаркнул валенком. И снова нырнул в багажник.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – отозвалась Ветка на эту дурацкую пантомиму с треухом.
– Привет-привет, Веточка! – ответил мужик, вынимая еще одну коробку. – Подопечных выгуливаешь?
– Кто тебе тут подопечный, гнида легавая… – пробурчал себе под нос мой кореш.
– Первое испытание, – пояснила Ветка.
– И как результаты? Сдали? Поздравляю! И вас, парни. И тебя, Веточка, само собой!
Мы подошли к автомобилю. Я вдруг разглядел, что палки у пацанят не простые… С наконечниками из здоровенных и явно остро наточенных гвоздей. Оружие, что ли? Против порченых?
– Здравствуйте, Анна Михайловна! – подчеркнуто вежливо поздоровалась Ветка со старухой, даже немного при этом поклонившись.
– Здравствуй, Синицына. – Голос у старухи оказался под стать ее индейскому лицу – глубокий и гулкий.
Синицына? Вот уж не думал, что у Ветки, у Виолетты то есть, такая простецкая фамилия. Ей больше подошла бы какая-нибудь изысканная… редкая.
Пацанята тоже общо поздоровались. Безо всякого смущения, с достоинством поздоровались, как равные с равными. Но вышло это у них нисколько не нагло, а, напротив, вполне естественно.
Товарищ старший лейтенант выгрузил из автомобиля еще две коробки и по-хозяйски захлопнул багажник.
– Давненько у нас не появлялась, Веточка, – сказал он, разминая кисти рук. – С декабря.
– Давненько, – согласилась Ветка. – Числа двадцатого была…
– Тринадцатого декабря, в пятницу, – отчеканила старуха Анна Михайловна. – Вечно у тебя путаница с датами, Синицына.
Я с изумлением посмотрел на Ветку. А Дега таким же примерно взглядом вперился в старуху.
– Вы… училка, что ли, ее? – задал вопрос мой кореш. – То есть учительница?
– Ты местная, Вет? – задал вопрос я.
Анна Михайловна и Ветка ответили почти одновременно.
– Преподаватель, – сказала Анна Михайловна. – Когда-то – истории. А теперь – истории, родного и иностранного языков, литературы, биологии, математики… И прочих предметов.
– Местная, – сказала Ветка. – А почему это тебя удивляет?
– Да так… – пожал я плечами.
Почему, почему… Да потому что никак не соотносится ее внешность и этот занюханный поселок. Я всегда думал, что моя Ветка родом откуда-нибудь издалека. Откуда-нибудь, где… волны с блесками и всплесками непрекращаемого танца[3]… и вообще все совсем не так, как здесь.
– Я тут выросла, школу окончила. – Она улыбнулась, как улыбаются чему-то очень хорошему. – Потом, конечно, уехала… Никогда не думала, что придется вернуться…
А ведь о прошлом мы с ней, с моей Веткой, никогда не разговаривали. Прошлое ее было для меня табу. Потому что это самое ее прошлое принадлежало не мне, а патлатому шептуну Максу…
Дега подошел к валявшемуся на стылой земле трупу.
– Да это порченый! – крикнул он оттуда. – Ловко вы его… Анна Михална! Небось еще и военное дело преподаете, а?
– И военное дело преподаю, – не стала спорить старуха. – Куда теперь без него.
– Вот у вас, наверное, зарплата-то, а? – мечтательно вздохнул мой кореш. – Если сразу дюжину предметов вести, то и платить должны дюжину окладов, верно?
Анна Михайловна молча отвернулась от него. А Ветка и коп в треухе рассмеялись. Даже пацанята захихикали.
– Воспитательная работа, я гляжу, не на высоте у вас, – высказался коп. – Куда только отец Федор смотрит?
– Парни всего третий месяц в Монастыре, – тон у Ветки был явно извиняющийся, – все старыми понятиями живут.
– Какая зарплата, дурик ты востроносый? – обратился к Деге товарищ старший лейтенант. – Населенные пункты, не имеющие статуса города, давно уже не финансируются. Нецелесообразным это признано. Программой проекта «Возрождение». Я для своего табельного уже который месяц боезапас не получаю. До сих пор не в курсе: числюсь ли я на службе или в отставку ушел. То есть меня ушли…
Дега надул губы, набычившись. Несколько секунд он колебался, обидеться ему на «дурика» или нет. Вопросительно глянул на меня, и я поспешил отрицательно качнуть головой. Тогда мой кореш ограничился лишь тем, что с достоинством пожал плечами и пнул гонимый мимо него промозглым ветром рваный целлофановый пакет.
Один из пацанят внезапно метнулся к этому пакету, как охотник к жертве. Ловко пригвоздил его своей палкой и, сняв с гвоздя, сунул в холщовый мешок, висящий у него на поясном ремне.
Так вот зачем им эти палки! Надо же, на такую ерунду, как уборка улиц, силы и время тратят. Хотя… если подумать, не такая уж это и ерунда…
Коп между тем принялся вскрывать ящики.
– Ого, тушенка! – комментировал он. – Еще тушенка. А тут?.. Патроны, как и было заказано. Мука… Крупа… Макароны… Спички!
– Мой заказ выполнила, Синицына? – строго осведомилась Анна Михайловна.
– А как же!
– Все тут, – сказал коп, заглянув в последний ящик. – Тетради, бумага, карандаши, ручки…
