общему упадку. Старые приборы, каких Халлела и не застала: во времена их юности эльфийка отбывала наказание. Самодельные или собранные с рощи по листику артефакты — тоже ветхие, тоже со следами починки. Вместо плодов современных достижений вроде счётных кристаллов — громоздкие сложные конструкции. Работающие, но как — предстояло выяснить.
Эк её высоко оценили, предоставив кристалл в личное пользование!
Однако чем больше Халлела видела, тем яснее понимала: она останется здесь. Вот в этих самых развалинах. Не потому, что большинство местных поглядывали на неё с любопытством вместо привычного отвращения. Хватало и злых взглядов: здесь многие искренне ненавидели эльфов, имея на то все основания. И даже роль солнца на небосклоне местной науки, хотя и прельщала честолюбивую эльфийку, не стала решающим, несмотря на то, что ректор смотрел на неё с такой надеждой, словно она одним своим присутствием могла решить все проблемы.
Не впечатлило, хотя и приятно порадовало, и количество женщин и девушек, которых точно было не меньше половины. Это эльфы всё еще цеплялись за древние устои — закономерная плата за слишком долгую жизнь, но даже люди отличались куда большей лояльностью.
Главное, у всего этого был смысл. Цель. Желание работать. Да, наверняка попадались и ленивые студенты, и бездарные преподаватели, но большинство приходило не отбывать время за деньги, как в её лаборатории, и не ради престижа — какой престиж в этих руинах!
Абсолютное большинство этих шайтаров держала здесь идея, и не так уж важно, какая именно. Бескорыстная любовь к науке, патриотизм, тщеславие или расчётливое понимание, что в жизни важна не бумага с громкими словами, а знания в голове, которые помогут хорошо устроиться — в Кулаб-тане ли или в любой другой стране. Бесспорно, такие попадались и среди людей, и среди эльфов, только процентное содержание здесь, в этих стенах, вызывало восхищение.
Это читалось в глазах, слышалось в обрывках разговоров, в горячем интересе к делегации из Орды, в чрезвычайно плотном графике работы всех лабораторий и стендов: никакое исправное оборудование не простаивало дольше, чем того требовало обеспечение его сохранности.
Халлела любила магию и любила работу, которая давно стала смыслом жизни. Она ценила это качество и в других разумных существах. Что, впрочем, не помешало просто из принципа яростно торговаться за каждый час работы и за лучшие условия из возможных.
В конце концов они сошлись на неделе, выделенной Халлеле на привыкание к учебной программе и мысли о том, что ей придётся читать лекции, отдельном пустом помещении под будущую лабораторию с правом обустройства на личное усмотрение и клятвенное обещание за эту неделю отыскать подопытных, то есть ассистентов. Досталось ей и некоторое количество материалов из архивов лаборатории, которые успели передать в университет, признав полезными, но не имеющими стратегической ценности.
Один из пары студентов, временно выделенных для перетаскивания и приведения в рабочий вид мебели, с ходу принялся флиртовать с Халлелой. Сначала эти фривольные до похабности высказывания вроде восхищения длиной ног и лёгкостью женщины, которую наверняка очень приятно держать в руках, позабавили — не обманул Шахаб в отношении шайтарского флирта, сурового и беспощадного, равнодушного к видовым и социальным различиям. Однако следом за этим почти сразу пришли досада и раздражение, причём вовсе не из-за формы сказанного, а из-за личности говорящего. Слышать подобные намёки не от того шайтара оказалось неприятно.
От этого открытия Халлела растерялась и некоторое время с настолько равнодушным видом пропускала мимо ушей болтовню студента, что та потихоньку сама сошла на нет.
Утро прошло в движении, а где-то после полудня Халлела обложилась кучей бумаги и в ней погрязла. Пару раз заходил ректор — проверить, как дела у нового приобретения. Забрела познакомиться декан факультета, к которому приписали эльфийку, и произвела исключительно приятное впечатление: строгая и волевая женщина преклонных лет оказалась резкой в общении, но зато компетентной и готовой к новым свершениям.
Когда дверь в очередной раз хлопнула, Халлела удивилась только тому, что очередной визитёр не постучался, всё же местные отличались некоторой вежливостью, но предположила, что её пришли звать на очередную из небольших конференций, которые с появлением орков переворошили расписание и взбудоражили умы.
Оторвав взгляд от предварительного плана курса лекций, она с недоумением обвела взглядом всё такую же пустую лабораторию. Нахмурилась, заметив странное марево в воздухе, искажающее перспективу, уловила слабый смутно знакомый запах — но осознать происходящее и отреагировать уже не успела. Да она даже вскрикнуть не успела, когда на голову обрушился мощный и очень профессиональный удар, самым простым и надёжным способом отправивший эльфийку в беспамятство.
* * *
Во главе Внешнего Свода с момента переворота стоял достаточно молодой и энергичный Редай Тамеди. Этот шайтар не обладал большим дипломатическим опытом, но отличался преданностью родной стране и полностью поддерживал взятый Великой Матерью курс на самостоятельность Кулаб-тана, что в нынешних реалиях определяло многое. После проведённых новой властью чисток ряды чиновников зияли пугающими дырами, которые пытались затыкать пусть необстрелянной, но старательной молодёжью, чаще всего из бывших участников «Байталы» или уж хотя бы сочувствующих.
Ярае этот шайтар нравился своим чувством юмора и жизнелюбием, а вот юношеской прямолинейностью и склонностью к радикальным взглядам вызывал сочувственную иронию. Чем-то он напоминал стажёрку Табибу, которая прижилась в ордынском посольстве и потихоньку превращалась из горячего жеребёнка в нормального дипломата, но процесс этот шёл не так стремительно, как хотелось. Разница заключалась в том, что на юной орчанке не лежала такая огромная ответственность, как на молодом шайтаре.
Повезло Редаю в одном, правительница как-то уговорила вернуться на службу Ашрафи Хаиль. Вот уж кто мог стать достойным министром в сложные годы: она и послом успела послужить в разных странах, и Внешний Свод возглавляла в те времена, когда карьера Яраи только начиналась. Но сказывался возраст, а старая шайтара разменяла уже полторы сотни и поглядывала в сторону Стены Предков, и в интересах Кулаб-тана было бы, сумей Ашрафи задержаться среди живых ещё хотя бы на год. Орчанка помнила её куда более энергичной и сильной женщиной, и вид нынешней старухи — гордой, с прямой спиной, ясным еще умом, но старухи, — навевал философскую тоску о бренности бытия.
Ашрафи отказалась от должности министра, требовавшей куда больше здоровья, чем она имела, временно согласилась послужить заместителем и, главное, наставницей для своего преемника. Насколько Ярая знала, науку тот постигал старательно.
На сегодняшний большой завтрак во Внешнем Своде Ярая собиралась с особым предвкушением, ожидая какой-никакой развязки в истории Халлелы. Орчанка не сомневалась, что муж уже донёс её предположения до кого надо, да
