- Она у нас и повар, и агитатор, и писарь тут. Все вместе, - сказал Панкрат, Поликарп Матвеевич проголодался за день, начал есть, размышляя, что за те годы, пока он жил в Ойротии, Панкрат Назаров сильно сдал, постарел. Он вроде и не похудел, а как-то высох, почернел и покоробился, как долго лежавшая на солнце сосновая плаха.
Панкрат выхлебал свою чашку, заскреб дно коркой хлеба.
- Ну вот, и мыть не надобно. Эй, Петрован!
Подошел бородатый старичок со спокойно-задумчивыми голубыми глазами, поздоровался. Кружилин помнил этого колхозника. Борода его, широкая, как лопата, давно закуржавела, только глаза были по-молодому ясные и чистые.
- Кончайте, - сказал ему Панкрат. - Запрягай и этих всех. Домолотим цепами. - И повернулся к Кружилину: - Хлебный обоз на элеватор отправляем.
Кружилин и без того понял, что готовится хлебный обоз.
- На ночь-то глядя, - буркнула Глафира. - Кони вон как притомились.
- Цыц, баба! - прикрикнул председатель. - Вся в мать, язви тебя! Василису-то Посконову помнишь? Такая есть у нас пронырливая старуха, все сплетни наперед других узнает.
- Что тебе моя мать далась?
- Во-во, вся в нее. Дочь - она всегда точь-в-точь. Володька!
- Ну, вот он я, - подошел мальчишка в залатанной рубахе, босой, запыленный, с вилами в руках.
- Вилы прислони к скирде - и марш в деревню. А то завтрева на уроках дремать будешь. Петрован, запрягайте, чего там мнетесь? На обратном пути коней в логу покормите. Да не грузите больше пятнадцати пудов на бричку. А завтра с утра всех коней на скирдовку пшеницы пустить.
Все это председатель говорил, не сходя с места. Он сидел теперь только спиной к столу, широко расставив ноги в заскорузлых сапогах.
Глафира кончила писать, взяла тряпку, развернула ее перед председателем и Кружилиным. Мокрыми неровными буквами на тряпке было написано: "Хлеб фронту".
- Ладно, что ли?
- Сойдет. Все одно ночью ничего не видно. Приладьте на головную бричку, сказал Панкрат не глядя.
Глафира ушла.
- Поздновато ты начал хлеб нынче сдавать, Панкрат Григорьевич, - сказал Кружилин. - Первый обоз это, кажется?
Панкрат долго ничего не отвечал, сидел и смотрел, как запрягают лошадей, как грузят новые брички.
- Поспешишь - людей насмешишь.
Председатель был не в духе, он был недоволен, что приехал секретарь райкома.
Просматривая в райкоме сводки хлебосдачи, Кружилин удивлялся, что в графе против колхоза "Красный колос" неизменно стоит прочерк. Полипов несколько раз докладывал: Назаров не сдает хлеб государству. "Злостно, злостно не сдает... А время, надо же понимать, не мирное сейчас..." - бросил он зловеще в последний раз. Кружилин не имел возможности вырваться в колхоз сам, звонил по телефону. Назаров выслушивал Кружилина спокойно, обещал начать хлебосдачу. И не начинал.
Груженые брички, поскрипывая, отъезжали от хлебных буртов, уступая место порожним. Женщины ведрами и плицами проворно насыпали мешки.
Наконец все подводы были нагружены. Петрован Головлев опять подошел к председателю, но тот только махнул рукой:
- С богом.
Старик, не проронив ни слова, повернул назад. И тотчас заскрипели брички, обоз тронулся.
- А не маловато по пятнадцать пудов на бричку? - спросил Кружилин, когда обоз отъехал.
- Кони приставшие. А завтра скирдовать будем.
- Значит, завтра хлеб не повезешь сдавать?
- Почему? К ночи отправим еще один обоз.
- Еще двадцать подвод по пятнадцать пудов. Всего с сегодняшним шестьсот пудов. Это около сотни центнеров. На календаре вторая половина сентября. Не маловато?
- Сколь можем.
- Мудришь ты, Панкрат, вижу...
Сидевший все время неподвижно, Назаров вскочил.
- Слушай! - И взмахнул обеими руками. - Слушай, я сейчас ругаться буду. По-зверски. А тут народ. Потому пойдем-ка отселя... Ты куда сейчас, в Шантару?
- Туда надо подвигаться.
- Вот и поедем. Мне по пути - я на ток второй бригады. По дороге и поругаемся. В степи одинокой.
Но в "степи одинокой" Назаров ругаться не стал. Едва отъехали от тока, он, остывший уже, спокойно сказал:
- Ежели я мудрю, то по вашим же указаниям.
- Это как понять?
- Просто все понимается... Райкомовское было постановление, чтоб без потерь убрать? Было. В первый же день войны. А я что делаю? Вон, скирды видел необмолоченные на току? Там - вся рожь наша. А в других колхозах? На корню еще половина. А ежели непогодь? То-то и оно. А у нас не обсыплется. Тут пшеница пошла подходить. Косим, скирдуем, насколько сил хватает. Комбайнов эмтээсовских у нас всего два. Что с ними успеешь? Дале - мужиков, самых работящих, на войну повзяли. Коней райисполком половину на этот завод мобилизовал, что эвакуированный. За остальных боюсь, - может статься, для войны заберут. А?
- Может статься.
- Ну вот... Да как же мне делать-то? А хлеб потерять - ты меня как, ладонью по макушке погладишь али кулаком по затылку? Потому и крутимся. Вон, гляди...
В стороне, метрах в четырехстах, десятка три женщин в разноцветных платках и кофтах жали серпами пшеницу и вязали ее в снопы. Заходящее солнце разлилось по жнивью, золотило его, и тугие снопы лежали тоже как золотые слитки.
- Видишь, всяко приловчаемся. Сожнем, составим в суслоны, заскирдуем потом. После обмолотим потихоньку. А хлебосдача будет. Куда мы от хлебосдачи?
- Так-то оно так...
- А что не так?
Но Кружилин на этот вопрос не ответил.
С полкилометра проехали молча. Карька-Сокол, умаявшийся за день, теперь не рвался из оглобель. Панкрат еще раз оглянулся на жниц, проговорил:
- Вот сколь знаю эту Агату Савельеву - не нахвалюсь.
- Она, что ли, там?
- Она. Собрала старушонок - и айда. Эвон сколь за день выпластали. Подмога. - Помедлил и добавил: - Повезло хоть в этом Ивану. Одно слово звень-баба.
- Что значит - звень?
- Люди - они как церковные колокола. Иной вроде и отлит чисто, на солнышке янтарем горит, по виду так и красивше нету. А ударь - с дребезгом звон, со ржавчиной, вроде в чугунку ударили. А бывает - и на вид неказистый, зеленью изъеден. А тронь - и запоет, вроде бы заря по чистому небу расплывается. Это и есть звень-колокол.
Назаров, пошевеливая спутанными бровями, в которые туго набилась степная пыль, сурово смотрел, как спускалось за острый каменный гребень Звенигоры большое желтое солнце. Край солнечного диска уже расплющился о гранит, подплавился, растекаясь по макушке утеса красно-багровыми ручьями.
Из черных ущелий Звенигоры густыми клубами поднимался вечерний туман. Чудилось, что это не туман вовсе, что это огненные солнечные ручьи стекают в сырые ущелья, а оттуда вспучиваются раскаленные пары...
- А сам Иван как сейчас? - спросил Кружилин.
- Как? Обыкновенно, - ответил Назаров, не отрывая глаз от освещенных вершин Звенигоры. - Пастушит. Хотел его на строительство мельницы поставить. А он - хочу, говорит, один в степи побыть, травяным воздухом подышать, березовый шум послушать. Я, старый пень, сам-то не догадался...
- А Федор как здесь работает?
- Что Федор? В работе он зверь. В сутки разве два-три часа спит.
- Да, да. Полипов хвалил его.
Панкрат Назаров усмехнулся, загреб жесткими пальцами давно не бритый подбородок, ничего не сказал.
- Встречались братья? - спросил Кружилин.
- Нет вроде. Не слыхал. Да им, кажись, обоим это без надобности.
- А сегодня их старший брат приехал, Антон.
- Антон? - Назаров вскинул поблекшие глаза. - Ты скажи! Не помню я его, стерся он весь в памяти. Припоминается только - белявый такой парнишка, бегал все по двору у Савельевых. Лет за десять-двенадцать до революции старый Силантий в Новониколаевск к брату, кажись, его отправил. А годика три спустя Антон этот, слышно было, по царским тюрьмам пошел. И однажды - это хорошо помню, году в девятьсот десятом было - нагрянули в Михайловку жандармы с Новониколаевска, сбежавшего из тюрьмы Антона этого искали... Откуда же он, зачем к нам?
- Директором эвакуированного завода его назначили.
- Ты скажи! - опять удивился Панкрат.
Как ни щедро днем светило солнце, перед закатом быстро посвежело. Вечерний холодок накатывался волнами.
Карька вытащил плетеный коробок на пригорок, и отсюда стали видны распластавшиеся по земле изломанные зубья теней от каменистых вершин Звенигоры. Тени быстро ползли по жнивью, по нескошенным хлебам, съедая пространство, черные зубья вытягивались, заострялись. Затененное пространство как-то скрадывалось, и казалось, это не тени от каменных круч ползут по земле, а сама могучая Звенигора сдвинулась с места и неудержимо приближается.
- Останови-ка, - попросил Панкрат. - Мне тут рядом...
Председатель колхоза вылез из коробка, поджидая, не скажет ли чего еще ему секретарь райкома. Но тот молча курил.
- Начинай, что ли, ругать по-настоящему. Как Полипов сегодня утром. Был он тут у нас. Как вихрь налетел со скандалом. Хлеба-то мы и вправду ничего не сдали пока.
- Я так ругать не буду. И все же, Панкрат Григорьевич, надо маленько нажать на хлебосдачу.
