Из Измира мы поехали за 80 километров смотреть развалины Эфеса. Этот город славился в античном мире храмом Артемиды Эфесской. Это величественное сооружение превосходило афинский Парфенон и считалось одним из семи чудес света. От ста с лишним могучих ионических колонн уцелело лишь несколько украшенных барельефами оснований. (Они хранятся в Британском музее.)
В 356 году до нашей эры некто Герострат, жаждавший, чтобы его имя любой ценой вошло в историю, сжег храм Артемиды Эфесской. Потрясенные этим злодеянием, понтийские города и жители многих стран Средиземноморья оказали помощь в восстановлении храма. Александр Македонский, по преданию родившийся как раз в ночь пожара, овладел Эфесом 22 года спустя и восхищался этим сооружением. В 263 году нашей эры храм Артемиды был разграблен полчищами готов и окончательно разрушен. Город Эфес открылся взору как седловина, по дну которой тянулась полоса мощенной мрамором улицы. По обоим поднимающимся от нее склонам можно, наверное, копать и копать. Потому что улица с остатками колоннад и скульптурными украшениями позволяет думать, что Эфес действительно был одним из крупнейших городов древности.
Мы были первыми, кому показали новые раскопки на боковых улицах. Среди фресок было изображение Сократа, женские лица. Все эти произведения относятся к I веку. Пока еще их запрещено фотографировать, чтобы потом можно было запатентовать право на репродукции. Нам показали облицовку мраморных домов зажиточных горожан. Поразило то, что почти две тысячи лет назад мрамор уже умели резать пластинами толщиной всего полтора-два сантиметра. Оказывается, даже у зажиточных горожан стены и полы делались глинобитными и лишь облицовывались мрамором. На полу одного из домов сторож разгреб невзрачную кучу песка, и мы увидели чудо. Каждый взмах метлы открывал взору свежие, густые краски византийской мозаики.
Очень впечатляет улица Эфеса, когда смотришь на нее снизу вверх. Мраморные ступени, которыми выложен весь путь, поднимаются, плавно изгибаясь. Кое-где сохранились отдельные колонны, а иногда и целые портики. Вокруг тишина, цветут маки. Библейскими звуками кажется крик ослов. Лишь иногда подъедет экскурсионный автобус, туристы пощелкают фотоаппаратами, купят несколько керамических сосудов — и снова наступает тишина. Главная улица Эфеса в конце концов выводит к амфитеатру, где могли размещаться до 25 тысяч человек. Здесь, по преданию, апостол Павел впервые публично проповедовал учение Христа, после чего был изгнан из города.
Первая публичная проповедь христианства — весьма значительное событие в истории. И меня удивило, что никто из наших спутников, профессиональных специалистов по Турции, ничего об этом не знал. Кстати говоря, пример тюркологов давал повод задуматься о ценности специализации. Турецкий язык, как известно, имеет весьма ограниченные рамки для своего применения. Те, кто однажды его выучил, приезжают работать в Турцию второй, третий, четвертый раз. И вот такая чрезмерно узкая специализация приводит к тому, что они в конце концов не могут правильно понимать даже турецкие проблемы. Не могут потому, что им не хватает широты кругозора, ощущения соразмерности того, что происходит в Турции, и того, что ее окружает.
Над Босфором
Сижу на балконе своего номера в гостинице, которая построена над проливом. Слышно, как на противоположном, азиатском, берегу Босфора поют петухи. На вид Босфор воспринимается как широкая река. Пожалуй, более широкая, чем Нева, но более узкая, чем Янцзы в своем низовье. От Европы до Азии здесь около километра, то есть примерно то расстояние, которое я проплываю по утрам в московском бассейне. Слышно, как у набережной плещется вода. Даже здесь, на четвертом этаже, пахнет морем. Босфор уходит на север с небольшим изгибом. Недалеко от места, где скрылся за поворотом очередной сухогруз, пролив соединяется с Черным морем.
Долго гулял вдоль Босфора. Смотрел на старинные особняки с балконами, лепными украшениями, лесенками, спускающимися к воде. Во времена Османской империи здесь, видимо, были резиденции вельмож. На противоположном, азиатском берегу довольно много не тронутых человеком мест. Застроенные участки, выделяющиеся черепичными крышами, еще не слились воедино.
Самая старая и самая оживленная часть Стамбула прилегает к южному устью Босфора. Город, получивший потом название Константинополя, или Царьграда, вырос на мысу, образованном северным берегом Мраморного моря и заливом Золотой Рог. Там, у моста Галата, сталкиваются потоки людей. Пожалуй, именно там Стамбул особенно впечатляет своей неповторимостью. Каждая вымощенная брусчаткой улица имеет свое лицо. В этой части города находится стамбульский базар, который хочется назвать одним из чудес света. Ничего подобного я не видел нигде в мире. Этот крытый рынок площадью около пяти гектаров состоит из шестидесяти торговых рядов. Стамбульцы называют его городом в городе. Дело не в размерах и не в изобилии. Жэньминь Шичан в Пекине, или Хан-Халиль в Каире, или Порто-Белло в Лондоне — это тоже грандиозные торжища, которые поражают не меньше, чем музеи.
Но на стамбульском базаре царит какая-то своеобразная атмосфера биржевой лихорадки. Видимо, это происходит потому, что большинство покупателей здесь — туристы с круизных судов, стоящих в Стамбуле всего три-четыре часа. Базар мгновенно реагирует и на количество, и на национальную принадлежность покупателей. Здесь безошибочно знают, что кого будет интересовать. Кроме того, к каждому покупателю, появляющемуся на стамбульском базаре, с первых шагов внимательно присматриваются и передают информацию о его запросах по какой-то неведомой системе связи. Я, например, совершенно случайно проявил интерес к старинным тульским самоварам с медалями прошлого века (хотя и совершенно не собирался покупать именно их в Стамбуле). И в какую бы лавочку я потом ни заходил, меня прежде всего тащили за рукав именно к самоварам, которых в Стамбуле невероятное множество.
Но купить что-либо на стамбульском базаре довольно трудно. Во-первых, из-за сверхизобилия. А во-вторых, из-за сверхразнообразия или, вернее сказать, полной несуразицы цен. Их назначают, что называется, «с потолка». И это совершенно сбивает с толку. Особенно запоминаются бесконечные золотые ряды. Трудно даже представить себе, что в одном месте может быть столько золотых изделий. На длинных проволоках нанизаны гирлянды золотых браслетов, которые сливаются в линии, тянущиеся через всю улицу. Порой кажется, что это город из «Тысячи и одной ночи».
А вот — улица Обжорства. Это крытый ряд, тянущийся вдоль рыбного рынка. Там царило поистине народное пиршество. Столами служили пивные бочки. Но их явно не хватало. Тарелками здесь тоже не пользовались. Кто ел с лепешки, кто с развернутого листка бумаги. Тут же расхаживали гитаристы. И вот тут турки выглядели не менее темпераментными, чем арабы.
