Бегло улыбнувшись друг другу, обе устремили взгляды на дальний холм, поросший тополями. Ветерок принес конфетную обертку к ногам незнакомки, обутым в черные кожаные лодочки.
— До чего здесь грязно! — вздохнула миссис Причард. — Итальянцам достались руины одной из великих империй мира — неужели нельзя содержать их в чистоте?
Незнакомка кивнула:
— Ужасно, и в Италии это сплошь и рядом!
Миссис Причард украдкой взглянула на женщину, и ее посетило странное, неприятное чувство, как уже не раз бывало за время поездки, когда она что-то теряла или забывала о чем-то важном. Лицо женщины казалось ей знакомым. Неужели они где-то встречались?
Что за ужасная забывчивость! Гордость принуждала ее молчать, но она еще разок покосилась на незнакомку. Густые седые волосы забраны сзади изящной серебряной заколкой; в молодости эта женщина наверняка была красавицей, лишь голубоватая жилка вдоль левой щеки портила ее лицо.
— Французы, знаете ли, ничуть не лучше, — сказала незнакомка. — Сена — просто грязная канава!
— Неудивительно, — отозвалась миссис Причард, радуясь про себя, что нашла единомышленницу.
Пожилая дама кивнула ей на прощанье и продолжила путь.
В гостинице миссис Причард провела беспокойную ночь, а утром, наскоро позавтракав, села на девятичасовой поезд до Флоренции. Нашла пустое купе, открыла «Мидлмарч» Джордж Элиот. Вскоре ее поприветствовали по-английски:
— И снова здравствуйте!
В купе вошла та самая женщина с Палатинского холма, с чемоданом из телячьей кожи и такой же сумочкой. Миссис Причард так и не вспомнила, где могла видеть ее прежде, и все же мысль, что они встречались, стала еще настойчивей.
Попутчицы в двух словах рассказали друг другу о себе, и у них оказалось немало общего: обе вдовы, обе живут одни, обе едут во Флоренцию. Миссис Причард узнала, что ее спутница родом не из Южной Родезии, а из Йоханнесбурга. Вскоре та вышла в туалет, оставив на сиденье жакет с записной книжкой в кармане. Шли минуты, и миссис Причард раздумывала, не заглянуть ли в книжку. Ведь любопытство — не смертный грех? Высунув голову в коридор и проверив, не идет ли ее попутчица, миссис Причард схватила блокнот и молниеносно пролистала замусоленные страницы.
Имена были выведены крупным витиеватым почерком, на полях пестрели заметки: два стоматолога; несколько врачей; мозольный оператор; гомеопат (с пометкой «шарлатан»); три парикмахера — один «дешевый», еще один — «дорогой, но стоит того»; цветочницы; приходящие домработницы («по вт. не застать»); фортепианный настройщик («выпивку прятать на ключ!»). При виде вычеркнутых имен с пометкой «умер» миссис Причард стало стыдно за себя. Но вдруг на глаза ей попалось слово, придавшее злополучной поездке в Италию роковой смысл.
Ламент.
Вот оно что! Это мать той несчастной женщины, у которой в больнице Милосердия похитили ребенка. В те времена она была жгучей брюнеткой, но миссис Причард запомнилась голубая жилка на ее щеке. Значит, с памятью у нее все в порядке. Она помнит, как покойный доктор Андерберг пытался вытащить мать недоношенного ребенка из бездны отчаяния и чем это кончилось. Помнит, что не могла решить, каким цветом пометить карточку ребенка, ведь усыновление было неофициальным и никаких документов не оформили. Вопиющее нарушение, пятно на ее репутации! После смерти доктора Андерберга ее так и тянуло сознаться, но кому?
Роза, вернувшись, почувствовала, что ее попутчица чем-то взволнована. Или это обычное состояние души, когда хочется открыть правду о себе случайному знакомому, но терзают сомнения. С этой мыслью Роза предложила вместе поужинать тем же вечером. Она знает чудное местечко, где за бокалом вина можно поговорить по душам.
Перед самым ужином Роза решила прогуляться возле галереи Уффици. Воздух был пронизан янтарным закатным светом. Какое великолепие! Ветерок принес вечернюю прохладу, и даже шум машин звучал приглушенно, будто в знак уважения к этому волшебному часу. Роза любовалась рекой Арно, вившейся через древний город, словно золотая жила. Вот почему она приезжает сюда каждый год. Мужья меняются, но Флоренция неизменна, как стороны света.
Роза встретилась с новой знакомой в ресторанчике «Сопротивление», приютившемся в подвале церкви у реки. Официанты помнили Розу и всегда расспрашивали, где она остановилась и как проводит время. Столики стояли в известняковых нишах, мерцали свечи, красные ковры устилали пол. Название ресторана взволновало миссис Причард, и она рассказала, что недалеко отсюда расстреляли героев антифашистского сопротивления. Затем бывшая медсестра одним глотком опустошила первый бокал кьянти.
— Итальянцы славятся кухней и вином, но не знают чувства меры, — предостерегла Роза.
— Жаль, — поддакнула миссис Причард. И, будто не уловив намека, долила вина в свой бокал.
— Сколько всего знают эти стены! — вздохнула Роза. — Сколько здесь рассказано секретов, сколько раскрыто тайн, миссис Причард!
— Пожалуйста, зовите меня Элис. Мы так хорошо понимаем друг друга! Вас зовут…
— Роза Пеннингтон.
— Раз уж речь зашла о тайнах, — начала миссис Причард, — мне кажется, мы уже встречались. — Она рассказала, кем работала до пенсии, и призналась, что видела Розу шестнадцать лет назад у постели ее дочери. — И с тех пор моя совесть неспокойна.
— Понимаю, — кивнула Роза, глядя, как миссис Причард покончила со вторым бокалом и налила третий, и думая: неужели все родезийцы пьют как лошади? — Вот что, милая моя, я не священник, исповеди не выслушиваю.
— Это не совсем исповедь.
— Вот и хорошо. — Роза глянула на часы. — Видите ли, Элис, не хотелось бы портить приятный вечер пошлыми признаниями.
Но миссис Причард, зажмурив глаза, чтобы не кружилась комната, твердо решила исполнить долг, как велел ей клочок бумаги с одним лишь словом «Ламент»; если ничто не помешает, она откроет правду и сбросит бремя — признается в единственной ошибке, совершенной за годы работы в больнице Милосердия.
— Шестнадцать лет назад у супругов по фамилии Ламент родился мальчик, — начала она, — но вскоре после рождения его похитила помешанная мать.
Роза была бы благодарна, а то и тронута до слез, если бы не вмешалась ее гордость. Как смеет чужая женщина так с ней откровенничать? Для чего она это рассказывает? Чтобы полюбоваться ее горем? Что ж, не доставим ей этого удовольствия!
— Через несколько часов она вместе с мужем и похищенным ребенком разбилась на машине. Доктор, не послушав меня, убедил мать погибшего малыша взять себе ребенка похитительницы, без официального усыновления.
Когда миссис Причард закончила рассказ, на душе у нее полегчало. Она открыла глаза и, к своему изумлению, никого не увидела за столом.
Телячья отбивная Розы осталась недоеденной, вилка и нож валялись рядом, сумочку она забрала.
В ожидании своей спутницы миссис Причард взяла со стола картонный пакетик с бумажными спичками и сунула в карман. Через несколько минут, когда стало ясно, что Роза не вернется, ей сделалось одиноко. Миссис Причард оплатила счет (чистая совесть дороже денег), застегнула сумочку и вышла на улицу, навстречу флорентийскому вечеру.
Сжимая в руке выцветшую открытку, она направилась к Понте-Веккьо, мосту влюбленных и патриотов, чтобы увидеть его на закате — как в рассказах ее любимого мужа.
Мост и впрямь оказался чудом! Мимо ювелирных магазинчиков проходили влюбленные пары, и прощальные лучи солнца окружали их лица неземным сиянием. Лучшего места для влюбленных не сыскать! Ей вспомнились слова мужа: «На мостовую пролилась кровь героев Сопротивления, и камни по сей день остались ржаво-красными». «Ах, Венейбл, — думала миссис Причард, — жаль, что тебя здесь нет!» Видят ли вдовы и вдовцы на мосту призраки любимых? У миссис Причард закружилась голова, и ей почудилось, что она здесь больше не одна. Она перегнулась через ограду, чтобы лучше видеть реку, а голос Венейбла нашептывал ей в ухо: «Пылкие влюбленные прыгали с моста, взявшись за руки, чтобы вовек не расставаться…» То ли всему виной было кьянти, то ли голос мужа, но миссис Причард вдруг явилось простое и безотказное средство от одиночества.
Все утро Роза сердилась на новую знакомую. Если ее внук — приемыш, для чего трезвонить об этом? Но самое обидное, что Джулия скрыла это от нее. Зато теперь многое встало на свои места.
Роза отправилась на экскурсию в кафедральный собор. Туристы гуськом поднимались под самый купол. Роза выглянула в одно из окошек и залюбовалась Флоренцией, одинаковыми черепичными крышами. Какой чудесный город! Всюду чистота и порядок! Вдруг она задумалась, не таит ли Джулия на нее обиду. Острое чувство вины кольнуло сердце, и Роза невольно ухватилась за железный поручень.
— Мадам, вам плохо? — спросил шедший сзади американец в круглой шляпе и темных очках.
