Образ автогонщика — одна из самых распространенных авторских масок: «Сам, впрочем, занимаюсь авторалли я, / Гоняю “Иж” — и бел, и сер, и беж» /5; 60/), да и сам Высоцкий, как известно, любил «гонять» автомобили на предельной скорости.
Постоянно встречается в его стихах и образ бурлака, то есть человека, тянущего лямку с огромным грузом: «Да, я осилить мог бы тонны груза! / Но, видимо, не стоило таскать…» («Напрасно я лицо свое разбил…», 1976), «Так много сил, что всё перетаскаю, — / Таскал в России — грыжа подтвердит» («Осторожно! Гризли!», 1978), «Не люблю порожняком — только с полным грузом!» («Я груз растряс и растерял…», 1975). Вспомним заодно посвящение «Енгибарову — от зрителей»: «Слишком много он взвалил на плечи…», — и черновик песни «Запомню, оставлю в душе этот вечер»: «Не надо про тяжесть мою на плечах!» /2; 523/.
Ну и, наконец, в образе ковбоя через год после стихотворения «Препинаний и букв чародей…» поэт выведет себя в «Живучем парне»: «Он, если нападут на след, / Коня по гриве треплет нежно: / “Погоня, брат. Законов нет — / И только на тебя надежда!”». Похожий образ встречается в песне «Погоня» (1974): «Выносите, друзья, выносите, враги!».
Далее. Строка «Презирающий гладь плоскогорий» выражает отношение Высоцкого к советской власти, которая «сглаживала» все острые углы. Отсюда — сожаление в стихотворении «Я не успел»: «Все мои скалы ветры гладко выбрили — / Я опоздал ломать себя на них» (этот мотив был разобран в главе «Тема пыток», с. 746 — 748).
Что же касается «мира реальнейших фантасмагорий», то в него Высоцкий «поведет» нас два года спустя: «Реальней сновидения и бреда, / Чуднее старой сказки для детей — / Красивая восточная легенда / Про озеро на сопке и про омут в сто локтей» (вариант: «На уровне фантастики и бреда…»). Да и в «Балладе о маленьком человеке» (1973) лирический герой говорил: «Сказку, миф, фантасмагорию / Пропою вам с хором ли, один ли».
То же самое относится к словосочетанию «первый в связке», которое характеризует, в первую очередь, самого Высоцкого, который всегда стремился к лидерству (отсюда — мотив доминирования его лирического героя).
***
За год до посвящения Вознесенскому была написана песня «Памяти Шукшина» (1974), которая опять же имеет отношение не только и не столько к Василию Шукшину, сколько к самому Высоцкому. Причем там снова упоминается характеристика чародей: «Был прост и сложен чародей / Изображения и слова» /4; 467/.
Приведем еще один черновой вариант: «Мы спим, работаем, едим, — / А мир стоит на этих Васях… / Да, он в трех лицах был един — / Раб сам себе и господин, / И гражданин — в трех ипостасях».
Похожим образом Высоцкий характеризовал двух других своих друзей — сценаристов Валерия Фрида и Юлия Дунского: «Опроверженьем Ветхого завета / Един в двух лицах ваш совместный бог. / И ваш дуэт понятен, как лубок, / И хорошо от этого дуэта» («У вас всё вместе — и долги, и мненье…», 1970).
Очевидно, что поэт втайне завидует своим друзьям, поскольку с его собственным вторым «я» дело обстоит далеко не столь благополучно, доказательством чему могут служить песни «ЯК-истребитель» и «Про второе “я”».
Кроме того, строка «А мир стоит на этих Васях» предвосхищает черновой вариант «Аэрофлота», где лирический герой скажет о своем друге: «Такие поматросят да не бросят, / Мир — на таких ребятах, и не зря» (АР-7-128).
А прием, использованный в строках «Да, он в трех лицах был един» и «Един в двух лицах ваш совместный бог», впервые встретился в посвящении артисту Таганки Всеволоду Соболеву (1969): «Палитра красок, приемов лента / У Севы: от солдат до президента. / Ты, Всеволод, един во многих лицах. / А Ваша притча стала — во языцах».
Что же касается строк «Раб сам себе и господин, / И гражданин — в трех ипостасях», то они в еще большей степени, чем к Шукшину, применимы к самому Высоцкому. Например, строка «Раб сам себе и господин» вызывает в памяти песню «Грусть моя, тоска моя» (1980): «Сам себе судья, хозяин-барин». А уж гражданином он был самым настоящим — собственно, этому и посвящена данная книга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме того, сравнение Шукшина с христианским Богом: «Да, он в трех лицах был един <…> в трех ипостасях», — отсылает к воспоминаниям Михаила Златковско-го: «Володя обиделся, когда увидел рисунок, где рука сжимает сердце-динамометр. Стрелка доходила только до цифры 4. “Ну, неужели я выжимаю только на четверочку? Ну, поставь на ‘отл.’”. Я сказал: “Нет!” — “Ну почему?” Я объяснил, что для меня 5 — это бог. “А я что, не бог, что ли?” — полушутя спросил Высоцкий»[2854].
Теперь обратимся к основной редакции песни о Шукшине.
1) <«Должно быть, он щшмет незнал, — / Народдц пр^дпый суеелоьит».
Точно так же и лирический герой Высоцкого не верит в приметы («Но плевать я хотел на обузу примет!» /5; 45/, «В приметы я не верю, приметы — ни при чем» /1; 194/ и т. д.), а народцем в том же 1974 году он назовет советский народ еще раз: «В дом заходишь как — / Все равно в кабак, / А народишко — / Каждый третий враг» («Чужой дом»). Да и в «Моем Гамлете» (1972) герой признаётся: «Не нравился мне век, и люди в нем /Не нравились, и я зарылся в книги».
2) «Смерть тех из нас всех прежде ловит, / Кто понарошку умирал».
Сам Высоцкий, как известно, умирал неоднократно и «понарошку» (поручик Брусенцов, Жорж Бенгальский, Евгений Бродский, Гамлет), и на самом деле (клиническая смерть в 1969 году).
3) «Коль так, Макарыч, — не спеши».
Двумя годами ранее лирический герой обращался с просьбой «не спешить» к своим коням, которые олицетворяют его судьбу: «Чуть помедленнее, кони…».
4) «Спусти колки, ослабь зажимы».
Здесь Высоцкий уже напрямую отождествляет Шукшина с собой — гитаристом.
5) «Он пулю в животе понес».
Именно так застрелят лирического героя в «Райских яблоках»: «Удалось, бог ты мой: я не сам — вы мне пулю в живот!».
5) «Припал к земле, как верный пес», — как и лирический герой в песне «Сыновья уходят в бой»: «Сейчас глаза мои сомкнутся, / Я крепко обнимусь землей»; и его alter ego в песне «Письмо» (1967): «И в бою под Сурою / Он обнялся с землею».
6) «Такой твой парень не живет!».
Через год эта мысль повторится в «Разбойничьей»: «Ни пожить, ни выжить!».
7) «Не буйствует и не скучает».
Обе эти отличительные черты опять же характерны для лирического героя: мотив «буйства» мы разбирали в этой главе при анализе песни «Про двух громилов — братьев Прова и Николая», а мотив скуки, грусти, печали и тоски — в конце предыдущей главы.
8) «Снять со скуластого табу…».
Скуластым лирический герой уже представал в «Памятнике»: «Только с гипса вчистую стесали / Азиатские скулы мои. <.. > Но торчат мои острые скулы / Из металла». А о снятии табу говорилось в «Балладе о брошенном корабле»: «Моря божья роса / С меня снимет табу».
Да и следующие строки — «За то, что он видал в гробу / Все панихиды и поминки» — уже были реализованы в «Моих похоронах», где лирический герой говорил о собственных «панихидах и поминках», причем в это время также лежал в гробу («В гроб вогнали кое-как…»).
Кроме того, эта и последующая строфы песни: «Вот после временной заминки / Рок процедил через губу: / “Снять со скуластого табу / За то, что он видал в гробу / Все панихиды и поминки. / Того, с большой душою в теле / И с тяжким грузом на горбу, / Чтоб не испытывал судьбу, / Взять утром тепленьким с постели!”», — содержат параллели, во-первых, с черновиком «Баллады о манекенах» (1973), где манекены ведут себя так же, как и Рок27'1: «Лицо у них лоснится, / Цедят через губу» (АР-6-156); а во-вторых — с песней «Вот главный вход…» (1966), где лирический герой говорил о себе: «Не вгоняю я в гроб никого, / Но вчера меня, тепленького, / Хоть бываю и хуже я сам, / Оскорбили до ужаса» («Рок процедил через губу» = «Цедят через губу»; «он [2855] видал в гробу» ~ «Не вгоняю я в гроб никого»; «тепленьким» = «тепленького»). Да и в «Дне без единой смерти» представители власти бахвалятся: «Мы будем вас снимать с петли / И напоказ валять в пыли, / Еще дышащих, тепленьких, в исподнем… / Жить, хоть насильно, — вот приказ! / Куда вы денетесь от нас? / Приема нынче нет в раю господнем!» (АР-3-91).
