Генокрады наконец отступили, оставив на полу разорваны тела сородичей, и скрылись в глубине туннеля. Слай направился за ними, наполняя энергией сыплющие искрами когти, явно поддавшись жажде убивать. Фьюрн опустил штурмовую пушку и направился за ним, давя доходившие до колена груды разбитых панцирей. Туда же направился и Гуннлаугур, но внезапно ощутил тревогу. Коридор тянулся дальше, склоняясь вниз, вёл к глубокой шахте. Сенсоры брони чувствовали движение, десятки сигналов тварей, готовящихся к новому нападению.
Он остановился. Остановились и другие, и Слай повернул к нему красноглазый шлем.
— В чём дело?
Пришло воспоминание: освещаемый звёздами лес, черногрив на высокой земле, ведущий вниз запах, предупреждение охотничьего чутья.
Ксенос, волк. Добыча, мыслящая одинаково.
— Они заманивают нас, — ответил Гуннлаугур, подходя к стене. Панели, продавленный метал, ослабели от времени, но всё ещё были достаточно прочны, чтобы помешать проверке авгуров. Он взмахнул молотом и ударил, расколов ближайшую панель, и она, вырвавшись из креплений, упала, открыв пустое пространство. Оттолкнув висящую часть, Гуннлаугур протолкнулся внутрь.
Ему открылся зал, освещаемый красным светом до сих пор активных энергкокатушек, с потолка свисали цепи старых подъёмных станций. Во тьме сверкали ряды глаз чужаков, засевших среди древних машин, ближайшие — лишь в пяти метрах от него.
Там же был и он, направляющий разум, теперь ясно видный. Он сдерживал тварей, наполняя коридоры низшими воинами, заманивая Волков вперёд. Едва они бы спустились в шахту, как рой бросился бы за ними словно поток крыс и задавил бы их числом. Гуннлаугур перехватил молот двуручным хватом, когда внутрь тяжело шагнули его братья по стае. Ксеносы уже мчались, яростно шипя, сияние нашлемных люменов выхватывало из полумрака дьявольские глаза.
Он наполнял энергией Скулбротсьёр, наслаждаясь резкой отдачей прыгающих разрядов. Он шагнул вперёд, готовясь к замаху, а затем обрушил тяжёлый молот на ближайших тварей.
Волк вдавил его в землю, пытаясь схватить за глотку, разрывая грудь когтями. Он едва видел — кровь залила глаза и всё лицо. Что-то царапало мускулы его нижней части спины. Черногрив прижал его, придавил ко льду морозной ложбины.
Каким-то чудом Ульфан смог ударить его топором по лицу яростным, отчаянным взмахом. Клинок зацепил челюсти волка, срывая с дёсен плоть, и черногрив встал на дыбы и взвыл, их кровь смешалась.
Он смог отползти, опираясь на спину, отталкиваясь ногами, выскользнуть их хватки волка — вонючего, смердящего так, что Ульфана тошнило, но он не останавливался и отползал, делая всё что угодно, чтобы двигаться дальше.
Волк вновь бросился на него, бросился к животу, намереваясь разорвать его и выпустить кишки. Он вновь ударил топором и попал в цель, заставив зверя отступить.
Он заставил себя подняться на ноги, дрожа, истекая кровью. Всё перед глазами плыло. Волк, держась на расстоянии, кружил вокруг, пригнув голову, с челюстей его капали кровь и слюна. Он был огромным, тяжёлым, зловещим чёрным призраком глубоких чащоб, золотоглазым, желтоклычным, кровавопастным. Ульфан видел, как мускулы волка двигаются вновь, напрагаясь перед прыжком. Он видел, какие нанёс раны.
Он сжал топор одной рукой в ослабевшей от страха ладони. Махнув клинком, он увидел, как волк следит за железным лезвием. Зверь знал, что топор приносит боль, и не выпускал из виду.
Это может пригодиться. Ульфан знал, что думает волк — боится железа. Он будет остерегаться топора, видя в нём единственный клык человека, способный его ранить. Другой рукой он потянулся к поясу, ища пальцами что-то.
Волк бросился вперёд, обрушившись на него словно потрескивающий разряд грома, рыча и щёлкая пастью. Запах крови привёл его в ярость. Ульфан знал, что будет делать зверь — он попытается схватить руку в запястье, оторвать её и лишить человека когтей. Если он будет достаточно быстрым, то сможет отдёрнуть руку и попытаться отбить новый удар в шею.
Но Ульфан не отдёрнул руку, и ощутил хватку похожих на капкан челюстей на запястье.
Он взревел от боли, ощутив, как клыки волка впиваются в кости, калеча, разрывая плоть. Всё перед глазами содрогнулось. Ульфан едва смог поднять другую руку — ту, которой он взял с пояса дирк — и теперь он вонзил его в бок волка изо всех сил.
Зверь забился от муки, всё ещё сжимая челюстями его правую руку, глаза волка закатились, из пасти потекла кровавая слюна. Ульфан сильнее вдавил дирк, рассекая мускулы к сердцу. Он вдавливал его, крича от боли в тёмной ночи, изо всех сил пытаясь остаться в сознании даже тогда, когда жутко хрустнули кости, и волк вырвал его руку из запястья.
Он так и не увидел, как из раны забил фонтан крови, горячей и густой словно смола. Он думал лишь о левой руке, режущей волка, словно свежевательный нож мясника. Черногрив пытался дотянуться до его глотки, но его тяжёлые ноги подогнулись, и они оба вновь рухнули на лёд.
Ульфан был залит кровью, своей и зверя, исходящей паром на побагровевшем снегу. Его ноги потяжелели. Волчья голова придавила его, вбила в леденящую землю. Он едва мог дышать, так его придавила туша зверя. Ульфан чувствовал, как его покидает тепло жизни, истекающее из раны, опустошающее его.
Он пытался остаться в сознании. Он цеплялся за душу здоровой рукой, хватал её, пытающуюся сбежать из залов тела, вдавливал обратно в клетку костей. Он бредил. Сходил с ума от кровопотери. Он видел, как вокруг стоял фигуры в масках, злобно смотрящие на него — боги охоты, разгневанные его неудачей.
— Я убил его! — закричал Ульфан, прижатый к земле безжизненным телом волка.
Но всё было бесполезно. Мольбы были тщетны. Ему оставалось лишь вонзить дирк глубже, рассекая горячую плоть хищника, чтобы убить наверняка, даже умирая.
Он пытался удержать глаза открытыми. Над ним стояли деревья, безмолвные часовые, чёрная стена перед морем звёзд.
Он боролся до самого конца. А затем дирк выпал из его рук, клинок покатился по залитому кровью люду, и ночь забрала его.
Терминаторы бросились в атаку, пробиваясь к центру зала. Пол трескался под их тяжёлыми шагами, а навстречу мчались чужаки, вытянув когти и хлеща длинными языками. Они спрыгивали с вершин и выскакивали из ям, появлялись из тайных проходов в вечной тьме. Единственным светом в зале было злое сияние полумёртвых энергокатушек, двигающиеся вспышки нашлемных люменов, неоновый жар впившихся расщепляющих полей.
Слай и Фьюрн шли справа, Арфол и Варьек слева, гоня чужаков обратно в тени. Воины сражались вместе, парами — ближний бой и выстрелы вместе обеспечивали уничтожение. Генокрады визжали и выли, петляя и метаясь, пытаясь подобраться достаточно близко, чтобы впиться рвущими броню когтями, но их разрывало на части градом болтерных снарядов. Всех подобравшихся достаточно близко повергали молниевые когти и силовой меч, вскрывая панцири, и ихор тёк на пол зала.
Но Гуннлаугур не сражался в этом бою. Его братья обрушились на орды врагов, безжалостно их истребляя, сдерживая рой. Он же шёл к центру, туда, где его ждал поединок, и громовой молот его рычал.
Он уже часами чувствовал нарастающее разумом с каждым шагом присутствие. И теперь его источник стоял прямо перед волчьим гвардейцем, и его огромный силуэт сверкал в изломанном свете. Тварь была такой же бледной, как и остальные, такой же шестирукой, с выступающим гребнем на голове и согнутой спиной с костлявыми лопатками. Она припала к полу, сверкая бронированной шкурой, и его яйцеклад хлестал как кнут.
Это был господин. Это был убийца. Это был, как в Империуме называли существ его рода, повелитель выводка.
Гуннлаугур опустил громовой молот и начал ритуальный вызов. Смертные слова Фенриса эхом раздались из вокс-усилителя, заглушив на мгновение визг ксенотварей. Он чувствовал, как тяжело бьются его сердца, прилив гиперадреналина, прилив жажды убийства, первобытной любви к охоте, вырывающейся наружу. Повелитель выводка двигался с ошеломляющей скоростью, взмыв в воздух, расставив руки. Гуннлаугур ударил навстречу ему громовым молотом, выставив его на пути зверя. Боёк молота ударил с грохотом, расколов хитиновую пластину, но повелитель выводка лишь взмахнул другой лапой, глубоко погрузив когти в левый наруч.
Гуннлаугур отшатнулся и взмахом громового молота отбросил другую руку твари. Её когти были повсюду, кололи, кружились, хлестали. Волчий гвардеец сражался яростно, стараясь бить как можно быстрее, разгоняя броню до предела. Перехватив молот одной рукой, он обрушил его потрескивающий боёк на истекающую кровью спину твари, но та уже оказалась слишком близко.
Они сцепились вместе, разрывая, рыча, треща. Правый наплечник Гуннлаугура оторвало, открыв проводку. Нагрудник был расколот, вокс-решётку промяло. Когти дорвались до плоти, ободрав рёбра, хлестали по перчаткам.
