Соприкоснувшись с жидкостью, шкатулка начала с головокружительной скоростью менять формы. Мгновение она отчаянно крутилась, ее стены невероятно быстро складывались и раскладывались. Затем, словно почувствовав, что даже ее бесконечному злу грозит погибель, она перестала вращаться. Шкатулка содрогнулась, воздух вокруг нее выгорел во внезапной озоновой вспышке. Кислота образовала кипящую сферу, бурлящую, насыщенную черным огнем. Из шкатулки раздался оглушительный вопль, как будто миллион замученных голосов мгновенно вырвался обратно в мир смертных.
Затем шар кислоты взорвался ослепительным вихрем огня. В его центре складывалась шкатулка, пока не сложилась в ничто, и из эпицентра вырвалась психическая волна, порожденная ее исчезновением.
Когда отзвуки варпа хлестнули по его обнаженной душе, Клинок Ворона закричал. Из глаз текла кровь, легкие горели, но он все же полз на коленях, пытаясь защитить открытую полость груди от рушащегося сверху дождя. Каждое движение было симфонией боли, как физической, так и психической.
— Ты… убил ее!
Чарис заковылял к нему, бессильно сжимая воздух уцелевшей рукой. Без защиты шкатулки его броня быстро ржавела. Мехадендриты вытянулись, жужжа лезвиями. Жрецу с разорванной грудью и выжженными психическими чувствами больше нечем было защититься. Он попытался выхватить и навести болт-пистолет, но оружие выскользнуло из сломанных пальцев.
— Во имя Русса!
Голос Свелока звенел от ярости. Воин вырвался из кислоты, словно левиафан из океана, по его доспехам струилась жидкость. С трудом добравшись до Чариса, он ударил кулаком прямо по визору. Стекло разлетелось, логис отлетел к алтарю, и его позвоночник хрустнул. На мгновение Клинок Ворона увидел ужасно изуродованное лицо под шлемом, пронизанное аугметикой. Затем оно исчезло, поглощенное пенящейся волной.
Зрение мутилось. Скоро Клинок Ворона потеряет сознание. Кислота жгла грудь, разъедая себе путь внутрь. Жидкость вокруг достигла высоты коленей.
— Надо идти, жрец, — прохрипел Свелок. Его броня вся была изъедена и дымилась. Гнев более не звучал в его голосе, сменившись мрачной решительностью. Он поднял Клинка Ворона на ноги, отчего тело того пронзили новые иглы боли.
— Посох, — просипел жрец.
— Нет времени.
Свелок подтащил его к выходу, взвалив на плечо немалый вес облаченного в броню жреца. Сверху из шахты лилась кислота, струясь по нагруднику Клинка Ворона, змеей проникая под испорченный панцирь, червем точа его раны. Его органы постепенно отказывали.
Он стиснул зубы. Не сейчас.
Свелок первым поднялся по туннелю, таща за собой Клинка Ворона. Он был невероятно силен. Все, что мог делать Клинок — держаться, ставить ноги на опоры и оставаться в сознании.
Восхождение было сущим кошмаром. Падающая сверху кислота прожигала броню с ужасающей скоростью. С каждым мучительным шагом их защита понемногу слабела. Клинок Ворона наблюдал, как руны на его наруче пылали красным, когда жидкость въедалась в их вдавленные черты. Руны, которые он нанес сам, теперь испарялись без следа.
Они достигли выхода из шахты. Протолкнув свое массивное тело сквозь поток, Свелок выбрался на поверхность долины. Могучим рывком он вытащил за собой Клинка Ворона.
Небеса полностью высвободили свою ярость. Молнии прошивали мятущееся небо, дождь рушился широкими полосами. Кислота, бурля и вскипая, заливала долину по всей ширине. Юг покрывали белопенные волны. Риапакс отступал обратно в пустоту, и океан возвращал себе утраченное. Их время подошло к концу.
Линзы в шлеме Клинка Ворона мигнули и потемнели. Видно, кислота пробралась в механизм.
— Почти так же… мерзко… как на Фенрисе, — выдавил он, чувствуя, что говорить становится все труднее.
Свелок поднял Клинка на ноги и перекинул руку жреца через свое плечо. Несмотря на ранения, он все еще был полон энергии и решимости. Впервые Клинок Ворона начал различать его истинную ценность для стаи. Он воплощал собой все, чем должен быть Сын Русса.
— Почти, — мрачно согласился Свелок, затаскивая и себя, и жреца на более высокое место. Они добрались до каменного выступа с плоской вершиной, торчавшего из поднимающегося моря кислоты. Долго ему не продержаться. Глубина у подножия достигала коленей. Скоро она будет по пояс.
Оба вскарабкались на выступ. Клинок Ворона повалился на камень, тяжело дыша. Высоко в небесах ударил гром и прокатился по долине. Потоки мчались мимо, омывая края их небольшого островка.
Свелок наклонился над Клинком Ворона, пытаясь защитить упавшего жреца от едкого ливня.
— Держись, пророк, — сказал он, затем поправился. — Брат. Мы еще живы.
Волчий Страж плохо скрывал эмоции. Клинок Ворона в полной мере чувствовал его отчаяние и раскаяние. До места, где их должны забрать, было еще далеко. Лучше всего будет готовиться к концу, чтобы встретить Всеотца с честью. Для боевой ярости было свое время, но не теперь.
Сам жрец более не чувствовал свои конечности. Все туловище окутывала притупленная боль — нервные окончания уже выгорели. Они достигли цели на Гат Риммоне, хотя она и не была той, которую он ожидал.
— Они ничего не показывали, — прокашлял Клинок Ворона и почувствовал вкус крови во рту.
— Что? — в голосе Свелока более не было подозрительности. Двое боевых братьев погибло. Двое членов стаи. Связь между ними была прервана. Теперь прервется и третья нить.
Рев в небе стал громче. Это был не просто гром. Облака озарял свет, и слышался вой двигателей.
— Руны, — сказал Клинок Ворона. Он увидел огромную тень «Громового Ястреба», спускающуюся с неба, его прожекторы, шарящие по сторонам. Хорошо. Свелок выживет, чтобы поведать свою сагу.
— Лучше не говори, брат.
Боль ушла. Всеотец наконец вознаградил его, хотя бы таким образом.
— Буду говорить, — просипел Клинок Ворона, позволяя остаткам воздуха в легких улетучиться прочь. — Это должно стать для тебя уроком, Волчий Страж. Мы были частью большего. Всегда есть что-то большее.
Все вокруг почернело.
— Ярость дает тебе силу, но ведет тебя судьба. Помни это.
Темный волк со скорбью посмотрел на него в последний раз, а затем легким шагом скрылся в тенях. Теперь Клинок Ворона был совсем один, как тогда, перед принятием Канис Хеликс.
— Даже после столь долгого времени, на таком расстоянии… — прохрипел он, чувствуя, как на него беззвучно надвигается Моркаи. — Руны никогда не лгут.
Крис Райт
Награда неудачника
Многое я помню смутно. Иногда воспоминания возвращаются ко мне. Иногда, в худшие дни, я не помню собственного имени.
Но сейчас я помню его: я Тарольф. Я был Тарольфом с тех пор, как родился и солнце светило надо мной. Не знаю, где это было. Подозреваю, что с тех пор прошло долгое время. Дольше, чем живут некоторые люди.
Когда я подумал об этом, то вспомнил про лед. Я любил лед. Любил то, как он трескался и крошился, когда я бежал по нему. Я все еще могу вспомнить запах шкуры, которую носил на плечах. Я и сейчас ношу шкуру, но теперь она пахнет пеплом. Мои плечи тоже изменились: они увеличились вдвое. Меня бы приняли за монстра, вернись я на лёд. Я испугаю Хеля Две Кости и Ульфара, если они увидят меня вновь.
Кто они, Две Кости и Ульфар? Я не совсем уверен. Они должны быть мертвы. А может быть, они были просто снами. Я создал сон про лед — про то, как он блестел, когда солнце ярко пылало — так что, должно быть, все это было сном.
Сейчас я смотрю на то, что делаю. Об этом я знаю все. Я хорошо делаю свою работу. Во время работы я не сплю и не забываюсь, я просто делаю. Чистота. Осторожность. Об этом мне напоминают жрецы, и это помогает.
Я придаю чашевидную форму священной детали незавершенной брони в моей ладони. Она тяжелая, как кусок камня, хотя в моих огромных руках и не кажется такой. Не помню, из чего она сделана. У этого вещества есть название, которое я бы сказал, но сейчас не могу вспомнить его. Это не сталь, не горная порода и не каменное сердце. Я просто называю это деталью. Другие знают, что я имею в виду.
Итак, это то, что я делаю. Использую наковальню. Беру деталь и зажимаю ее в тисках. Туго затягиваю тиски, и иногда их железные края могут оставить на детали вмятины, однако голыми руками ей нельзя нанести повреждения — деталь тверже гранита. Затем покрываю поверхность воском, толстым слоем, надев перчатки для защиты от химических ожогов. На это требуется долгое время: однажды прошло два дня, прежде чем удалось достичь безупречного результата. Когда поверхность становится ровной, я любуюсь ей в свете костра. Она гладкая, как кожа — не моя, но как кожа девушки, по крайней мере, той, которую я помню.
Затем я беру штифт и работаю. Работаю осторожно. Это занимает недели, иногда месяцы. Я никогда не знаю этого наверняка, поскольку погружен в работу, и не могу увидеть здесь смену дня и ночи — только огонь, жар и людей, которые приходят и уходят. Они никогда не смотрят на меня, даже когда приносят новую деталь или забирают уже завершенную. Я тоже не уделяю им особого внимания, просто получая удовольствие от своей работы.
