— Жрец? — снова спросил Васик.
Вместе с остальными воинами стаи он смотрел на Торскира. Никто не двигался, космодесантники держали своего командира на прицеле болтеров. Космических Волков охватила неуверенность, внезапно возникшие сомнения удерживали их на месте. Все в комнате видели, что вышло из бреши под аркой и куда оно ушло.
То, что когда-то было Торскиром, улыбнулось. Оно почувствовало, как разрываются края смертного рта, обнажая растущие с каждым мгновением зубы. Где-то в глубине существа истошно кричал человек, прежде обладавший этим телом. Что ж, ему предстоит вопить ещё очень, очень долго.
— С сожалением сообщаю, что ваш жрец больше никому не ответит, — растягивая слова, произнес пожиратель душ, поигрывавший костяными когтями, которые на глазах вырастали из латных перчаток, пробив керамит.
Волки одновременно открыли огонь, и ни один из болтов не прошел мимо цели, но даже боль, причиняемая столь яростным и опустошительным вихрем разрывных зарядов, казалась похитителю тел всего лишь мимолетным неудобством.
Демон-жрец широко раскинул руки, призывая новые струи маслянистой эссенции, на которых, словно лоскуты ткани на ветвях, висели рваные клочья мрака. Прорычав вызов врагам, от которого затряслось подземелье, он ощутил родовые муки крыльев, пробивающихся из плеч, копыт, раскалывающих сабатоны, и новых костяных выростов, царапающих изнутри трескающийся керамит доспеха. Какое-то довольно недолгое время стены сотрясались от звуков боя, шагов сражающихся, отчаянных выпадов и ударов мечей, а также от рёва изрыгаемого демоном голодного огня.
А потом опустилась тьма. Вслед за ней наступила тишина, нарушаемая лишь долгим, приглушенным смехом.
Фэлиас шел вдоль колоннады по направлению к покоям Рамона. Над головой чернокнижника переливалось безмятежно сиреневое небо, тронутое оттенком вечерней прохлады. Впрочем, даже такая прекрасная планета, как Переталиас, настоящий мир-сад, порой подвергалась внезапным и жестоким сдвигам орбиты. Таковы были радости и угрозы существования в той области небес, которую обитатели Империума с восхитительно грубой точностью называли Оком Ужаса.
Сейчас Фэлиас пребывал в хорошем настроении. Его вознесение до лорда-чернокнижника прошло без затруднений, магические силы достигли неведомых прежде высот. Воин Тысячи Сынов чувствовал себя переполненным их мощью, почти раздувался от скрытого потенциала, словно все в мире — неважно, реальном или том, что открывался освобожденному разуму — теперь было ему по плечу.
Подобное ощущение пьянило, и Фэлиас, возможно, впервые в жизни осознавал, почему его легион постигла столь жестокая судьба и какие опасности все ещё поджидали Тысячу Сынов.
Впрочем, сейчас он мог позволить себе небольшое удовольствие, передышку в многовековом странствии, которое чернокнижник собирался продолжать ещё, по меньшей мере, несколько столетий.
Добравшись до галереи в личных покоях своего бывшего учителя, Фэлиас обнаружил его на дальнем конце круглого помещения под стеклянным куполом. Облачённый в небесно-голубые одеяния Рамон, слегка наклонившись, стоял за старинным медным телескопом с хрустальными линзами и наблюдал за движением звезд.
Приблизившись к нему, Фэлиас обнаружил, что лазурный наряд пошит по моде Просперо, в стиле, забытом десять тысячелетий назад. Возможно, даже из оригинальной ткани, а не воссозданной копии. Точно определить не смог бы никто, кроме самого Рамона, всегда находившего способы получить желаемое.
— Значит, ты добился своего, — произнес бывший учитель, поворачиваясь к гостю, — в совершенстве овладел нашими магическими искусствами. Поздравляю.
— Своим успехом я обязан только вам, — поклонился Фэлиас, но Рамон отмахнулся от комплимента.
— Итак, куда отправишься теперь?
— Не знаю. Судьбы укажут мне путь.
— Воистину так.
Рамон отошел от телескопа, оставив его трубу направленной под углом в вечернее небо, и двое чернокнижников неторопливо направились вдоль галереи, слегка шурша мягкими туфлями по истертому временем камню.
— Вам известен текущий статус Риго-5? — поинтересовался Фэлиас, и, услышав вопрос, Рамон улыбнулся. Это заставило бывшего ученика предположить, что даже тот, кого заслуженно называли Прядильщиком Судеб, Исказителем Миров и Творцом Рока, не способен удержаться от обычной мимолетной гордости.
— Риго-5, драгоценный Риго. Да, я знаю, что с ним происходит, — мастер метнул озорной взгляд на своего протеже. — Он горит. Этот мир запылал стандартный год назад, и будет объят огнем ещё сотню лет. Когда распахивается такая дверь, то возникший портал весьма непросто закрыть.
Пока Рамон говорил, Фэлиас внимательно смотрел в лицо бывшего учителя, покрытое морщинами, напоминавшими паутинку трещин в известняке.
— О, Империум, конечно же, так этого не оставит. Рано или поздно они потушат пламя, но в это время мы сможем без помех заняться иными делами, — мастер сцепил руки перед собой, почти хлопнув в ладоши. — Можно назвать данный эпизод удовлетворительным со всех точек зрения.
Фэлиас вспомнил, с чего всё началось. Довольно долгое время оставалось совершенно неясным, почему они покинули подземелье, не доведя ритуал до конца, оставив последнюю охранную руну целой, а пожирателя душ — запертым в древней тюрьме у основания города-улья. Честно говоря, он испытывал сомнения. Ученику представлялось, что Рамон впал в недостойную неуверенность, устрашившись опасной добычи и того, что она способна сотворить.
Но затем, двенадцать лет спустя, пришли вести о том, что произошло на Риго-5. Приятные новости, пронесшиеся по Океану Душ от башни к башне, оставившие в варпе радостный след — словно кто-то высыпал в бурные воды с борта корабля череду золотых монеток.
Так Фэлиас узнал о начале кровавого правления Торскира Несущего Муки, демона-жреца, жуткого сплава Космического Волка и ужаса, порожденного варпом. Он превратил Риго-5 в адский мир, вопящий кошмар изъеденной плоти, в пасти которого сгинут триллионы душ смертных обитателей Империума — и лишь после этого смолкнут крики страдания. Идя по запаху, захлебываясь от погони, пёс примчался, куда приманил его Рамон, и угодил в расставленную ловушку, яму, в которой ждал настоящий хищник.
— Пожиратель душ, — вспомнил Фэлиас. — Если бы мы сами открыли врата, демон мог бы поглотить нас.
— Он, несомненно, попытался бы, — кивнул Рамон.
— Тогда, если мне позволено спросить…
Мастер терпеливо ждал.
— Тот Волк, что преследовал нас, — начал бывший ученик. — Он сломал последнюю печать, ту, которую вы оставили нетронутой, и после этого не справился с вырвавшимся на свободу созданием. А ведь жрец столь же умело, как и мы, владел магическими силами. Как такое могло произойти? Как могли совпасть два столь маловероятных события? Это ведь почти невозможно, верно?
Тень удовлетворения скользнула по морщинистому лицу Рамона, намекая на мудрость прожитых лет, на исполнение тщательно продуманных планов и медленное созревание новых. Прядильщик Судеб поправил рукав одеяния, так, что бледная ткань на миг блеснула, словно утреннее небо над Тизкой.
— А это, — ответил он, — останется моей тайной.
Дождь со снегом обрушивался с небес, каскадом спадая с неровного карниза над входом в пещеру, превращаясь в клубы водяной пыли там, где капли разбивались о камень. Беспокойная ночь, как и любая из ночей Фенриса.
Съежившись в утробе пещеры, Никья покрепче прижала к себе малыша. Ребенок родился болезненным, боги явно отмерили ему короткую жизнь, и рёв бури заставлял младенца плакать и кричать. Истомившаяся мать осталась совсем одна, все сородичи из её племени ушли на долгую охоту и должны были вернуться только через пару дней. Жалкий огонёк поблескивал в костровой яме перед Никьей, едва согревая воздух вокруг.
Внезапно кто-то отдернул полог из шкур у входа, впуская в пещеру новый порыв ледяного ветра, напитанного дождем. Женщина вскочила на ноги, её сердце бешено застучало в груди, к которой Никья по-прежнему прижимала ребенка. В руке фенрисийки мгновенно оказался нож, затупившийся от долгого использования, но все ещё способный резать плоть.
Внутрь, счищая на ходу с подошв слякотную грязь, вошел грузно ступавший мужчина. Широкие плечи незнакомца скрывались под тяжелыми мехами, но Никья все равно поняла, что он очень высок и тяжел, даже крупнее Эрека, отца малыша и вожака племени. На самом деле, в какой-то момент женщина даже подумала, что именно он вернулся в пещеру, но тут отблески пламени костра осветили лицо вошедшего. Кожа незнакомца оказалась необычной — загорелой, морщинистой, а в глазах его сияло закатное небо.
Никья смотрела на него, сжимая нож в руке. Отпустив полог из шкур, вновь закрывший вход, мужчина взглянул в ответ. От вида его странного лица фенрисийку начинало тошнить, хотя она и не понимала, почему.
