– Он прилетел? – уточнила я.
– Да, – Крюгер сразу повеселел. – Нормальный мужик оказался. Я думал, он с собой свору адвокатов притащит. Он привел, да. Одного. Крутой адвокат. Не в том смысле, что прославленный, хотя и это тоже. Акула. Знающий. Злой и цепкий, как репей. Но очень знающий. В общем, если федерал этот настоит на своем, я ему не завидую.
Август чуть заметно повел плечом – мол, меня это не касается. Крюгер тут же оформил улику, потом взял с меня показания. Под конец до меня стало доходить, что я на Танире, дома, – и накатила усталость.
Через час мы снова стояли на улице. Мягко грело солнышко, теплый ветерок ласково шевелил мою черную вуаль. Август вызвал такси, ждать почти не пришлось – машина подрулила буквально через две минуты. В салоне я с наслаждением прикрыла глаза:
– Все. Одна мечта – прийти домой и выспаться.
– Это хорошо, – одобрил Август.
– Ну да, тебе все хорошо, лишь бы я не учинила еще какой самодеятельности.
– Вот именно.
– Между прочим, ее учинила не я.
– Разве это повод считать тебя отдохнувшей? – парировал Август.
Я заткнулась.
– Если не произойдет чего-нибудь непредвиденного, сутки отдыха у тебя есть, – заверил Август. – А что там впереди по улице? Булочная миссис Кавендиш? Ты ведь там брала ватрушки?
– Точно, – отозвалась я. – Самая удобная булочная в Сити. За какой бы надобностью я ни ездила в центр, до нее отовсюду пять минут пешего ходу. И кафетерий есть. А цены такие, что ни одного клерка там не пасется даже в обед, когда скидки.
– Надо взять ватрушек, – решил Август. – Мне они понравились. Пригодятся к чаю.
Он попросил шофера остановиться. Я не стала выходить из машины: что, Август сам не справится с покупкой? Еще как справится. Он отсутствовал минут десять, я успела задремать. Ввалился в машину с огромным пакетом, из которого пахло так призывно, что я решила отложить сон. Потом посплю. Сначала – чай с ватрушками.
– Я на двоих взял, – уточнил Август.
– Я так и подумала. Ты вроде не имеешь привычки есть ватрушки килограммами.
Солнечная, уютная Танира скользила за окнами машины. Неспешная, ленивая, разморенная Танира. Где-то я слышала, что планету назвали в честь дочерей-близняшек капитана-первооткрывателя. Таня и Ира. Как странно, подумалось мне, у Макса сестра – Татьяна, а у Августа – Ирина.
Никаких выводов из совпадения я сделать не успела. Такси вывернуло на последний прямик перед нашим домом. Я машинально отметила, что в воздухе три аппарата и крайний справа как-то очень уж резко взял в сторону, набирая скорость на форсаже.
А потом впереди грохнуло, две оставшиеся машины в воздухе качнулись, заметались, стараясь сохранить высоту, и по очереди упали в сквер на площади. И лишь затем до нас докатилась ударная волна.
В небо прыгнул черный столб, а вслед за ним – багровые языки пожара.
* * *
Мы стояли перед воротами.
Уже собралась толпа, набежала горе-пресса, в воздухе не протолкнуться было от спасательских, пожарных и полицейских машин. Принесся Крюгер во главе целого взвода шлемонавтов. Я быстро описала ему ту машину, которая показалась мне подозрительной, Крюгер развил бурную деятельность.
Дом горел. Не очень-то и охотно, но горел.
Ракета. Просто ракета. Одна. Попадание в центральную часть здания, как раз туда, где у Августа был кабинет, сейф для улик и прочие ништяки. Флигели уцелели и, судя по всему, даже от пожара пострадают не сильно. Это хорошо.
Август первым делом позвонил Теду, узнать, как люди – в доме ведь постоянно жила прислуга. Тед бодро отрапортовал, что жертв нет, все в этот момент были у самолетного ангара, кто-то помогал перетаскивать гроб в Беседку, а кто-то просто ошивался рядом. В доме остался повар – готовил обед для господ. Судя по множественному числу, в господа он записал не только Августа, но и меня. Повар пострадал. От взрыва лопнули балки, часть стен обрушилась, вылетели стекла. Ему сильно придавило левую ногу, остальные травмы попроще – два ожога, несколько порезов. Тед сказал, что претензий к хозяину повар не имеет, он ведь знает, у кого служит, но преступника ругал такими словами, такими, что их не при всяком мужчине повторить можно.
Вот ведь чутье у Августа, думала я. Ватрушек ему захотелось к чаю, ишь ты. Если б не та десятиминутная задержка, мы оба в момент взрыва были бы в кабинете.
Я смотрела на пожар и понимала, что ничего не чувствую. Только раздражение. Я так хотела выспаться. Всю дорогу мечтала – сейчас схомячу пару ватрушек и баиньки. В теплую, уютную постельку. В доме, где я чувствовала себя защищенной. Чё, выспалась.
– Прости, что так получилось с твоей подругой, – покаянно сказал Август.
– С какой подругой?
– С Мэри Энн.
– С Мэри Энн? – тупо переспросила я. – У меня нет таких подруг.
– Твоя машинка, – терпеливо объяснил Август. – Она ведь была в доме, на твоем столе в кабинете.
Я растерянно похлопала глазами. Потом рассмеялась.
– Август, она в гробу. В синем с кружавчиками. Я брала ее с собой, когда ездила к лорду Расселу. А когда улетала, оставила багаж там, и Эмбер привезла его на Эверест. А когда мы летели с Эвереста, ты сам упаковал весь мой багаж в гроб.
– Ну, тогда отлично, – успокоенно сказал Август.
– Что ж тут отличного, твоя коллекция погибла.
– Нет, с чего бы? Я перед отъездом велел Теду перенести все экспонаты из Музея и Галереи в Беседку, хотел кое-что перепланировать.
Въезд на территорию ограничивали два каменных столба. Из правого торчал какой-то металлический штырь, а на нем трепетал белый клочок, вызывающе белый на фоне черного дыма и красного огня. Август пошарил по карманам.
– У тебя резиновых перчаток нет?
Я достала из сумки пару:
– Только натягивай осторожней, у тебя рука большая, могут порваться.
Август пропустил замечание мимо ушей. Надел перчатки, расшатал и вынул штырь. Я прищурилась – он держал самый настоящий арбалетный болт. К нему была прикреплена записка на клочке ткани.
«Мы предупреждали».
– Странно, что опять не напомнили – леди не движется, – фыркнула я.
– Повтор тут выглядел бы аляповато. Возможно, у Аристократа неплохое литературное чувство. Должны же у него быть хоть какие-то достоинства, верно? Живых людей вовсе без достоинств не бывает.
– Не знаю, как насчет литературы, но стиля у него нет точно. Слишком напыщенно, отдает сентиментализмом. А сентиментальность для преступника – признак профнепригодности. С жертвой нельзя играть в кошки-мышки, а с полицией – принимать красивые позы.
– Он не очень умен, – возразил Август. – Иначе с самого начала не притворялся бы маньяком, сектантом и так далее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
