схватки, кто-то бежал прочь. Не прошло и десяти секунд, как внизу у ступеней собралась толпа – люди вытягивали шеи, разглядывая место побоища. Франа поднялась на цыпочки, силясь разглядеть двоих сбежавших – нет, бесполезно… Тогда она повернулась к спасителю.
- Оу, Глеб, è stato fantastico… это было великолепно! Но постойте, вас, кажется, ранили?
Действительно, правое предплечье сетуньца было глубоко распахано ударом волнистого ножа, и кровь, сбегая по запястью и зажатому в руке клинку, смешивалась с кровью его жертв.
- Subito, presto[3], пойдёмте внутрь, вас надо скорее перевязать!
И, не слушая возражений, схватила его за здоровую руку и потянула к дверям павильона, где уже стоял дядя Саркис с помповым дробовиком в волосатых лапах. Выражение на лице армянина не судило уцелевшим налётчикам - если такие найдутся, - ничего хорошего.
[1] (итал. ) Доброго дня
[2](лат.) Ergo - bibāmus , "Итак, выпьем". Заглавие и припев застольной песни Гетё.
[3] (итал.) – немедленно, скорее!
VII
2054 год, осень.
Московский Лес,
Воробьёвы горы,
ГЗ МГУ
- Здесь? – спросил Егор, не оборачиваясь. Он сбился со счёта, отсчитывая лестничные пролёты – одинаковые, бетонные, со стенами, покрытыми лохмотьями облезшей масляной краски.
- Не, ещё один уровень ниже. – отозвался Мартин. Он шёл третьим, но слышно его всё равно было хорошо – акустика в узких лестничных пролётах была превосходная.
За спиной что-то неразборчиво пискнул Семибоярский – надо полагать, Мартин снова ткнул его в спину своим страшным Жезлом. Просто так, для профилактики, чтобы держать доцента в тонусе.
Егор подтянул лямку – тяжёлый станок с тремя баллонами огнесмеси прилично оттягивал плечи – поправил висящий на брезентовом ремне брандспойт и пошагал вниз по голым бетонным ступенькам. Над головой и по стенам плясал тускло-жёлтый электрический кружок света, едва видный в свете калильной лампы, которую он нёс в руках. Когда кружок исчезал, сзади, из самого хвоста процессии раздавалось прерывистое жужжание – этот Татьяна жала на скобу фонарика-жучка.
Планы переменились буквально в последний момент. Мартин честно выполнил поручение, помог Шапиро приготовить порцию огнесмеси. На то, чтобы заполнить ею баллоны и закрепить их на станке, ушло не больше получаса, после чего Яков Израилевич потребовал объяснений. А получив их – задумался, и предложил свой вариант, согласно которому Егор и спутники берут с собой на вылазку Семибоярского – неважно, по доброй воле, или под прицелом «маузера». Сам же Шапиро, выждав подходящее время, под каким-нибудь предлогом наносит визит в лабораторию Симагина – с таким расчётом, чтобы пробыть там до того момента, когда «каратели» явятся туда, предположительно, с трофеем в виде скрученного и приведённого к страху божию чужака.
Предложение было неожиданным, но Егор, прикинув расклады, с ним согласился. Семибоярский уже сломлен и не будет особо упираться – особенно, когда увидит Мартина с Жезлом. Ну, а если этого не хватит (во что Егор не верил совершенно) – последний штрих наложит Татьяна, точнее, её «маузер». Нет, не тот человек, доцент Семибоярский, чтобы устоять под таким давлением. Да и зачем ему, если подумать, сопротивляться? Своего патрона он уже сдал с потрохами, а сотрудничество в деле экстренного потрошения чужака, глядишь, и зачтётся.
Один пролёт, поворот, другой – и новая лестничная площадка, такая же узкая, голая, запылённая, как и предыдущие. Здесь тоже была стальная, рыжая от коррозии дверь со штурвалом-кремальерой в центре и рычагами запоров по углам, причём все четыре повёрнуты в положение «открыто», и дуги блестящего металла под ободранной ржавчиной ясно указывали на то, что поворачивали их совсем недавно. Егор подёргал туда-сюда кремальеру – та, похоже, приржавела намертво. Интересно, подумал он, а если задраить эту дверь – что будут делать симагинские гости? Вернутся назад, или тут имеется ещё один выход? Скорее всего, второй вариант – обследовать будущее поле боя заранее, до вылазки они не успели, а искать по архивам планы подземных уровней – дело заведомо безнадёжное. Егор даже не был уверен, что подобные планы вообще существуют в природе.
Дверь отворилась – как ни странно, без ожидаемого пронзительного скрипа. Он задержался, провёл пальцем по массивным стальным петлям, понюхал. Пахло машинным маслом.
- В прошлый раз тоже было смазано. - прошелестел сзади Мартин. – Предусмотрительный, гадский папа…
- Погодите секунду… сказал он и, прежде, чем шагнуть через низкий железный комингс (так, кажется, называются эти стальные порожки? – он перекинул на грудь брандспойт и взял его наизготовку. Семибоярский за его спиной невнятно пискнул.
«…Боишься? Это хорошо, это полезно. Лишь бы не дал дёру, как дойдёт до дела – трус ведь, слизняк! Впрочем, Татьяна проследит, не зря он поставил её замыкающей…»
- Третий поворот налево. – сообщил Мартин. Тут недалеко, метров пятьдесят по коридору…
Он ещё наверху в деталях описал планировку, набросал карандашом схемку, на которой обозначил и повороты, и нужный им отнорок коридора, и даже фальшивый электрощит в тупике. Тем не менее, Егор благодарно кивнул в знак того, что услышал и оценил.
- Ну что, двинули?
А Мартина-то я недооценил, признался Егор. Самому себе признался, не вслух. Ведь правда: когда дошло до дела, факультетский алкаш встрепенулся и ожил, словно старый боевой конь при звуках трубы, и оставалось только гадать, что такое в этой истории вырвало его из обычного пред- (или после-) похмельного дурмана, и заставило действовать осмысленно, а пожалуй, даже и толково.
Когда по знаку Егора они заняли позицию в тупике (Семибоярский под конвоем Татьяны был оставлен дожидаться в основном коридоре), Мартин сделал, было, попытку чуть отодвинуть электрощит. Егор замотал головой – хоть лампочки под потолком и еле тлеют через одну, но чужаки вполне могут заметить пробивающийся через щель свет – и насторожиться. Бегай за ними потом по тоннелю…
Мартин всё понял: кивнул, извлёк из-за пояса Жезл и поднял его перед собой, прикрыв глаза. Из жезла появились два тонких белёсых жгутика, нырнули в совсем уж крошечную дырочку на щите и отправились путешествовать в темноту на той стороне. Егор терпеливо ждал; Мартин замер, на лбу у него выступили крупные капли пота, и только губы его – сухие, потрескавшиеся, - беззвучно шевелились.
Минуты текли томительно, медленно, словно загустевшее машинное масло из перевёрнутой банки. Несколько раз Мартин вздрагивал всем телом, но когда Егор делал движение, намереваясь прийти ему на помощь (как помогать, зачем - он понятия не имел…) – поднимал свободную руку в отстраняющем жесте. Однажды он заговорил – глухо, как в бочку: «Темно… ничего не видно…» и тут же замолк, оставив Егора гадать, насколько далеко в темноту углубились «шпионские отростки».
- Ну, что там? – шепнул он.
- Далеко очень… -
