револьвера. Могла бы, наверное, и в Голливуд податься. А уж в Нью-Йорк наверняка. Никуда, конечно, не поехала, но могла бы.
— И все равно не верю.
— Он был постарше, но уже тогда считался в здешних местах самым богатым парнем. Не таким, конечно, как сейчас, но вполне себе. Любой симпатичной девчонке трудно устоять, когда ей оказывают такое внимание, какое мог позволить Кен, и в этом смысле твоя мать ничем от большинства не отличалась. Цветы, подарки, шикарные обеды… Все, что он мог выдумать, чтобы она почувствовала себя особенной.
— Она не такая. — Джонни уже сердился.
— Сейчас — да. Но в молодости людям нравится ощущать себя более значимыми, чем то место, откуда они вышли. Продолжалось это, по-моему, несколько месяцев. Но потом в город вернулся твой отец.
— Вернулся? Откуда?
— Со службы. Четыре года. Он на сколько, лет на шесть старше? Или семь? Так или иначе, когда он уходил, Кэтрин была еще девчонкой, а когда вернулся, все изменилось. — Стив рассмеялся и негромко свистнул. — Да еще как изменилось. — Джонни уставился в окно, а он продолжал: — В общем, твой старик втюхался в нее по уши.
— Не он в нее, а она в него. Ты ведь это хочешь сказать?
— Твоя мама что та бабочка. Яркая, легкая, хрупкая. И твоему отцу это нравилось. Он с ней и мягок был, и терпелив. Делал все, что нужно, чтобы бабочка села на ладонь.
— А Холлоуэй?
Стив потушил сигарету, сплюнул в окно.
— Холлоуэй хотел одного: посадить ее в клетку.
— И она это поняла?
— Ты бы видел его, когда она сказала, что уходит к твоему отцу.
— Разозлился?
— И разозлился, и взревновал. Преследовал ее, пытался как-то повлиять, чтобы она передумала, но прошло всего три месяца, и твои предки поженились. А еще через год появились вы. Я еще не видел, чтобы кого-то так отставляли. Не представляю, как Холлоуэй это все пережил.
— Но отец же работал на Холлоуэя. Столько домов построил, и всегда начальником у него был Холлоуэй…
— Твой отец видит добро во всех людях. Это качество часть его обаяния. Но Холлоуэй только и ждал подходящего случая, чтобы его закопать.
— А отец ничего не знал?
— Я много раз его предупреждал, но он думал, что всегда справится с Кеном. Гордый.
— Уверенный в себе, — не согласился Джонни.
— Самоуверенный.
Дорога скользнула черной лентой под колеса. Вентиляторный ремень пронзительно скрипнул.
— Ты сам работаешь на Холлоуэя.
— Не все из нас могут выбирать. Это тебе урок жизни. Бесплатный.
Стив остановился на красный свет. Вдалеке, похожий на линкор, высился торговый центр Холлоуэя. Некоторое время Джонни внимательно смотрел на Стива, потом спросил:
— А ты хотел с ней встречаться?
Глаза у Стива остались бесстрастными, как у змеи.
— Черт возьми, сынок. — Свет сменился на зеленый. — Все хотели.
* * *
Автомобильная стоянка была забита до отказа. Суббота, вспомнил Джонни. Стив припарковался с тыльной стороны здания, неподалеку от служебного входа. Когда он открыл дверцу, зеркало брызнуло в лицо Джонни солнечным светом.
— Идем.
— Можно я подожду здесь?
— Здесь слишком опасно. Бездомные шляются. Наркоманы. Бог знает кто еще. — Стив проверил, всё ли на месте на ремне: газовый баллончик «Мейс», рация, наручники. — Идем. Покажу кое-что клевое.
Открыв ключ-картой узкую дверь, они поднялись по металлическим ступенькам на третий этаж и прошли по коридору к офису с табличкой «ОХРАНА». Стив снова воспользовался карточкой и толкнул плечом дверь.
— Дети такое не видят.
В просторном помещении целую стену занимали видеомониторы. Двое дежурных в черных вращающихся креслах то и дело меняли изображения на экранах с помощью клавиатур и джойстиков. Один из них, толстяк лет двадцати с небольшим, с коротко постриженными волосами и сыпью на лице, улыбнулся — одновременно уважительно и пренебрежительно.
— Этот парнишка?
Стив легонько подтолкнул Джонни в спину.
— Типа мой племянник.
Толстяк протянул гостю мясистую руку, которую тот не сразу и с некоторой опаской пожал.
— Отличная работа, приятель. Хотел бы я быть на твоем месте.
Джонни недоуменно взглянул на дядю.
— Тиффани Шор, — объяснил Стив.
Охранник изобразил пальцами пистолет.
— Бум.
— Не хочу об этом говорить. — Джонни покачал головой.
Охранник не унимался.
— Видишь? — Он смахнул со стола газету. — На первой странице. Всё так?
На сделанном через окно снимке Джонни сидел в машине матери, вцепившись обеими руками в руль. Рот открыт, лицо застывшее, пустое. Повсюду кровь — темная там, где высохла, яркая там, где только что вытекла из раны на груди. Перья и змеиная погремушка отсвечивают черным. Желтоватый череп похож на вымоченный в меду камень. Рядом, на соседнем сиденье, Тиффани. Солнце бьет ей в лицо с такой силой, что рассыпается осколками в ее глазах. Мужчины в чистых одеждах пытаются вытащить девочку, но она отбивается и, стиснув зубы, цепляется за руку Джонни.
Подпись под снимком:
«Похищенный ребенок найден. Педофил убит».
— Откуда у них эта фотография? — прерывистым шепотом спросил Джонни.
— Больничный охранник щелкнул на сотовый. Эту же фотографию уже использует Си-эн-эн. — Толстяк покачал головой. — Должно быть, отвалили ему кучу баксов.
Стив оттолкнул газету.
— Не надо ему это видеть.
Охранник посмотрел на мальчика и, увидев разбежавшиеся по лицу тени, неловко заерзал в кресле.
— Я ж ничего такого не хотел.
— Босс здесь? — перебил его Стив.
Толстяк ткнул большим пальцем за спину, но глаз с юного героя не спустил. Проследив за взглядом дяди, Джонни увидел окно с пыльными белыми жалюзи. В просвете между ламелями появился глаз, и жалюзи закрылись.
— Чтоб тебя, — пробормотал Стив. — Меня искал?
— А должен был?
Он нервно пожал плечами.
— Что-нибудь случилось?
— Один воришка. Два эпизода ПиД.
— Пьянство и дебош, — объяснил Стив и, похлопав мальчика по плечу, пересек комнату. — Иди сюда.
Джонни проскользнул мимо мониторов и оказался у другой стены, стеклянной, размером примерно девять на восемнадцать футов и с видом на фуд-корт. Стив постучал по стеклу.
— Зеркальное.
Теперь Джонни видел все, что находилось внизу: витрины, закусочные киоски, эскалаторы, людей. Толстяк тяжело поднялся с кресла, сложил чашечкой ладони и глубоко вздохнул.
— Так, должно быть, чувствует себя Бог.
Джонни едва не рассмеялся — какое нелепое, бессмысленное замечание, — но вдруг увидел Джека.
Раскрасневшегося, униженного, растерянного Джека.
Он стоял перед толпой юнцов, маленький загорелый мальчишка с сухой рукой. Стоял покорно, принимая унижения, потому что сопротивляться было бесполезно, а уйти означало бы, что летящие в его адрес насмешки и оскорбления попадают в цель. Его обидчиками были ребята постарше, подтянутые, крепкие, с самодовольными ухмылками.
Джонни вздрогнул, когда кто-то плюнул сзади на рубашку Джека, и задрожал от
