«ка
тюш». Надо за
рываться по
дальше в ще
бень и пе
сок, пря
таться в двер
ные про
ёмы за оп
лавленные кир
пичные сте
ны… * * *
…Судя по письму, полученному старым Янселем и его женой Луизой от внука Гельмута, которого мобилизовали на Восточный фронт в конце августа 42-го, он сразу же угодил в самое пекло — в Сталинград. Старики не знали и не могли знать или даже догадываться, что в Сталинграде уже не первый месяц воюет приятель, правда, постарше на два года Гельмута — Генрих. Племянник известного фабриканта из компании Hugo Boss… Уж если тот не смог уберечь от отправки на войну своего племянника, то, что могли сделать старый Янсель со своей старой Луизой? Да, Генрих Беккер был племянником фабриканта Ройзена Рейнера, который в канун Нового 1941 года получил отказ на пошив тёплого верхнего обмундирования для сухопутных частей германской армии. Эта информация не была даже засекречена. Потому люди, входившие в окружение Рейнера, догадывались, что возможная скорая военная кампания на восток продлится совсем недолго, уложившись в тёплое время года. Но прошло около полутора лет, и на фабрику посыпались заявки, обязывающие в предельно сжатые сроки выпустить большие партии зимнего обмундирования. Что бы это значило? Господин Рейнер неглупый человек. Это значило, что германские войска основательно увязли на Восточном фронте. Видимо, в планах вермахта что-то пошло не так. Поэтому, как скоро вернётся племянник домой, предположить невозможно. Рейнер считал себя реалистом: и вернётся ли вообще? Но эту мысль он всячески гнал из головы. Шёл ноябрь 1942 года. От Генриха давно нет писем, и это особенно удручало. Правда, делопроизводитель конторы Рейнера получил на днях весточку, неведомо какими путями дошедшую из русского Сталинграда, от своего младшего брата. Тот сообщал: «Мы надеялись, что до Рождества вернёмся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов! Сталинград — это ад! Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы на лютом морозе идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты… На улице страшный холод. Русская зима вступает в свои права. Солдаты плохо одеты. Мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирование у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт здесь себе могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских победить невозможно. Нам осталось пройти до Волги всего один километр, но мы никак не можем его пройти. Мы воюем за этот километр дольше, чем за всю Францию, но русские стоят, словно каменные глыбы».
— Бедный мальчик! — сокрушалась старая Луиза, зябко кутаясь в тёплую шаль. — В России сейчас такие ужасные морозы, а наш малыш, с его постоянными насморками, так восприимчив к простудам. Что же ты молчишь, Янсель?! — Она с надеждой смотрела на мужа, но что она могла услышать в ответ?
Тот же младший брат делопроизводителя ещё полгода назад делился со своим старшим братом впечатлениями совсем другого толка: «Грязь, нищета и убогость жизни в русских деревнях. Сарай выглядит невероятно. Навоз лежит высотой 20–30 сантиметров без соломы, как болото. В этом стоит скот. Мужчины все бородатые, с обвязанными тряпьём до икр ногами или босые. Они выглядят хуже, чем оборванцы. Женщины так же. Песчаные дороги, гнилые мосты, покрытые соломой деревянные дома, широкие поля и болота. Одинаковые деревни, одинаковые песчаные дороги, одинаковые поля и такие же одинаковые люди».
Чтобы прокормиться, Левон Янсель по-прежнему занимался индивидуальными заказами на пошив офицерских мундиров. После каждого завершения такой работы, он, скрытно от посторонних глаз, тщательно умывал руки, как врач после осмотра пациента.
— Левон, ты не можешь мне объяснить, почему так быстро тает печатка свежего мыла? — удивлялась Луиза, выходя из ванной комнаты. Мокрые волосы укутаны полотенцем.
Муж пожимал плечами и отвечал нейтрально: — Качество мыла ухудшилось. Эрзац становится нормой во всём, дорогая…
— Но я покупала это мыло в лавке у фрау Монике. А там, как ты знаешь, умеют держать марку товара при всех сегодняшних трудностях. Ведь так? — ещё больше удивлялась Луиза.
— Может быть, может быть, — скороговоркой отвечал Янсель. — Тебе лучше знать, дорогая. Ты чаще, чем я, ходишь к фрау Монике. — Взяв белый мелок, он склонился, над раскройным столом.
Луиза ещё с полминуты смотрела с недоумением на сгорбленную спину мужа и, не дождавшись других объяснений, выходила из мастерской. Услышав, как скрипнула дверь, старый мастер распрямился, положил мелок на краешек стола.
— Ох, уж эти женщины! Иногда они слишком много понимают, а иногда абсолютно ничего. Или наоборот! Или делают только вид? Впрочем, не суть важно, — бормотал Янсель, принимаясь за работу.
* * *
В сентябре 1942 года газета «Deutshe Aldgemeine Zeitung» сообщала, что в борьбе за Сталинград русские понесли огромные потери. Гражданское население эвакуируют. Германской армии удалось захватить большую территорию и проникнуть внутрь города. Каждая улица и каждый дом должны быть завоёваны.
Однако фашистская пропаганда, освещая ход борьбы под Сталинградом, была вынуждена сменить свой оптимистический тон уже через месяц. Начиная с октября немецкие газеты стали писать об «упорном сопротивлении русских» и трудностях на Восточном фронте». Но о том, что впоследствии открылось в найденных на месте боёв неотправленных письмах, конечно же, а газетах не печаталось…
«…Оснащённые самым современным оружием, русские наносят нам жесточайшие удары. Это яснее всего проявляется в боях за Сталинград. Здесь мы должны в тяжёлых боях завоёвывать каждый метр земли и приносить большие жертвы, так как русский сражается упорно и ожесточённо, до последнего вздоха…»
«…Когда мы пришли в Сталинград, нас было 140 человек, а к 1 сентября, после двухнедельных боёв, осталось только 16. Все остальные ранены и убиты. У нас нет ни одного офицера, и командование подразделением вынужден был взять на себя унтер-офицер. Из Сталинграда ежедневно вывозится в тыл до тысячи раненых. Как ты видишь, потери у нас немалые…»
«…Днём из-за укрытий показываться нельзя, иначе тебя подстрелят, как собаку. У русского острый и меткий глаз. Нас было когда-то 180 человек, осталось только 7»
«…Если бы вы имели представление о том, как быстро растёт лес крестов! Каждый день погибает много солдат, и часто думаешь: когда придёт твоя очередь? Старых солдат почти совсем не осталось…»
«…Да, здесь никто не уйдёт от своей судьбы. Самое ужасное, что приходится безропотно ждать, пока наступит твой час. Либо санитарным поездом на родину, либо немедленной и страшной смертью в потусторонний мир. Лишь немногие счастливцы благополучно переживут войну на фронте под Сталинградом…»
«… В ротах насчитывается едва по 30 человек. Ничего подобного мы ещё не переживали.
