Анастасия отправилась проведать Алмаза. Понемногу она привыкала к этому злому и умному существу. Когда она открывала двери в конюшне, то буйный порыв ветра вырвал у нее из рук створку и с силой ударил о стену. Лошади тревожно заржали, переступая с ноги на ногу в денниках. Алмаз увидел ее и потянулся ей навстречу. Она отдала ему угощение — лепешку, посыпанную солью.
— Ешь, красавец ты мой!
Анастасия приступила к чистке. Алмаз жевал лепешку и подставлял ей бока, плечи, круп. Порывы ветра пугали его. «Араб» чутко вслушивался в завывания ветра и доверчиво клал голову ей на плечо. Теперь он уж точно был ее лошадью.
Шторм умиротворил Алмаза. На князя Мещерского непогода, однако, подействовала совершенно противоположным образом. Ближе к вечеру, стоя у окна и глядя на красное предзакатное небо, он вдруг сказал Анастасии, что сейчас намерен идти на песчаный берег, чтобы искупаться, и это есть давняя мечта всей его жизни: бороться на море с волнами. Анастасия отнеслась к его словам, как к неудачной шутке.
Молодой офицер, между тем, не шутил. Он начал говорить, опять красиво и пространно, про лунный определенный ритм движения волн, про девятый вал, собирающий все силы морские, и следующий за ним — десятый, самый короткий и маленький, удобный для пловца, прыгающего в воду. Анастасия ответила, что она — против любых его прыжков в бушующее море.
Произошел довольно неприятный разговор. Но обмен колкостями ничего не дал. Мещерский был сам не свой. Глаза у него блестели, лицо покраснело. Он горячо жестикулировал, доказывая ей свое право, закрепленное в инструкции, самостоятельно принимать любые решения, которым она, в конечном счете, должна подчиниться.
Анастасия слушала его и думала, что это головокружение у него — от степи. Немало они ездили по ней все эти дни. Яркое солнце слепило им глаза, дыхание ветра обжигало лица. Они видели степь одинаковой и в то же время — разной. Она как будто широко открывала им свои объятия и принимала их, но почему-то, возвращаясь в город у моря, они всегда испытывали радость и облегчение, будто бы выскочили из хитроумной ловушки.
Русский человек, если он пребывает в бездействии, не может долго выносить безграничность этого безжизненного пространства. Равнины, будь то моря или степи, вызывают в нем сначала тоску, а потом прилив неуправляемой энергии. Потому, думала она, надо немедленно уезжать отсюда. Вернее, уезжать следовало еще вчера, а может быть, даже и сегодня утром, назло ветру и дождю. Она чувствовала, она знала это, но замки из песка, построенные на берегу, отвлекли ее внимание.
Они так ожесточенно ругались с Мещерским, что не слышали топота ног по деревянной лестнице и в коридоре. Дверь распахнулась одновременно с ударом грома. Какой-то человек, с ног до головы закутанный в широкий и мокрый плащ, остановился на пороге. Анастасия уже хотела вызвать охрану, но пришелец откинул полу своего одеяния, и они узнали Микаса Попандопулоса. Резидент русской разведки в Крыму был зол как черт. В своей неподражаемой манере он обратился к ним с вопросом:
— Что фы тут то сих пол телаете?..
Глава десятая
СВЕТЛЕЙШИЙ ХАН ШАХИН-ГИРЕЙ
При подготовке этой поездки никто толком не описал ей крымско-татарского правителя. Потемкин говорил, что он — неумелый администратор и организатор. Турчанинов называл его хитрым последователем многовековой политики степного государства по отношению к России. Попандопулос рассказывал о том, как любят хана все беи и мурзы родов Ширин и Яшлав и как ненавидят его беи и мурзы родов Барын и Мансур.
Но интерьер Кофейной комнаты ханского дворца в Бахчи-сарае, где она теперь ожидала аудиенции Его Светлости, вызывал чувства, слишком далекие от знойной любви или от жгучей ненависти. Изысканно красивыми были здесь резной деревянный потолок, красно-золотой, с изображением солнца посередине, окна с цветными витражами и стены, расписанные прямо по штукатурке видами Стамбула. Вдоль стен стояли уютные «сеты» — низкие диванчики, покрытые коврами. Великолепный большой ковер — красно-сине-зеленый, с причудливым желтым рисунком — лежал на полу. Две бронзовые курильницы в виде павлинов услаждали воздух ароматом яблоневого сада.
— Здравствуйте, госпожа Аржанова, — услышала она негромкий голос и поспешно отвела взгляд от дивного узора на потолке.
— Здравствуйте, ваша светлость! — Анастасия присела в глубоком реверансе перед Шахин-Гиреем и склонила голову, ожидая его слов.
— Я слышал, вы путешествуете и интересуетесь Востоком.
— Да, ваша светлость.
— Но Восток не сразу открывает свои тайны…
— О, ваша светлость, я не спешу!
— … и далеко не всем.
— Тому, кто приходит с открытым сердцем, рады повсюду: и на Востоке, и на Западе.
— Ваш девиз — открытое сердце?
— Именно так, ваша светлость, — учтиво поклонилась она.
— Садитесь. Сейчас нам принесут кофе.
Попандопулос советовал ей никогда не смотреть прямо в глаза мужчинам-мусульманам. Такое поведение женщине категорически запрещает шариат. Нарушение запрета может привести к самым непредсказуемым последствиям. Но она — не мусульманка, и прямой взгляд будет ее оружием. Только не сейчас, не здесь, не с этим человеком. Поэтому, точно соблюдая правила восточного этикета, Анастасия вела свой первый разговор с Шахин-Гиреем.
Крымскому хану недавно исполнилось 34 года. Он был не очень высок ростом, но правильно, пропорционально сложен, сухощав, узок в кости. Его красивое лицо, скорее монголоидное, чем тюркское, с прямым тонким носом и довольно широкими скулами, украшали пышные черные усы. Для неофициальной встречи с путешественницей из России, состоящей, как ему сообщили, в отдаленном родстве с самим Светлейшим князем Потемкиным, Шахин-Гирей надел шапку из черного каракуля и длинный шелковый темно-лиловый кафтан. На мизинце правой руки у него сверкал перстень с крупным рубином, на мизинце левой руки — перстень с таким же большим изумрудом. Ногти были покрыты хной.
Несмотря на этот классический облик восточного человека, держался хан вполне по-европейски. Он отлично, без малейшего акцента говорил по-русски, был галантным и остроумным. Анастасию не покидало ощущение, что Шахин-Гирей только что вышел из какой-нибудь великосветской гостиной, где вел приятный разговор с блестящими кавалерами и обворожительными дамами о погоде, политике и новостях императорского двора Ее Величества Екатерины II.
Но это ощущение было обманчиво. За стенами ханского дворца, поднимающимися над речкой Чурук-Су, за каменным мостом и дубовыми воротами лежал обыкновенный воточный город. Узкие улицы карабкались на крутое взгорье. Дома отгораживались от мира длинными глухими заборами и были одно— и двухэтажными, с плоскими черепичными крышами, далеко выступавшими за стены, и маленькими деревянными балкончиками.
