– Вот как?
– Мы должны ехать.
– В Вуттон?
– Нет, – сказал Уолтер, – теперь мы направляемся в Бристоль…
– А билеты у вас есть?
Врать, будто билеты уже куплены, не имело смысла – это было очень легко проверить, стоило лишь попросить их показать.
И потому мальчик сказал:
– Нет, билеты нам еще предстоит купить. Прошу вас, сэр, не задерживайте нас…
Однако констебль, все так же вежливо улыбаясь, будто бы перед ними были не подростки из воспитательного дома, а, как минимум, путешествующие члены пиахской семьи из Кувейта или калифорнийские миллионеры, произнес:
– И все-таки я был бы вам очень признателен, мистер О'Хара и мисс О'Хара, если бы вы уделили мне несколько минут.
Интонации констебля не предвещали ничего дурного, и потому Уолтер согласился.
– Хорошо, сэр…
– Прошу вас…
Через несколько минут они уже сидели на заднем сидении полицейского автомобиля.
Напарник констебля, сидевший за рулем, окинув детей быстрым и цепким взглядом, произнес:
– Похоже, что это они.
У Уолтера похолодело внутри.
Он попытался было незаметно открыть дверцу машины, чтобы выскочить на улицу, однако она была надежно заблокирована – видимо, полицейская техника предусматривала и такие случаи, когда дежурный констебль задерживал на вокзале двух детей, которые направлялись к себе на родину.
Напарник констебля, который только что разговаривал с Уолтером и его сестрой, вынул из автомобильного бардачка папку.
– Сейчас посмотрим…
Спустя минуту у него на коленях лежала пачка фотографий – когда он принялся внимательно рассматривать их, Уолтер с ужасом заметил, что на них изображен он сам и его сестра…
После пристального изучения задержанных полицейский произнес:
– Да, это они…
И машина, описав по привокзальной площади правильный полукруг, развернулась и направилась в сторону полицейского участка…
Уолтер, с тоской глядя на светящиеся витрины, яркий неоновый свет реклам и тусклые фонари, думал, что теперь для него и для его сестры все кончено…
Неожиданно он почувствовал странный, раздражающий холод в груди, и кисти рук его, мгновенно похолодев, сделались в одночасье вялыми и слабыми, будто из сырой резины.
Ему представилось, что как им вновь придется возвращаться в Вуттон.
А Молли, положив ему голову на плечо, сразу же уснула – она так вымоталась за сегодняшний день, что ей хотелось только одного – спать, спать, спать…
В полицейском участке сомнения констебля относительно личности Уолтера и Молли, если таковые и оставались, быстро улетучились – достаточно было еще раз просмотреть фотографии.
Впрочем, ни Уолтер, ни Молли не упорствовали – они просто боялись, что в подобном случае с ними будут обращаться куда хуже, чем раньше.
Когда все формальности были завершены, когда дежурный офицер связался по телефону с воспитательным домом в Вуттоне, когда протокол был оформлен, подписан и подшит, Уолтер, стараясь не смотреть в глаза констеблю, который задержал его у Центрального вокзала, произнес:
– Можно вас попросить об одном одолжении?
Тот весело откликнулся:
– Хоть тысячу! Кроме одного – выпустить вас отсюда…
– Нет, я не об этом. Я ведь понимаю, что ловить таких, как мы – ваша работа, ваш долг.
Лицо констебля сразу же приобрело очень серьезное выражение.
– Чего ты хочешь?
– Вы не могли бы дать нам чего-нибудь поесть – моей сестре Молли и мне?
И вновь брат и сестра О'Хара были водворены в воспитательный дом Вуттона.
Надо сказать, что их побег не стал в воспитательном доме чем-нибудь из рук вон выходящим – такое случалось по три-четыре раза в год, и воспитатели, и администрация относилась к ним как к неизбежному злу.
Было много неприятных разговоров – особенно с директором.
Разумеется, Уолтер попытался взять максимум вины на себя, выгораживая Молли.
Ему поверили – вряд ли кто-нибудь мог подумать, что одиннадцатилетняя девочка решилась бы бежать из Вуттона одна, не будь рядом с ней брата.
Директор, определив вину Уолтера как «основную» для самого сурового наказания, тем не менее, решил, что недельной отсидки в карцере, на хлебе и воде будет достаточно.
Впрочем, карцер не был «карцером» в привычном понимании этого слова: провинившийся жил там от нескольких дней до нескольких недель, в зависимости от провинности, питаясь преимущественно хлебом и водой (если ему не доставляли каких-нибудь продуктов друзья), ходил на школьные занятия в сопровождении отставного сержанта морской пехоты, служившего в воспитательном доме чем-то вроде надзирателя, но все свободное время находился под замком – Уолтер, помня о мучениях, перенесенных им в Лондоне, счел это наказание минимальным.
Молли же, к радости брата, отделалась минимальным наказанием – лишением прогулок в город на один месяц.
Через несколько дней после возвращения из карцера незадолго до отбоя к Уолтеру подошли Чарли и Генри.
Гадко улыбаясь, Чарли произнес:
– А мы ведь знаем, почему ты бежал.
Уолтер молча отвернулся.
– Нет, вы только посмотрите на него, – Чарли толкнул своего приятеля локтем в бок, – нет, вы только посмотрите, какой он гордый! И говорить с нами не хочет!
Наконец, взглянув на своих мучителей исподлобья, Уолтер спросил:
– Чего вы хотите?
– Должок, должок, – произнес Генри, – ты ведь не забыл, что должен нам кучу денег?
– Я у тебя взаймы не брал, – ответил Уолтер, готовясь к очередной драке.
– Ну, когда ты должен деньги, – хохотнул Чарли, – это вовсе не означает, что ты брал взаймы… Ты ведь обидел моего друга, и потому мы должны взыскать с тебя, так сказать, за моральный ущерб…
В беседу вступил Генри – вид у него был необычайно враждебный:
– Да что с ним разговаривать! Разве мало он тогда получил?
– Подожди, подожди, – принялся успокаивать его Чарли, – набить ему физиономию мы ведь всегда успеем.
– Лучше это сделать сейчас, – произнес Генри уверенным тоном.
Чарли сделал отрицательный знак рукой.
– Не торопись…
Генри с неудовольствием отошел в сторону.
– Ты должен нам пятьдесят фунтов, – продолжал Чарли, улыбаясь, – но, как я понял, денег у тебя все равно нет и не предвидится.
Уолтер молчал.
– Так вот, – протянул юный вымогатель, – я думаю, будет справедливо, если ты будешь отдавать нам с Генри свой обед… До конца этого года.
Генри, зная аппетит своего приятеля, тут же запротестовал:
– Ты один будешь все съедать.
– Нет, ты не прав.
– Я тебя знаю, – неудовлетворенно буркнул тот. – Мне ничего не останется…
– Я буду съедать его обед по нечетным дням, – произнес Чарли, тут же сообразив, что в таком случае ему все равно достанется больше, – а ты – по четным… Ну, Генри, соглашайся!
