– И где оружие? – обвел комнату долгим взглядом Глеб Иванович.
– Вот здесь оно, в кладовой, товарищ Бокий.
Глеб Иванович прошел за шкаф и в тесной кладовой комнате увидел два ящика, в каких обычно перетаскивают оружие. У верхнего ящика одна доска была сломана, и из него задиристо проглядывал граненый штык.
– Чей это кабинет? – строго спросил он. – Ваш?
– Не имею понятия, – отрезал Эдвард Одье.
– Видно, со всем этим придется разбираться. И с вами тоже, – нахмурился Бокий.
– Вы забываете, господин председатель, что я дипломат, лицо неприкосновенное.
– Это не мешает вышвырнуть вас отсюда!
Выбили верхнюю крышку. В ящике лежало аккуратно сложенное оружие. Винтовки были не новые, с военной биографией, но сохранились в прекрасном состоянии. Небольшое помещение наполнилось запахом оружейного масла.
С первого этажа продолжали раздаваться размеренные удары. На какое-то время они затихали, и подкрадывалась мысль, что сейф взломан, и здание погрузится в желаемую тишину, но потом звуки звучали вновь, будоража здание от подвала до самой крыши. Сильные удары пробивались через двойные рамы на улицу, заставляли прохожих недоуменно вскидывать головы, дальними отголосками добирались до Дворцовой площади. Со стороны могло показаться, что какой-то особо ретивый работник решил выкорчевать здание из фундамента, но оно упорно сопротивлялось насилию.
Заложив руки за спину, швейцарский посол вышел из кабинета. Невесело хмыкнув в удаляющуюся спину, Бокий произнес:
– Оружие отнести в машину! Провести обыск по всей форме. А всю эту роскошь, – поднял он с тумбочки лазурную статуэтку, – изъять!
– Но позвольте, – подался вперед Евгений Карлович, – это даже не драгоценности, а поделки!
– Вот мы и разберемся что к чему… У нас есть свои оценщики. А с вами, господин Фаберже, и с вашей матушкой у нас будет разговор особый. Было объявлено сдавать оружие, однако вы не только не сдали, но устроили в здании настоящий оружейный склад. До особого распоряжения вы не должны покидать Петроград. Вам все понятно?
– Да, – глухо проговорил Евгений Карлович.
У Московской заставы Прокопий остановился и подробно расспросил о Большакове. Начальник патруля лишь едко хмыкнул, а потом переспросил:
– Ты второй, кто о нем спрашивает… Значит, говоришь, что контра?
– Так оно и есть.
– Ишь ты, а ведь и не скажешь. Даже меня провел… Документик показывал, кожанкой своей новенькой поскрипывал.
– Куда он мог поехать?
– А я тебе вот что хочу сказать, дорогой товарищ, нынче для всей этой контры одна дорога. В Псков! Добровольческий корпус из бывших офицериков собирается. Только ты поспешил бы, уйти могут.
– Грузимся, товарищи, – распорядился Прокопий, поторопив бойцов, покуривающих цигарки.
В течение следующего дня проехали Сиверское и Плюссу, где бойцы на заставах, узнав по фотографии Большакова, уверенно показывали направление, в котором двинулся грузовик. У села Стуругова их машина крепко влипла в распутицу, задержавшись на долгих три часа. И когда темень стала поджимать, решили переночевать в небольшом селении Выселки, состоявшем из полусотни изб.
Проехали по чернеющему в ночи селу, стараясь отыскать подходящее место для постоя, и тут у одного из дворов Прокопий заметил грузовую машину.
– Она, – проговорил он. – Догнали сволочей, а я уж думал, что и не доберемся. – Заглушив мотор, он выпрыгнул на землю. В кузове, ожидая команды, сидели бойцы. – Вот что, товарищи, они вот в этом доме, – показал Прокопий на окошко, в котором тускло коптила лампа. Как я зайду, следом за мной. Оружие держать наготове!
Стараясь не шуметь, бойцы повыпрыгивали из кузова. Гуртом встали у крыльца, а Прокопий ударом ноги вышиб дверь, выдернув из косяка длинную щепу. В глубине избы упал опрокинутый стул, и он, дважды пальнув в потолок, заорал, надрывая легкие:
– Лежать!!
Следом, барабаня каблуками по опрокинутой двери, в избу ринулись бойцы. В комнате за небольшим столом сидели Большаков с Николаем и молодая женщина. Старик с широкой седой бородой, видно, хозяин избы, вжался в кованый сундук и испуганно приговаривал:
– Батюшки святы, батюшки святы…
– Вижу, не ожидал, товарищ Большаков… Разоружить, – приказал Прокопий.
Двое бойцов подошли к сидевшим:
– Руки подняли, контра!
Большаков с мужчиной подняли руки. Простучав по карманам, вытащили у Василия два нагана, у молодого мужчины, по всей видимости, офицера, браунинг и деловито рассовали себе по карманам.
– Ловко ты меня, товарищ Большаков. А теперь скажи, где чемоданы?
– Позвольте узнать, товарищи, о каких чемоданах идет речь? – простовато поинтересовался молодой мужчина.
– Ваньку валяешь, – хмыкнул Прокопий. – Только Советская власть баловства не любит. Считаю до трех, если не отдашь, пристрелим, а чемоданчики эти мы все равно найдем.
– Постойте, – примирительно выставил вперед руки Николай. – Вижу, несмотря на молодость, вы весьма серьезные люди. Нам неприятности ни к чему. Давайте сделаем так, вы идете своей дорогой, а мы идем своей. Я вам сейчас достану чемоданы, они за шторкой, – показал он на русскую печь, занимавшую едва ли не половину горницы.
– Только не дури, – наставил на него револьвер Прокопий. – Буду стрелять.
– Зачем мне неприятности, товарищи, – пожал плечами офицерик. – Забирайте все, что вам принадлежит по праву. – И, откинув занавеску, показал на четыре чемодана, стоявших рядком.
– Никанор, – сказал Прокопий одному из бойцов, – оттаскивай чемоданы к машине.
– Слушаюсь, – бодро отозвался боец и, взяв два чемодана, вышел из горницы.
Вскоре вернулся и так же бодро подхватил еще два чемодана.
– А тяжелые, – невесело буркнул он, выходя из комнаты. – Что там, золото, что ли?
– Угадал, товарищ, золото… А вы не хотите разве глянуть? – спросил офицерик у Прокопия. – Может, мы вас обманываем. Вот привезете вы чемоданчики на Гороховую, а там обломки кирпичей. Конфуз большой выйдет!
Предложение показалось Прокопию дельным.
– Никанор, открой чемодан, что в нем лежит? Может, господа офицеры шуткуют.
– Да какие могут быть шутки с Советской властью?
– Ключики извольте.
– А вот ключиков у нас нет.
– Ничего, так откроем.
Никанор поставил чемодан на стол, поднял с пола кочергу и, просунув заостренный конец между крышкой и коробом, принялся взламывать. Хрустнуло крепкое дерево, и офицерик, обхватив девушку и Большакова, крикнул, придавив их к полу:
– Ложись!
Прозвучавший взрыв вышел волной через небольшое оконце, разметав по полу колючие стекла, швырнул стол в стену, разбросав в стороны поломанные ножки, ворох металлических осколков ударил в печь, разрушив угол, крыша просела, просыпав на лежащих какой-то мусор.
Некоторое время было тихо, в комнате плотной стеной повисла коричневая пыль. Затем у самой двери раздался чей-то продолжительный стон.
– Господи, что это было? – произнесла Элеонора.
– Граната, – отозвался Большаков, – твой братец в чемодан заложил. Только когда успел?
– Было время, как чувствовал. В нашем отечестве нужно быть ко всему готовым, – сказал Николай, приподнимаясь. – Ладно, что живые, если бы не эта печь, так нас бы осколками посекло.
– Братцы, не слышу я ни хрена, – простонал со своего места дедок, – о чем вы там толкуете.
– Живой, значит, – хмыкнул Большаков. – Это у тебя, дедуля, контузия.
– Чего хату-то разрушили? – пробасил дедок. – Мороз скоро ударит, а у меня кровля с прорехой, – показал он на сдвинутые венцы, через которые просматривался разросшийся куст.
– Хорошо, что хоть живой, дед, а ты о хате печешься.
– Вы вот уедете, а мне избу править надобно. Силы-то уже не те…
– Тряпками заткнешь, дедуля, – посоветовал Николай, перешагивая через неподвижно лежащего Прокопия. Через рваную шинель обильно сочилась кровь. Вдруг он открыл глаза и застонал. – А наш большевичок-то, кажись, того… живой… – усмехнулся Николай. – Может, тебя добить? Хотя не надо, сам сдохнешь.
Большаков помог подняться Элеоноре, отряхнув с пол пальто кирпичную крошку. У выбитой двери лежали два трупа: первый, выброшенный взрывной волной, распластался на животе, выставив вперед руки в проем, второй – на спине, с заброшенной назад головой, широко распахнутые глаза смотрели точнехонько на обвалившийся угол печи. На крыльце сидел четвертый и, постанывая, раскачивался из стороны в сторону. Этот уже не боец!
– Где пятый? – спросил Николай, подобрав валявшийся браунинг. – Он где-то должен быть здесь. Стоять, зараза! – наставил он ствол на мелькнувшую во дворе тень.
– Только не стреляйте! – крикнул совсем молоденький боец, подняв руки. – Я здесь ни при чем!
– Шлепнуть бы тебя, большевистская зараза! Ну да ладно, живи!
Из хаты вышел Большаков, сжимая в руках винтовку.
– Прошу вас, – попятился боец. – Только не убивайте!
