— Это все?! — вновь хором возгласили мы.
— Так вот, если химические процессы в ее мозгу будут протекать по прежнему образцу, и ничего там не замкнет, — значит, она все-таки появится. Она прибудет, безусловно, в сопровождении какой-то охраны. Может быть, в этом случае охраны будет не слишком много. И, если Розочка все-таки объявится, — будет организован небольшой, как бы импровизированный, пикничок. Насколько я успел изучить околоток, рядом есть одно пригодное для этого место. По дну вытянутой балки пробегает ручей. Склоны кое-где укрыты кустарником. Кусты те не настолько густые и высокие, чтобы производить впечатление возможного укрытия чужанина…
Мы с Вятичевым ловили каждое слово того рассказа. И, похоже, мысли наши, связанные единым порывом, уже обратились в нераздельный помысел, параллельно владевший, как моим, так и его сознанием, так, что я ничуть не подивился, когда Святослав вдруг выговорил слова, готовые сорваться с моего языка.
— Только впечатление? Или там действительно укрыться никак нельзя?
— В том-то и дело, я специально исшагал все эти косогоры, и могу сказать с уверенностью, что место для засады найти там возможно.
— Эх, если бы только твоя Роза Цинципердт… — вырвалось у меня.
— Цинцинат, — поправил меня Гариф.
— Ну да, Цинцинат, если бы только она не расхотела понюхать полевых цветочков.
И Святослав досадливо стукнул себя кулаком в коленку.
— Я же сразу предупредил, — говорил наш лазутчик, — что это всего лишь тень шанса. Может, она приедет и тут же уедет. Может возьмет с собой две сотни наймитов. А, может, и вовсе не появится. Тут уж действовать можно только наудачу.
Тем не менее он поднялся с места, повертел так и сяк свой плащ, лежавший в углу видавшего виды дивана, достал ручку, блокнот, именуемый теперь органайзером, вырвал из блокнота листок, и перебрался к широкому, стоявшему возле окна, полированному обеденному столу, украшенному уродливой синей вазочкой.
— Вот, смотрите, — сказал, словно отдал команду.
Мы тотчас бросились к столу, и вот уже три головы склонились над линованным прямоугольником листа. Гариф чертил план-схему, сопровождая тот процесс короткими пояснениями: где юг, где запад, в котором часу где находится солнце и какова протяженность тех или иных объектов. Вдохновенно мы вместе вырабатывали стратегию наших действий в конкретных предлагаемых обстоятельствах, неоднократно обговаривая каждую деталь, не упуская из виду всякий непременный и всякий вероятный поворот событий. И чуднее чудного казалось то, неужто этот план действительно создавался в ту самую минуту в неказистой квартирке над древесностружечной плитой на четырех ножках, крытой полированным ореховым шпоном. Возможно ли, что тот проект не был сочинен в самом начале начал насколько изощренным, настолько и потаенным сценаристом?
Обстоятельно и скрупулезно Гариф описывал каждую ложбинку, выдутую ветром, каждую тропку, каждую водомоину, нанося их схематичное изображение на листок. Листок пополнялся все новыми и новыми деталями, знаменующими особенности рельефа столь родных мне мест, а я, вперив глаза в чудную вязь тех закорючек, видел в них открытый ландшафт с большим и живописным небом, по нежной его палитре едва уловимо движутся кудреватые облака, затевая игру теней на земле… Я видел косматый куст шиповника у ручья в плотной сиреневой вуали утренней дымки, сквозь которую неверно просвечивали бледные звезды его цветов. Я смотрел на исчерченный белый листок. А моему внутреннему взору представлялся небольшой заброшенный деревенский дворик; серебристо-серый колорит заявлен деревянными постройками; окна дома заколочены еще свежими желтыми досками, белые зонтики высокорослой сныти касаются их…
Сколько же земли было здесь исхожено мной в дни студенчества, когда с этюдником, грунтованными картонами и холстами на подрамниках, а то и просто с маленьким карманным альбомом я отправлялся на поиски новых вдохновенных мотивов. Но, если порой просто лень было тащить с собой все это хозяйство, с карманным альбомом я не расставался никогда, куда бы ни понесли меня ноги. И всякий раз что-то достопримечательное ожидало меня на пути: неожиданные изгибы дороги, уходящей в неподвижное марево под красным диском солнца, группа до смешного непохожих друг на друга елей, занятные сцены, характеристичные и вместе с тем родные лица, звери, птахи и онемевшие в мудрости своей камни.
Иной склонен думать, что для того, чтобы преуспеть в живописи вообще и уж тем более в живописи пейзажной, достаточно иметь колористический дар. Кто же станет утверждать, что тонкое чувство цвета для художника — ерунда? Кстати, путем усердных неуклонных тренировок можно изощрить свой глаз точнейшим образом брать живописные отношения в этюдах с натуры. Но для нас этого мало. У нас живописец обязан еще и остро чувствовать тему, чрезвычайно ревностно относясь к изображаемому объекту. Только тогда линейная перспектива полотна обращается в перспективу будущности.
А план моего и не только моего будущего тем временем все отчетливее проступал на белом блокнотном листе с рваным краем, и как же он походил на традиционный графический набросок, который всякий раз предваряет рождение полнокровной живописи, призванной сказать правду о цветовых и тональных отношениях, о закономерностях тепло-холодных звучаний и о гармонии целого.
— Я предупрежу ее, что отпущу рабочих пораньше, — продолжал вслух размышлять Гариф.
— Но не покажется ли Розе это странным? — выдвигая антитезисы, мы со Святославом стремились помочь движению его мысли, надо быть, адекватно логике гегелевской триады.
— Ничуть, — уверенно возражал он (вероятно это и был синтез), — день у нас послезавтра праздничный, так что… К тому же, этому обстоятельству она будет только рада. Инстинкт подсказывает ей: чем меньше людей встречается на ее пути, — тем больше вероятие спокойного и продолжительного жизненного процесса. Кстати, что у вас за инструмент?
— Два «АПСа», — по-солдатски кратко и своевременно доложил Вятичев, — и еще «Кедр». На случай, если ты для себя ничего не найдешь.
— О-о! — воскликнул Гариф. — А я-то думал, что вы в своей глухомани, если что и найдете, так, разве, один на двоих пестик. И тоже о вас позаботился, — он рассмеялся легко, широко и просто. — Так у нас целый арсенал собран!
— Много — не мало! — глубокомысленно заключил я.
— Это точно, — единовременно откликнулись Святослав и Гариф.
— Итак, к делу! — поддал задору тот, кто лучше всех знал повадки вожделенного объекта. — Если она все-таки решится устроить небольшой веселый пикничок, то, скорее всего, место будет выбрано это, — он уверенно ткнул пальцем в центр густо исчерченного листа, — или это, в двухстах метрах от предыдущего. Для этого машинам нужно будет въехать в балку и вот этот участок пройти по ручью. Дно каменистое, и им это удастся сделать с легкостью. Возможно, один из экипажей охраны останется наверху… Ну, где? Здесь? Или здесь? Но вся надежда на то, что веселая прогулка должна быть импровизированной и краткосрочной. Ведь, для того, чтобы организовать запланированный выезд, необходимо готовиться, кому-то разрабатывать план обеспечения безопасности, — а, значит, в дело будет посвящена уймища народу. С одной стороны — безопасность, а с другой — неминуемо возрастающий процент риска. Что выберет Роза Цинцинат? Она хитра, изворотлива, опытна, но главное — у нее хватает ума всякий раз использовать новый нестандартный способ действий. А в подобных случаях принятие таких, на первый взгляд, спонтанных решений обеспечивает ей маневренность и непредсказуемость, уничтожающие коварные замыслы пускающих жадные слюни сородичей. Так вот, если все-таки машины войдут вот отсюда, с запада…
И мы перешли к детальной разработке проекта наших послезавтрашних действий.
Длинный июньский день отдавал Богу свою солнечную душу для того, чтобы завтра мог народиться новый день, еще более яркий, еще более летний. В комнате уже обозначились слабые розоватые сумерки, а наша троица все продолжала трудиться над своим будущим, не удосуживаясь включить электрический свет.
— А не пора ли нам сделать перерыв, — предложил я. — Завтра еще целый день. Кстати, Гариф…
— А где здесь выключатель? — поднялся со своего места Святослав.
— Гариф, а, Гариф, может, все-таки составишь нам компанию в осмотре достославных мест столицы? Время-то досужее у тебя случается?
Он вскинул на меня лицо, но тут же опустил его к листку на столе.
— Осматривать столицу вместе, Тимур, мы будем не теперь. А времени у меня, как ты говоришь, «досужего», с некоторых пор хоть отбавляй. Собственно с тех самых пор, как судьба подкинула мне эту Цинцинатиху. С тех пор и понеслось все в тартарары, труды, силы, мысли, да, пожалуй, и сам смысл, на котором все это держалось.
