Рокот моторов стихал, вот сделался едва уловимым, — машины уходили куда-то прочь, — и стих. Только далекая трель жаворонка и солнце. Все напрасно… Выждав еще какое-то время, я уже совсем вознамерился выбраться из своего убежища, как вдруг мне почудилось, будто гул машин помалу возвращается. Изо всех сил я напрягал слух… Так и есть, шум моторов становился все отчетливее, прошло еще немного времени, и самодовольный рев наполнил березовую рощу, справа от меня подступавшую к широкому устью балки. Еще чуть-чуть, и показались сами машины. Они шли по дну балки, по каменистому дну ручья, в том же порядке, разве что интервалы между ними стали пошире, пожалуй, для того, чтобы камешки из-под колес не долетали до лобового стекла позади идущих. Уф, что же там ощущал Гариф, прижатый к дверце автомобиля разгоряченной Розиной тушей!
Выбрасывая из-под колес сверкающие фонтаны брызг, два джипа и «Rolls-Royse», рыча, катили по дну балки. Сперва они остановились, метров сто пятьдесят не доезжая до нас. Машины постояли, не выключая двигателей, несколько минут (видимо, в эти минуты Роза принимала решение) и двинулись дальше. Вторая остановка пришлась (о, чудо!) прямо под нашим укреплением. «Неужели они сейчас двинутся дальше? Пусть здесь бросят якорь!» — молил я Провидение, навинчивая на автоматический пистолет глушитель. И Провидение откликнулось. Моторы напряженно урчали какое-то время, но вот затихли, и ученые церберы первыми стали выбираться из своих джипов.
Впрочем, никакого чуда не было в том, что именно на этом месте, а ни каком другом остановила свой выбор Розина жажда романтики, и, я уверен, что Гариф не был столь глуп, чтобы пытаться оказывать воздействие на принятие Розой решения. Просто это был самый живописный и, казалось бы, самый уединенный уголок во всей округе. Ближе к устью было слишком голо, а в противоположной стороне колючий кустарник и заросли высокого пастернака, переплетенные вьюнками и повиликой, также не располагали к приятному возлежанию на прогретой земле. А здесь, — и шелковистая, точно подстриженная, травка, и кусточки с бледно-розовыми цветами, и несколько деревьев, при том все вокруг, вроде бы, прекрасно просматривалось… Так что, Гариф рассчитал верно.
Однако, просматривалось с их позиции, видимо, не все, а вот я на какой-то миг ощутил себя зрителем, сидящим в амфитеатре. Я предполагал, что все произойдет быстрее, ведь охранники должны были сразу же занять означенные вожаком позиции, но Роза зачем-то опять собрала их всех и принялась что-то втолковывать. После непродолжительного собеседования восемь из четырнадцати поворотливых холопов принялись вытаскивать из машин какие-то пакеты и коробки, пожалуй, с продуктами, закупленными по дороге в каком-нибудь надежном магазине. Ну, конечно… Вот уже Роза что-то жует. Откуда ни возьмись, появилась и тонкая яркая циновка… А шестеро не занятых в приготовлениях охранников, стреляя глазами по сторонам, как это делают подозрительные четвероногие, двинулись на предварительно обозначенные рубежи: двое разошлись в противоположных направлениях по дну балки, двое стали подниматься по противоположному склону, а двое…
Он выходил прямо на меня, напряженно озираясь и даже скалясь при этом слегка, возможно, в иные дни такой мимический рефлекс обеспечивал ему особенную проницательность, мобилизуя внимание и интуицию. Он раздувал широкие ноздри, крупные капли пота сверкали на его собранном в гармошку смуглом лбу под навесом коротко стриженой черной шерсти, в уголках рта белела засохшая слюна… Это был крупный, в добрую сотню килограммов, самец. Как же он походил на первобытную зверюгу, собирающуюся пометить недавно зацапанную территорию! Сквозь неплотную сетку листвы я смотрел, как его яйцевидная черная голова поднимается все выше, приближается ко мне… И он увидел меня. Сколько неподдельной животной страсти вырезалось на его лице, темные его глазки точно задрожали, белый оскал сделался шире, и рука уже порхнула к болтавшейся у бедра кобуре… Я вовремя нажал на спусковой крючок, — и короткая очередь вмиг разнесла его яйцевидную башку вдребезги. Но, прежде, чем это произошло, послышалось несколько хриплых щелчков рядом, и, только безголовая туша, рухнув, освободила обзор, я увидел, как по противоположному пронзительно-зеленому склону балки весело катятся вниз еще два тела блюстителей пошатнувшегося Розиного счастья.
В тот же миг резвый вал нежданного ужаса накрыл всю копошившуюся внизу свору, — так выглядит вышедшая на ночную работу бригада тараканов, когда внезапно загорается свет. Не знаю, что за безумный стих накатил на меня, может, уморительная сумятица, возникшая внизу, вновь всколыхнула во мне насмешливую веселость.
— Уже ведь поднялись сильные ветры с моря на устья Дона и Днепра!.. — закричал я что есть духу, выскакивая из своего убежища, бросаясь к рядом лежащему валуну, дабы упрочить свою позицию. — Быть стуку и грому великому на речке Непрядве!
Тем временем по нашей миниатюрной «Непрядве» неслась к машинам в поисках укрытия Розина стража, вздымая ногами снопы брызг. И тут, обращая всю ситуацию уже в полнейший фарс, по соседству загремел голос Святослава:
— Хорошо бы, брат, в то время старому помолодеть, а молодому чести добыть, удалым плеч испытать!
Да, моя веселость была явно преждевременной (хоть и вряд ли я мог бы контролировать тот порыв), — пуля не заставившего себя ждать ответного выстрела цокнула о камень и, срикошетив, рванула мою грудную мышцу и вышла из плеча. Левого плеча. Было больно? О, да, конечно. Но вовсе не так, как это представляется со стороны. А кроме того было бы верхом легкомыслия даже при таких обстоятельствах забыть о том, что в эту самую минуту один из наймитов улепетывает вверх по балке. Я уперся здоровым плечом в камень, чтобы унять возникшее вдруг дрожание в руке, и моя третья пуля догнала спринтера в тот момент, когда он уже нырял в заросли пастернака.
Тем временем и Вятичев не дремал. Тот, кто направлялся к березовой роще, расположенной в устье балки, уже лежал в ручье ничком. Еще один бился в конвульсивном танце агонии, разбрызгивая по траве кровь, у самого основания нашего склона.
— Шесть, — прошептал я про себя.
Вновь сиплый голос соседнего «АПСа».
— О! Семь, — добавил я уже вслух.
Оставалось столько же.
Произошло все это в какие-то считанные секунды. Причем, надо заметить, глушителями было оснащено, как наше оружие, так и вражеское, поэтому баталия шуму создавала столько же, сколько его производят открываемые банки с пивом, если не принимать во внимание мои сумасбродные выкрики да еще стоны убывающих в лучший мир.
Семеро из четырнадцати успели отправиться туда, но остальные уже достигли укрытия, которое предоставляла им выстроившаяся в ряд тройка машин. Пули с их стороны засвистали настойчивее, но положение противника оставалось более, чем невыгодным. Они находились внизу на пространстве достаточно открытом, а кроме того, за нашими спинами горело-сверкало неистовое полуденное солнце, что никак не прибавляло их выстрелам меткости. И все-таки, я понимал отчетливо, что шок, в который их повергла столь каверзная внезапность, скоро пройдет, и тогда вступит в действие мастерство, достижению которого каждый из них посвятил немалое количество лет. И в эту минуту своих быстролетных размышлений я увидел, как Гариф из той самой спортивной сумки, которая не так давно болталась у него на плече, выхватывает такой же, как у охраны «УЗИ» и принимается поливать укрывшихся за машинами. С моей наблюдательной точки трудно было определить, сколь успешно идут у него дела, так как бело-черные вдруг заскакали и запрыгали с такой резвостью, что казалось, число их увеличилось втрое. Однако и Гарифу, как видно, приходилось не сладко, ведь он оставался один в этом змеином гнезде. Мы, как могли, прикрывали его, но миссия на его долю выпала слишком уж серьезная. Было отчетливо видно, что на сине-белой его десантной тельняшке появился еще один цвет — красный. Машины закрывали для нас результаты его внезапного штурма, но кто-то напористо теснил его, — Гариф, продолжая отвечать кому-то невидимому короткими очередями, вскочил на никелированную трубу, навешенную на бампер черного «G-320», перепрыгнул на крышу, и тут мощный удар крохотной пули толкнул его, сшиб с ног, — и Гариф безвольно растянулся на плоской крыше джипа, посверкивающей черным лаком. Однако направление падения Гарифа говорило о том, что пуля пришла не со стороны его противника. И тут только я вспомнил о стержневой цели нашей операции, от которой невольно всего на несколько минут отвлекла схватка с боевиками…
Огромная, она бежала по направлению к выходу из балки, где легкое зеленое золото молодых берез сияло над светлыми колоннами тонких стволов. Она бежала с такой быстроходностью, что выглядело это просто невероятным. Так бежит, чуя роковую опасность многотонный гиппопотам, слон, носорог, казавшийся столь неповоротливым и сонным на своем изобильном пастбище. Она бежала, и громадные жировые наросты ее тела, украшенные бледно-лиловым шелком, взлетали, падали и вновь взлетали с каждым порывистым скачком. Красной панамы давно не было на ее голове, и ярко-рыжая завитая грива трепетала, подобная факелу. Мощная оголенная рука ее вполне профессионально сжимала черный «УЗИ». А на расстоянии пары десятков метров неслась за ней, хитро изворачиваясь на бегу, пара уцелевших охранников, при каждом выверте отпуская в нашу сторону короткие очереди.
