Нет, он не хотел к этим тётям. А его везут… И бесполезно сопротивляться. Он почувствовал себя примерно так же, как в Звенинога, когда впервые повезли в школу в Брюкваозеро, и он тут же самовольно — «поскольку он не раб», — вернулся домой на хутор Убольшойдороги. Да, он помнил, как это было, когда Алфред его учил… Теперь его опять везли, а ему не хотелось… Но он же действительно не раб!..
Поэтому, едва грузовик Алфреда скрылся за поворотом, Его Величество, улучив момент — капитана парома отозвали, — сбежал по трапу, а через секунду этого «клопа», вертевшегося под ногами у взрослых, прогнали от контрольного пункта, и Его Величество оказался на воле. Затем быстрые, хотя и непропорциональные ноги вынесли его через посёлок Ориссааре, и только теперь он вспомнил про чемодан. В нём ничего ценного с точки зрения Короля не было, но за его потерю с него спросят, в этом он не сомневался, как не сомневался и в другом: его ждали «уроки общественных наук». Учитывая же всевозрастающую силу «учебного воздействия», на этот раз «урок» обещался быть особенно впечатляющим, если вспомнить, что ещё недавно результаты подобного «воздействия» превосходили грохот двигателя танка.
Король не хотел на Большую Землю. В другое время, при других обстоятельствах, может быть, согласился бы, но сейчас он туда не хотел: он — Король. Пугать людей, заставить их искать бомбоубежище — тоже не хотел, это также недостойно. Только куда идти? На Сааре? Неразумно: здесь его очень скоро достанут. Он знал, куда должен скрыться, где его не выдадут. А поэтому он шёл смело вперёд, шёл до обеда, после обеда. Понятие «обед» здесь условное, поскольку бутербродами его не снабдили; обедать, по расчёту Алфреда, Король должен был уже в деревне Берёзы, куда с порта Навозного на машине двадцать минут езды, если даже случится в пути ненадолго застрять в какой-нибудь луже, а транспорт для высокородного пассажира капитан обещал достать. Король шёл и тогда, когда солнце уже опускалось низко к лесу справа. Ему вспомнился Карп и то, как он однажды вкусно ужинал в кабине грузовичка бутербродами со свиной тушёнкой. Эх, было время!
Король мог бы попробовать остановить проезжающие грузовики, но этого не делал. Ощущалась какая-то связь между теми, кто ездил в машинах с крестами на бортах, и Алфредом: такая же связь, как между Алфредом и брючным ремнём… Он шёл до темноты, когда стало холодно, завернул в одиночный хуторок у дороги. Здесь на его стук открыла пожилая женщина. В маленькой кухне за столом сидела сероглазая девочка с серьёзным лицом.
— Ланочка, у нас гость, — сказала женщина, когда Король соврал ей, что приехал утром на пароме с Большой Земли и добирается в Журавли пешком, потому что забыл на пароме свой чемодан, а в нём кошелёк с деньгами на дорогу. Он попросился переночевать. Его накормили перловой кашей с маслом. Запивалась каша простоквашей. Спать уложили в чью-то кровать, и спал Его Величество королевским сном, без сновидений. Утром, поблагодарив хозяек, он продолжал свой путь.
Миновали август, а затем и сентябрь, но Алфред более не видел Тайдемана. Он, конечно, знал, что началось повальное бегство людей с Островной Земли — кто куда. Официально, с разрешения властей, отправлялись в Германию: производилась посадка на пароходы, стоящие на рейде за Абрука. Как в тридцать девятом и сороковом годах. Люди собирались на Ползучем Острове, на пристани, здесь небольшими паромчиками доставлялись на пароходы. Уходили в Германию имевшие основание туда ехать: у кого имелись там родственники или были какие-то иные перспективы. Но много народа исчезло тайно, ночами, отправляясь в плавание уже известным путём — через море в обыкновенных рыбацких моторных лодках, нагружаясь в них по пять — десять человек. Даже существовали, как удалось установить Алфреду, перевозчики: за определённое вознаграждение золотом они доставляли желающих в Швецию. И, как это случалось и прежде, немало таких лодок с беженцами пропали без вести, случалось, море выбрасывало трупы погибших. Случались и курьёзы: какие-то неопытные «моряки», перепутав яркую звезду с Полярной и держа курс, ориентируясь по ней (у бедняг отсутствовал компас), совершали в море огромный полукруг, а утром, увидев землю, радовались, полагая, что прибыли в заветную Швецию; они сильно удивлялись, что здешние шведы говорят на чистейшем эстонском языке с островным выговором…
Люди бежали, когда в Пярну уже полыхали пожары, то же самое в городе Осиновая Роща, а немецкие доблестные войска отступали с боями к порту Навозный, нанося противнику сокрушительные удары.
Потому можно было прийти к мысли, что и Тайдеманы сбежали, хотя такое Алфреду представлялось нереальным: они, как граждане немецкого происхождения, вполне могли бы отправиться в Гросс Дойчланд, законно, не таясь, но как-нибудь об этом известили бы Алфреда. Он поднялся к ним, постучал — мансарда ответила молчанием. В конце концов у Алфреда и времени не было ломать голову над вопросом, куда подевались те или другие. В большинстве случаев о том, куда деваются люди, наверняка знала и немецкая комендатура, но, очевидно, и их этот вопрос уже не беспокоил: по всей вероятности, их беспокоил вопрос, куда бы деваться им самим. Во всяком случае, на полуострове Сырве опять строили усиленно оборонительные сооружения, в точности так же, как в сорок первом, когда туда отступали русские.
Батальон Алфреда мало ходил на облавы, уже не очень искали подозрительных людей, продающих в деревнях оружие. Ещё в сентябре в городе организовывались развлекательные мероприятия, выступали артисты, приезжавшие из Главного Города (они вряд ли добрались обратно), вместе с ними выступали и немецкие военные — бывшие артисты. А Остланд-фильм в очередной раз демонстрировал в «Скала» документальную ленту про большевистский террор, жертвами которого пали убитыми две тысячи человек, угнанными шестьдесят — восемьдесят тысяч граждан. Утверждалось, что в фильме использован оставленный большевиками документальный материал: снимки убитых и разрушений, также их киноленты. Оказывается, большевики создавали в Стране У Моря фильм: «Земля эстонцев», в нём без зазрения совести фальсифицировали факты: достижения до их прихода выдавались за достигнутое с их помощью и так далее. Остланд-фильм снимали рижский режиссёр, господин Константин Тумилс Тумилович, также представитель Остланд-фильма в Эстонии, Яан Куслап.
Усиленно вербовали всех, способных носить оружие, в самооборону, из неё же людей помоложе отправляли на фронт, оставшиеся высказывались, что последним недалеко добираться до места назначения: утром выехали — через час на фронте.
Алфреду не удавалось ничего узнать про Ангелочка. Он забежал в комендатуру. Здесь вроде бы спокойно, никто не суетился, не бегал, но люди выглядели нервными, несмотря на всеобщую молчаливость, все будто о чём-то удивительном, загадочном вдруг задумались, а у некоторых такой вид, словно они изо всех сил стараются вспомнить, кому должны тысячу марок, и не могут… Майстер словно глядел сквозь Алфреда, в кабинете полно дыма.
— Вечером, вечером, — сказал рассеянно, — вечером я к вам непременно зайду, — вдруг рассмеялся и спросил: — А вы попросите зайти эту… э-э… Мурлоо, то есть Морилоо?
— Она с сыном уехала нах фатерланд, — сообщил Алфред.
Майстер потускнел. В кабинет вошёл обер-лейтенант Нойманн.
— Но придёт Маазикас… Земляника, — обещал Алфред, в надежде что-нибудь узнать вечером про Ангелочка. Майстер оживился:
— Гут. А у меня есть хороший и очень отличный ликёр для… лэцте мал[26] ’.
Нойманн взглянул удивлённо на Майстера:
— Варум ден лэцте?
Майстер не удостоил его ответом, посмотрел брезгливо-иронично, но Алфред вспомнил, что вечером он должен дежурить в батальоне.
— Эх! — махнул Майстер рукой. — Я сам назначу ефрейтора Коск, гут? Так, в каком доме? Ин Блауен Хаузе одер…[27]
Алфреду не хотелось ин Блауен, он сказал:
— Бай ден флуш[28].
На том и постановили. Алфред выбежал из комендатуры. Где-то играли на аккордеоне, где-то пели.
Был октябрь.
Глаза. Оказывается, Король в состоянии к ним привыкнуть. Они смотрят, они всё время за ним следят, когда он валяется на постели, и даже в темноте смотрят. Во всяком случае, Король их видит и в темноте. Он думает, что это, наверное, краски такие светящиеся, может, с фосфором. Калитко уже несколько дней в ателье не показывается, Иван отправился высматривать Лилиан Вагнер, которая сегодня должна навестить их на Кривой улице. Иван влюблён в Лилиан. Да, очень влюблён в почти взрослую Лилиан маленький Иван, и всё почему? А потому, что у неё доброе сердце, всё из-за этих пирожков, которые Лилиан когда-то совала в карманы маленького Ивана… Родионовича, появившегося среди народа Тори неизвестно откуда. До сих пор в этом нет никакой ясности.
