Чернов почувствовал близость бури и сразу стал меньше.
— Зачем эт-ти оскорбления? Я просто обращаюсь за помощью. Если я не внесу за квартиру нынче…
— То завтра ты уляжешься на мою постель и будешь считать себя вправе? Так?.. Ну ладно, Егор… вот тебе последняя двадцатипятирублевка…
Чернов побледнел…
— Как последняя? Ты говорил-л…
— Что обещал, то исполню… До июля ты будешь получать пятьдесят рублей, но ни копейкой больше! А следующий месяц только двадцать пять. Эти деньги даю авансом. Больше не жди!
Чернов поспешно спрятал бумажку.
— Так что, если мне письмо придется написать-ть, у меня не найдется восьми копеек для марки? — попробовал он опять иронизировать.
— Ну, и не пиши писем! Кто тебя просит? Мир от этого ничего не потеряет…
— А ты пробовал когда-нибудь остаться без карманных денег?
Тобольцев свистнул.
— Мне придется делать долги… — негодовал Чернов.
— Да что я тебе — отец, муж, свекор?.. Вот навязался, прости Господи! Да ступай ты, пожалуйста, на все четыре стороны… Делай долги, хоть грабь! А с меня довольно… Пора и честь знать!
Он растворил дверь и вышел в столовую.
— И это — называется дрруж-бой!!.
Результатом этого визита было то, что Чернов снова объявился в квартире Тобольцева. Он вставал в двенадцать, пил дома, в «Петергофе», чай. Потом шел к приятелю и до обеда валялся на тахте, в его кабинете, с злой холодностью глядя на всякого, кто пытался нарушить его уединение. Уходил он только в восемь, после чаю, и почти всегда последний.
«Погоди, погоди ужо!» — думала нянюшка, поджимая губы.
И вот в один из вечеров к Тобольцеву позвонились. Чернов из кабинета услыхал разговор с нянюшкой и поспешил в переднюю.
— Передайте барину, что приду по делу завтра, в девять, и чтоб он никуда не уходил! — повелительно говорил незнакомец. Это был совсем молодой человек, с усиками и в очках. Одет как приказчик: в пальто, пиджаке и вышитой русской сорочке. Бледное круглое лицо его было самоуверенно, почти дерзко.
— А как о вас доложить? — угрюмо спросила нянюшка.
— Никак не надо. Он меня давно ждет. Сам догадается.
Чернову он не поклонился, только сощурился, хотя тот и выкатил на него глаза и ни разу не моргнул.
— Вот так нахал-л! — возмутился Чернов, когда дверь затворилась за гостем. — Поклонил-лся бы!
— А чего тебе кланяться?.. Ты нешто хозяин? Небось он сразу видит, что ты с боку припека…
Чернов почувствовал тайну. Инстинкт самосохранения подсказывал ему необходимость стать опасным для Тобольцева. Тогда будущность его, Чернова, была бы обеспечена.
На другой день он досидел-таки до девяти, пока Тобольцев грубо не выпроводил его из дома. Но в переулке Чернов дождался, когда к подъезду подъехали сани. Он был очень доволен смущением «нахала в очках». Два раза «нахал» оглянулся на Чернова, продолжавшего стоять на углу.
— Эсвозчэк… — окликнул Чернов, когда незнакомец скрылся в подъезде.
— Занят, — услышал он угрюмый ответ.
— Ну! Так и есть! — Посвистывая, Чернов стал бродить неподалеку.
Тобольцев вышел сам на звонок и вопросительно уставился в лицо пришедшего. Оно показалось ему знакомым.
— Сосновицы, — произнес тот условный пароль.
Глаза Тобольцева засверкали.
— А-га!.. Очень рад! Я давно вас жду… Пожалуйте в кабинет…
— Я спешу, у меня тут извозчик, — ответил гость, снимая все-таки пальто. — Впрочем, папиросочку не откажусь выкурить. Сам о вас давно наслышан. Желательно видеть ближе…
Они крепко пожали друг другу руки.
В квартире не было никого. Гость с любопытством осматривался. Тобольцев подвинул к нему папиросы и пепельницу.
— Вы… Федор? — улыбаясь, спросил он и зажег спичку.
— По прозванию Ртуть, — спокойно добавил тот, наклоняя озаренное светом спички лицо и раскуривая папиросу.
— А ваше отчество?
— Назарыч…
— Федор Назарыч, а ведь мы встречались… Помните, на кладбище?.. Ах, какая это была замечательная речь! У вас талант оратора… Ха!.. Ха!.. Но уж и ядовитый же вы человек!.. Прямо в сердце ужалили нас, интеллигентов…
Скосив глаза на кончик папиросы и краснея, рабочий молчал. Но было заметно, что он очень польщен.
— И неужели вам сошло даром?
— Представьте! — усмехнулся тот. — Сошло.
— Хотите чаю, Федор Назарыч? Интересно бы поговорить…
— Извините, тороплюсь… в другой раз, может быть… Мне самому интересно… А вы, господин Тобольцев, будьте добры мне чемоданчик приготовить!.. Он у вас тут, в квартире?
— Да, да, конечно… Я сейчас притащу его…
— Кстати, я хотел вас спросить… Кто у вас это субъект, который вчера меня тут видел? Вы в нем уверены?
Дерзкие темные глаза из-под очков пытливо впились в лицо Тобольцева. У того дрогнули и высоко поднялись брови.
— Вы, господин Тобольцев, как сочувствующий нашей партии, пользуетесь громадным доверием… И, конечно, не без основания… Но из моих сношений с интеллигенцией я вынес заключение, что конспиративность — черта весьма редкая в вашей среде…
Он помолчал и медленно стряхнул пепел. Тобольцев чувствовал, что краснеет, как школьник.
— Вот хотя бы присутствие этого господина здесь… Вы меня извините, но вы поступаете неосторожно…
— Его здесь нет, — смущенно перебил Тобольцев.
— Да, но он дежурит в переулке… Я хоть и страдаю глазами благодаря моей профессии, но узнал его сразу.
Гость, пощипывая усики, с вызовом глядел на Тобольцева.
Тот вскочил… «Ну, не мерзавец ли?!»
— Послушайте! Вы, пожалуйста, не беспокойтесь!.. Он любопытен, как баба, но человек вполне порядочный… Уверяю вас, я не знал этого! Хотите, я сейчас прогоню его? Хотите?
Рабочий не то чтоб усмехнулся, а как-то покрутил губами, с оттенком обидного снисхождения. Это ясно почувствовал Тобольцев.
— Это лучшее средство подтвердить его подозрения, если они явились… — небрежно заметил он. — Впрочем, чемодан-то он и без подозрения разглядит…
— Уверяю вас, что это неважно!.. Завтра он забудет…
Гость докурил папиросу, потушил ее и поднялся.
— Жаль, что вы не партийный!.. Тогда вы поняли бы, что в этих делах нет мелочей… Не только из-за таких оплошностей, а из-за гораздо меньшего, из-за оброненного словца пропадали десятки людей и тормозилось дело. Я убежден, что этот… барин (с неуловимой иронией сорвалось у него) не погнушался… из любопытства, конечно… спросить извозчика, куда он нанят… Хорошо, что я его заранее не подговаривал… точно предчувствовал эту комбинацию… А, впрочем (он вдруг молодо рассмеялся), вы духом не падайте!.. Это я вам так, на будущее время нотацию прочел… Ну-с, где чемоданчик?
Вдвоем они осторожно снесли его и положили в сани.
— Так как же, господин Тобольцев? Уязвил в самое сердце? Ха!.. Ха!.. Трогай! — Он коснулся маленькой рукой спины извозчика.
— А куда трогать-то? — хмуро спросил тот.
— А вот, голубчик, прямой путь… А стихи ваши мне очень понравились, господин Тобольцев. И читать вы — мастер! Честь имею кланяться… Вы что же это на морозе, да без пальто?.. Приятеля выглядываете? А вон он, за угол юркнул…
— Вы не поедете мимо? — сквозь зубы спросил Тобольцев.
— Конечно, конечно… Зачем мимо? Мы в другую сторону свернем, — иронически поддакнул рабочий. — Очень рад был познакомиться! — Он крепко потряс руку Тобольцева.
Не успели сани скрыться, как Тобольцев кинулся бежать за угол. Лицо его пылало… «Ведь прав!.. Во всем прав!.. И вот это-то всего больнее… Ах, черт! Как свяжешься с этими партийными, всякий раз точно в лужу сядешь…»
Не успел он свернуть из переулка, как чуть не ударился лбом с Черновым.
— Мерзавец! — завопил Тобольцев, хватая Чернова за рукав пальто. — Так ты подглядывать?..
Тот молча сделал несколько отчаянных движений.
— Нет, шалишь!.. Я тебя научу! — Тобольцев скрежетал зубами. В нем разом закипела его «мужицкая» кровь.
Вдруг случилось что-то необыкновенное. Чернов сделал свободной рукой два-три движения… И не успел Тобольцев моргнуть, как у него в руках осталось пальто. А Чернов в одном смокинге и в цилиндре мчался, как балерина, на носках по панели.
Тобольцев опешил, потом дико гикнул и кинулся вслед. Так промчались они с полминуты… Но Чернов был далеко впереди. Он оглянулся. Тобольцев поднял кулак и зарычал: «Убью!..» Чернов, как преследуемый гончей заяц, дрыгал всем телом, промчался еще немного и скрылся за углом.
Улица была пуста, но вдалеке уже слышались голоса…
Тобольцев поглядел на пальто, перекинутое через его руку, потрогал свои волосы и вдруг расхохотался. Его обогнали двое студентов. Потом, оглянувшись, они замедлили шаг.
— За жулика приняли… Ха!.. Ха!.. А квартира настежь стоит… Ладно! Поглядим, когда он теперь за пальто вернется…
