– Ладно, я тут за обедом кое-что обдумал. Ты готов?
– Да.
– Если говорить о химических веществах, множественная миелома может возникать под действием многих канцерогенов. Более всего опасны гербициды. Но в этом случае инкубационный период развития болезни составляет двадцать лет. Токсины работают быстрее, зато они легко отслеживаются с помощью газовой хроматографии или масс-спектрометра. Спецы из отдела криминалистики раскусили бы данный фокус за пять минут.
– Боюсь, это они только на телевидении такие мастера. А в реальной жизни все иначе.
– Не пойму, во что ты вляпался, Крис? Подобное не делается на домашней кухне. Или даже в обычной лаборатории.
– Надеюсь, ты прав, – отозвался Крис, не ответив на вопрос.
– Вторая возможность – это, конечно, радиация, – продолжил Конноли. – С ее помощью легко вызвать лейкемию.
– Но ведь тогда останутся следы?
– Не обязательно.
Крис почувствовал странную тяжесть в сердце.
– Рентгеновские лучи создают разнообразные побочные эффекты, так что о них можно забыть. Гранулы для лучевой терапии могут вызвать ожоги, кожные опухоли и тошноту. Однако некоторые альфа-излучатели опасны даже в микродозах. Любой контакт с ними смертелен.
– Неужели?
Крис схватил авторучку и стал записывать.
– Разумеется, это знают лишь хорошие специалисты. Но самый интересный вариант даже не гранулы.
– А что?
– Против некоторых болезней мы применяем облученные жидкости с очень быстрым периодом полураспада. От двадцати четырех до сорока восьми часов.
По спине Криса пробежал холодок.
– Например, против рака щитовидной железы мы вводим в кровь радиоактивный йод. Тот накапливается в железе, убивает раковые клетки и безвредно выводится из организма. В принципе, если человек разбирается в подобном, он может вызвать опухоль и не оставить следов.
Крис быстро писал в блокноте, зная, что у Конноли мало времени.
– Продолжай.
– Мне известен случай, когда в Африке пытались убить человека с помощью радиоактивного таллия. Радиация разложила таллий на микрочастицы, они разошлись по телу. Парень едва не умер, но в последний момент его доставили к нам. Лучшие врачи боролись за него неделю. Он выжил только потому, что вовремя попал в наш центр. И я очень сомневаюсь, что в другом месте кто-нибудь сумел бы определить причину смерти.
– Впервые слышу. Я полистал свои учебники по онкологии, но не нашел ничего похожего.
– В учебниках не все пишут, Крис. Вообще, если бы я захотел заразить кого-нибудь раком без малейшего риска быть пойманным, то выбрал бы один из двух путей. Первый – вирусы.
– Я уже думал об этом, но у меня не хватает информации.
– Придется подождать какое-то время, прежде чем жертва умрет.
– Фактор времени не самый главный.
– Так вот, Т-лимфотропный вирус человека вызывает по крайней мере одну форму лейкемии. Саркома Капоши, которую связывают с ВИЧ-инфекцией, обусловлена герпесом восьмого типа. Вирус Эпштейна–Барра отвечает за лимфому Беркитта, а папилломавирус человека – за рак шейки матки. Вероятно, герпес влияет и на множественную миелому. Полагаю, в ближайшие десять лет мы обнаружим, что вирусы причастны ко всем видам онкологических заболеваний с неустановленной этиологией. И не только онкологических.
Крис лихорадочно стенографировал слова Конноли и одновременно говорил в трубку, чтобы удержать его у телефона:
– Я слышал, что один из вирусов герпеса связан с рассеянным склерозом.
– Да, шестого типа, – отозвался Конноли. – Есть данные, что вирусные компоненты задействованы и в диабете. Но вернемся к раку. Нет сомнений, что вирусы могут вызывать опухоли. Однако отсюда еще не следует, что это простой процесс. Миллионы женщин являются носителями папилломавируса, но далеко не у всех развивается рак шейки матки. Если вы просто заразите кого-то онкогенным ретровирусом, от этого не будет толку. Вам придется решать более сложные задачи. Например, как отключить действие генов, подавляющих опухоли, или стимулировать рост клеток. Здесь нужны серьезные исследования.
От полученной информации у Криса закружилась голова.
– Значит, мы говорим о том, что не под силу современным технологиям?
– Вовсе нет. Я сам проделывал такое в своей лаборатории.
– Что?
– Да, звучит странно, но мы занимались этим. Я собирался разобраться в причинах хронической миелогенной лейкемии, и мы придумали что-то вроде генной терапии. Присоединили к ретровирусу ген, индуцирующий лейкемию, и заразили им мышь. Канцероген внедрился в ее геном, и через неделю она заболела лейкемией.
У Криса перехватило дыхание. Помолчав, он спросил:
– Это был экземпляр с ослабленным иммунитетом?
– Нет. Абсолютно здоровая особь.
– Господи, Питер!
– Что?
– Ты убил мышь с помощью рака!
– Да. Но когда-нибудь это спасет тысячи человеческих жизней.
– Нет, я о другом. Значит, то, о чем я писал тебе в сообщении… возможно!
– Теоретически – вполне.
– А практически?
Конноли сделал паузу, чтобы взвесить свой ответ.
– Если поставить опыты на приматах или, не дай Бог, на людях, – да, и практически тоже.
Крис крепко стиснул трубку в руках.
– Пожалуй, тут есть повод для беспокойства, – продолжил Конноли, – но подобные исследования стоят миллионы долларов, и обычному убийце они не по плечу. Не говоря уже о том, что в таких вещах разбираются лишь крупные специалисты.
– Но если преступник пользуется данным методом, он может быть уверен, что его не разоблачат?
В голосе Конноли прозвучал профессорский холодок:
– Крис, если бы я намеревался использовать подобную технологию, то мог бы убить кого угодно, не опасаясь, что меня разоблачат даже величайшие криминалисты в мире. Я мог бы явиться в суд с повинной, и все равно бы они ничего не доказали.
У Криса задрожали руки.
– Слушай, – сказал Конноли, – но ты ведь не думаешь…
– Я не знаю, Пит. Ты упомянул, что есть два пути?
– Да. Второй сценарий выглядит еще более пугающим, поскольку не требует больших затрат. Все, что для него нужно, – врач-гематолог или онколог с моралью доктора Менгеле. Достаточно немного модифицировать трансплантацию костного мозга. Взять у пациента клетки костной ткани, облучить их в лаборатории – или обработать как-то иначе – и снова поместить в организм человека.
– И какой будет результат?
– Именно такой, как ты говорил. Костная ткань превратится в фабрику по производству опухолей. В том числе всех видов рака крови.
– И никто не сумеет ничего доказать?
– Если только ты сам в этом не признаешься.
– Господи Иисусе! – Крис обдумывал его слова. – Для этого годятся только клетки костной ткани? Или можно использовать более распространенный материал?
– Наверное, сгодятся и обычные живые клетки с тем же набором ДНК, что у пациента. Например, корешки волос или соскоб со слизистой. Но костная ткань – самый лучший вариант.
Крис почувствовал, что получил слишком много сведений, чтобы как следует переварить их.
– Питер, ты можешь что-нибудь сказать об отделах гематологии и онкологии в университетском медицинском центре? Кто там тебя заменил?
– Я мало что знаю. Миновало уже восемь лет. Меня быстро перевели, и я оставил Алана Бенсона в качестве заместителя, пока не изберут нового шефа.
– Да, помню.
– Теперь там отличная больница с новейшим оборудованием. Отделение гематологии возглавляет Пирсон. Он перебрался туда из Стэнфорда, где руководил каким-то важным проектом. Сейчас они делают отличную программу по пересадке костного мозга, но статус национального центра им пока не светит, а это всегда было моей мечтой.
– Ты знаешь там людей, которые работают над тем, о чем мы говорили?
– Ты имеешь в виду ретровирусы? Или пересадку костных тканей? Радиацию?
– Все вместе.
– Не слышал, чтобы там велись какие-либо исследования по ретровирусам, но тебе лучше обсудить это с кем-нибудь другим. Например, с Эйджитом Шандреказаром. Он первоклассный вирусолог, и я рад, что мне довелось с ним поработать. Был еще ученый широкого профиля… я поручал ему сложные задания по гистологии и культуре тканей. Его звали… Тарвер. Элдон Тарвер. Я не знаю, где он сейчас.
– Понятно.
Крис услышал женский голос.
– Ладно, дружище, меня уже зовут. Я тебе чем-нибудь помог?
– Ты меня просто поразил.
– Зачем тебе это нужно?
– Если один мой друг окажется прав, я подкину тебе интересную историю, о которой можно будет написать в журналах.
Конноли рассмеялся.
– Всегда рад. Это помогает увеличить финансирование на науку.
Крис повесил трубку и просмотрел свои записи. Зря он не поверил Алекс. Разумеется, ей не хватало медицинского образования, но она опиралась на факты и пришла к неожиданным, но вполне правдоподобным выводам. А Крис отверг ее идеи, как узколобый профессионал. Он чувствовал себя одним из тех надутых французских докторов, которые смеялись над Пастером, когда тот доказывал, что сибирская язва вызывается бактериями. Но Крис не собирался следовать их примеру. Как только он убеждался в своей ошибке, то становился ярым приверженцем истины. А здесь на кону стоит его жизнь.
