– Guten Tag, Fraulein. Ist Herr… [35] О нет, я говорю по-английски. И вы говорите? Нет, я звоню не из Калифорнии, но это срочно… Даулинг… Мне нужно связаться с…
– Калебом, – быстро подсказал Джоэл.
– С Калебом Даулингом. – Моряк прикрыл ладонью трубку. – Что это за имя такое?
– Так называют людей в туфлях от Гуччи.
– Что?… Oui, ja, да, спасибо. Сейчас его позовут. Берите. – И Фитцпатрик передал трубку Джоэлу.
– Джо?
– Да, Кэл. Я обещал позвонить вам сразу же после встречи с Фоулером. Все в порядке.
– Нет, мистер юрист, не все в порядке, – холодно возразил актер. – Нам нужно серьезно поговорить, должен вам сказать, только что сыграл в ящик один парень.
– Не понимаю.
– В Париже умер какой-то человек. Так вам понятнее?
– О Боже! – У Конверса перехватило горло, он почувствовал, как кровь отливает от лица. На какое-то мгновение ему показалось, что сейчас его вырвет. – Значит, они добрались до вас, – прошептал он.
– Примерно час назад здесь был представитель немецкой полиции. И на этот раз у меня не было сомнений относительно личности гостя. Самый настоящий полицейский.
– Просто не знаю, что вам и сказать, – запинаясь, проговорил Джоэл.
– Вы действительно сделали это?
– Я… я полагаю, что да, – сказал Конверс, глядя на диск телефона-автомата, но видя перед собой залитое кровью лицо человека в парижском переулке, чувствуя липкую кровь на своих руках.
– Ах, вы полагаете? Знаете ли, в таком деле хотелось бы услышать нечто более определенное.
– В таком случае – да. Отвечаю вам: да, я это сделал.
– И у вас были на то причины?
– Я считаю, что были.
– Мне бы хотелось послушать обо всем этом, но только не сейчас. Назовите место, где бы мы могли встретиться.
– Нет! – воскликнул Джоэл несколько смущенно, но весьма решительно. – Я не могу впутывать вас. Держитесь от этого подальше!
– Тот парень оставил мне визитную карточку и просил позвонить, если вы объявитесь. Толковал что-то о сокрытии информации, о соучастии в преступлении…
– И он был прав, абсолютно прав! Ради Бога, расскажите ему все, Кэл! Всю правду. О том, как мы проболтали несколько часов в самолете, как вы сняли для меня номер, сняли вы его на свое имя, не желая вводить меня в расходы. Не скрывайте ничего! Расскажите даже об этом нашем разговоре!
– А почему я молчал раньше?
– Ничего страшного, вот теперь вы ему все говорите. Для вас это было шоком, я – ваш соотечественник, и оба мы в чужой стране. Вам нужно было время, чтобы подумать, поразмыслить. Мой звонок заставил вас опомниться и начать действовать разумно. Скажите ему, что вы обвинили меня в преступлении и я не отрицал его. Будьте с ним откровенны, Кэл.
– И до какой степени? Говорить ему о Фоулере?
– Можно сказать, но не обязательно. Поймите меня правильно – у него другая фамилия, и, даю вам слово, он не имеет отношения к Парижу. Упоминание о нем может привести к нежелательным осложнениям.
– Сказать ему, что вы в Альтер-Цолле?
– Именно отсюда я и звоню вам.
– Теперь вы не сможете вернуться в “Кенигсхоф”.
– Ерунда, – торопливо заверил его Джоэл, стараясь поскорее закончить этот разговор, чтобы иметь возможность подумать. – Багаж мой в аэропорту, и там мне тоже нельзя появляться.
– У вас еще был портфель.
– О нем я позаботился. Он в надежном месте. Актер помолчал и затем медленно сказал:
– Значит, вы советуете мне оказать полную поддержку полиции и рассказать им всю правду?
– Не упоминая, однако, о фактах, не связанных с данным делом. Да, именно это я вам советую, Кэл. Только так вы докажете свою непричастность к этой истории.
– Разумный совет, Джо-Джоэл, и я бы с удовольствием им воспользовался, да только боюсь, что ничего из этого не выйдет.
– Что? Почему?
– Потому что плохие парни, вроде воров или убийц, подобных советов не дают. Такого мне в сценариях не встречалось.
– Глупости! Ради Бога, сделайте так, как я говорю!
– Извините, напарничек, я не люблю плохой драматургии. Поэтому лучше уж вы сделайте то, что я вам скажу. Рядом с университетом есть большое здание – отреставрированный дворец, с редкостным по красоте садом в южной стороне. Там вдоль главной дорожки расставлены скамейки. Прекрасное место в летнюю ночь, тихое и безлюдное. Будьте там в десять часов.
– Кэл, я не могу впутывать вас!
– Я и так уже влип во все это по самые уши. Я утаил информацию и оказал содействие беглому преступнику. – Даулинг снова приостановился. – Есть один человек, с которым вам надо встретиться, – добавил он.
– Нет!
В ответ он услышал щелчок, и линия замолчала.
Глава 10
Конверс повесил трубку и, держась за края кабинки, постоял немного, пытаясь собраться с мыслями. Он убил человека и сделал это не на войне, перед лицом всех, и не в джунглях Юго-Восточной Азии, спасая свою жизнь, а в парижском переулке, руководствуясь какими-то весьма смутными предположениями. Прав он или нет, но дело сделано. Немецкая полиция разыскивает его, а это означает, что в дело вмешался Интерпол, получив сведения от Жака Луи Бертольдье, оставшегося в стороне и вне всяких подозрении. Джоэл припомнил собственные слова, сказанные им всего несколько минут назад. Если жизнь Пресса Холлидея – ничто по сравнению с тем, против чего он выступил, то что стоит жизнь жалкого наемника в глазах Бертольдье – полномочного представителя “Аквитании” во Франции? Выбора нет, подумал Конверс. Нужно продолжать делать свое дело. А для этого он должен быть на свободе.
– В чем дело? – спросил Фитцпатрик, который стоял в нескольких шагах от Джоэла. – Выглядите вы так, будто вас лягнул осел.
– А он и лягнул, – согласился Джоэл.
– Что-нибудь с Даулингом? У него неприятности?
– Будут неприятности, непременно будут! – взорвался Джоэл. – Потому что он – самонадеянный осел, ведет себя так, будто играет в каком-нибудь дурацком фильме!
– Совсем недавно вы были о нем другого мнения.
– Мы с вами познакомились и пришли к определенному решению, но что касается его… – Конверс заставил себя расстаться наконец с телефонной кабинкой и теперь отчаянно пытался сконцентрироваться на предстоящих им немедленных действиях. – А впрочем, как бы я ни судил о нем… – Он огляделся в поисках такси. – Пойдемте, сейчас нам придется срочно пустить в ход ваши завидные лингвистические способности. Мы должны найти себе пристанище дорогое, но без шика, а главное – без вездесущих иностранных туристов, не знающих немецкого. Иначе они тут же оповестят всех, что я могу спросить дорогу только в пяти ближайших кварталах Нью-Йорка. Требуется дорогой отель, который не нуждается в иностранцах и не заискивает перед ними. Вы понимаете, что я имею в виду?
Фитцпатрик кивнул.
– Чопорное, клубного типа заведение, ориентированное на клиентов из элиты немецкого бизнеса. Таких много в любом большом городе, но за завтрак там сдирают сумму, равную трем моим недельным окладам.
– Вот и отлично, здесь, в Бонне, у меня масса денег. И я не прочь спустить хоть немного.
– С вами не соскучишься, – заметил Конверс.
– Значит, вы думаете, можно подыскать для нас примерно такой отель?
– Я изложу наши требования таксисту, и он наверняка отвезет нас куда надо. В отличие от Нью-Йорка, Лондона или Парижа Бонн – маленький город… Вон освобождается такси. – И оба они заторопились к обочине тротуара, где высаживалась четверка пассажиров, увешанных фотоаппаратами и сумками.
– А как вы это сделаете? – спросил Конверс, кивая туристам, которые тут же вступили в ожесточенный спор – мужчины против женщин, фотоаппараты против сумок.
– Изложу ему все ваши пожелания, – ответил Фитцпатрик. – Тихий, хороший отель без Auslanderlarn.
– Что?
– Без иностранцев и иной подобной публики. Скажу, что нам предстоит встреча с важными немецкими дельцами, например банкирами, и мы хотим найти место для конфиденциальных совещаний. Шофер поймет, что нам нужно.
– И обратит внимание на отсутствие багажа, – возразил Джоэл.
– Прежде всего он обратит внимание на деньги у меня в руках, – отпарировал морской офицер, распахивая перед Конверсом дверцу такси.
Коннел Фитцпатрик, капитан третьего ранга военно-морского флота США, член ассоциации военных юристов со всеми вытекающими отсюда привилегиями, здорово уязвил Джоэла Конверса, специалиста по международному частному праву, явив свое превосходство там, где последний чувствовал себя наиболее уязвимым. Военный юрист играючи пристроил их в апартаментах старинной гостиницы на берегу Рейна со странным названием “Ректорат”. Это было одно из переоборудованных довоенных имений, где гости хотя бы простым кивком, но раскланивались друг с другом и где обслуживающий персонал Редко поднимал глаза, как будто говоря о своем желании услужить или утверждая тот факт, что, будучи опрошены о таком-то господине, они не смогут сказать, что знают его.
