Возвращаясь к палатке Доминики, я раздумывал, не последовать ли примеру Квирренбаха.
Пожалуй, стоит задать Доминике несколько вопросов. Но с равным успехом я могу обратиться к любому из ее конкурентов. Не исключено, что придется поговорить с каждым из них. С Доминикой меня связывал лишь Квирренбах. Сказать по правде, я уже начал к нему привыкать. Но рано или поздно нам придется расстаться, хочу я этого или нет. Можно сделать это прямо сейчас. Покинуть вокзал – и мы вряд ли когда-нибудь увидимся.
Я проталкивался через толпу, пока не вышел за пределы базара.
Дальняя стена наполовину развалилась, и через дыру открывался вид на нижние уровни Города, скрытые за плотной завесой грязного дождя. Его потоки непрерывно низвергались через край терминала. Поблизости в ожидании пассажиров бездельничали рикши. Некоторые из повозок – вертикальные ящики, закрепленные между двумя большими колесами, – передвигались при помощи паровых двигателей или пыхтящих моторов на метане. Другие были снабжены только педалями на манер велосипедов, а несколько повозок, похоже, были переделаны из паланкинов. Позади разместился транспорт, рассчитанный на более состоятельную публику. Пара элегантных летательных аппаратов на продольных направляющих, словно присев на корточки, сильно напоминали воланторы, весьма популярные на Окраине Неба. Рядом красовалась не менее живописная троица – конструкции, похожие на вертолеты с компактно сложенными винтами. В настоящий момент команда рабочих загружала в один из них паланкин. Поскольку он не проходил в дверь, ящик вполне бесцеремонно привели в горизонтальное положение. Интересно, что это было – похищение или просто посадка в такси?
Сейчас я вполне мог разориться на волантор, но путешествие на рикше почему-то показалось мне более предпочтительным. Как минимум, я познакомлюсь с местными достопримечательностями – небольшая прогулка без конкретной цели не помешает.
Я уже начал протискиваться сквозь толпу, решительно глядя прямо перед собой, но на полпути передумал и направился обратно, к палатке мадам Доминики.
– Господин Квирренбах уже закончил? – осведомился я у Тома.
Паренек все еще пританцовывал под музыку ситара, он явно удивился тому, что кто-то добровольно вошел в палатку.
– Господин еще не готовый – десять минут. Деньги есть?
Я понятия не имел, во сколько обойдется операция. Пожалуй, денег, полученных от реализации экспириенталий с Гранд-Титона, должно хватить. Я отсчитал долю Квирренбаха и выложил банкноты на стол.
– Недостаточно, господин. Мадам Доминика хотеть еще одна.
Я неохотно извлек из своей пачки мелкую купюру и добавил ее в долю Квирренбаха.
– И постарайтесь как следует, – предупредил я. – Господин Квирренбах мой друг. Если вздумаешь заниматься вымогательством, когда он выйдет, я вернусь.
– Мы постараться, господин.
Я проследил, как мальчуган скользнул за перегородку. Пока она была приоткрыта, успел заметить порхающую мадам Доминику и ее длинную кушетку. Операция шла полным ходом. Квирренбах, обнаженный до пояса, распростерся на кушетке, его голова была чисто выбрита и опутана сетью крошечных датчиков. Доминика шевелила пальцами, словно кукловод, – и действительно, от ее пальцев тянулись почти невидимые нити. Повинуясь ее движениям, вокруг черепа Квирренбаха плясали блестящие разнокалиберные бусинки. Ни крови, ни явных следов уколов на коже композитора я не заметил.
Похоже, я недооценил Доминику.
– Хорошо, – сказал я, когда Том вернулся. – Хочу попросить у тебя об одолжении, которое стоит этой бумажки. – Я показал ему мелкую купюру. – Только не говори, что я тебя обижаю, ведь ты не знаешь, о чем я собираюсь попросить.
– Говорить, большой дядя.
Я махнул рукой в сторону рикш:
– Эти штуки ездят по всему Городу?
– Почти по весь Мульча.
– Мульча – это район, где мы находимся?
Ответа не последовало, поэтому я просто вышел из палатки, а паренек следом за мной.
– Мне нужно попасть в другой район. Я не знаю, насколько это далеко, но не хочу, чтобы меня обманули. Уверен, что ты можешь устроить мне такую поездку. Ведь сможешь? Тем более что мне известно, где ты живешь.
– Большой дядя кататься за хороший цена, беспокойся не надо. – В его мозгах явно что-то шевельнулось. – Не ждать твой друг?
– Нет. У меня срочные дела, которые не касаются господина Квирренбаха. Мы на время расстанемся.
Я искренне надеялся, что это правда.
Большинство рикш в той или иной степени напоминали волосатых приматов неопределенной породы. Такая генетическая модификация была весьма полезна с профессиональной точки зрения: ноги у них были длиннее и сильнее, чем у обычных обезьян. Том неразборчивой скороговоркой переговаривался на каназиане с другим пареньком. Они могли быть близнецами, но собеседник Тома был короче подстрижен и, пожалуй, на год постарше. Мой помощник представил его как Хуана. Похоже, ребята были знакомы не первый день и давно сотрудничали. Хуан пожал мне руку и проводил к ближайшей повозке. Я торопливо оглянулся. Ладно, будем надеяться, что Квирренбаху пока не до меня. Совершенно неохота оправдываться, если он придет в себя достаточно быстро и Том сообщит ему, что я покинул вокзал. Некоторые пилюли невозможно подсластить. Например, когда тебя бросает человек, которого ты принимаешь за друга, хотя он всего лишь случайный попутчик.
Впрочем, муки отверженного вполне могут воплотиться в один из его грядущих шедевров.
– Куда ехай, господина?
Речь Хуана не уступала речи Тома. Я поневоле подумал о смешении языков: это был дикий коктейль из русиша, каназиана, норта и дюжины других диалектов, на которых говорили здесь в период Бель-Эпок.
– В Полог, – сказал я. – Ведь ты знаешь, где это?
– Конечно, – отозвался он. – Моя знай, где Полог, моя знай, где Мульча. Твоя думай, моя идиот, как Том?
– Ну, так вези меня туда.
– Нет, господина. Моя не моги везти твоя туда.
Я собрался было подогреть его энтузиазм очередной банкнотой, но понял, что причина отказа куда серьезнее, нежели заниженная плата. И проблема, скорее всего, возникла по моей вине.
– Полог – это район Города?
Последовал сосредоточенный кивок.
– Твоя чужак, да?
– Да, я тут впервые. Поэтому будь добр, объясни, почему не можешь отвезти меня в Полог.
Купюра, которую я наполовину извлек, исчезла из моих рук, и Хуан так торжественно предложил мне занять заднее сиденье повозки, словно это был трон, отделанный роскошным бархатом.
– Моя показать твоя. Но моя не везти твоя туда, понимать? Для этого твоя нужен что-то побольше, чем рикша.
Он вскочил на соседнее сиденье, наклонился, шепнул что-то на ухо вознице, и примат завертел педалями. При этом он громко ворчал – должно быть, выражал крайнее недовольство судьбой, на которую его обрекла генетика.
Позже я узнал, что биоинженерия животных была одной из немногочисленных областей промышленности, которые процветали и после эпидемии. Когда полагаться на механизмы стало нельзя, генетики мгновенно заполнили эту нишу.
Как недавно сказал Квирренбах, самое страшное бедствие непременно принесет кому-нибудь выгоду.
И чума – не исключение.
Отсутствие стены позволяло воланторам (и, по-видимому, прочим летательным аппаратам) свободно покидать здание, но рикшам приходилось пользоваться наклонным бетонным тоннелем. Сырые стены и потолок сочились густой слизью. Но здесь, по крайней мере, было прохладнее. Шум терминала вскоре стих, молчание нарушалось лишь тихим поскрипыванием шестеренок и цепей, при помощи которых вращательное движение педалей передавалось колесам.
– Твоя здесь чужак, – повторил Хуан. – Не из Феррисвиль и не из Ржавый Пояс. И даже не из остальная система.
Неужели мое невежество настолько бросается в глаза, что его заметил даже этот ребенок?
– Наверное, у вас сейчас мало туристов?
– С тех пор как приходи плохой времена – да.
– Как вам удалось их пережить?
– Не знай, господина, моя только два год.
Ну конечно! Это случилось семь лет назад. С точки зрения ребенка – давным-давно. Хуан, Том и прочие уличные мальчишки едва ли могли помнить, каким был Город Бездны до эпидемии. Они застали лишь несколько лет изобилия и безграничных возможностей, но восприятие у ребенка слишком примитивное, чтобы оставить отчетливые воспоминания. Все, что дети знали и помнили, – это Город нынешнего времени. Огромный, темный, он вновь таил в себе массу возможностей, но теперь они были связаны с опасностью беззакония. Город воров и попрошаек, город тех, кто способен существовать благодаря своим мозгам, а не кредитным рейтингам.
Не хотел бы я жить в таком месте.
Мы встречали других рикш, которые возвращались на вокзал. Их гладкие, мокрые от дождя бока блестели, как лакированные. Иные везли пассажиров, те угрюмо горбились, кутаясь в дождевики. Весь вид этих людей говорил о сильном желании очутиться подальше от Города Бездны. Пожалуй, я бы и сам был не прочь. Я устал, было душно, одежда пропиталась дождевой влагой и моим потом, кожа зудит, источая запах. Пожалуй, есть еще одно желание – немедленно залезть в ванну.
