Крысолов, внимательно выслушав начало вопроса, медленно, как убийца, обнаруживший прятавшегося под диваном ребенка, повернул голову к Секачу, и тот умолк, словно осознал, что нес полную околесицу.
— Ты и вправду считаешь, что на это можно полагаться в полной мере? — слетело с сухих, посеченных губ Крысолова.
— А почему нет? — перешел в наступление Секач. — Если бы ты наладил контакт раньше, возможно, они перестали бы ломиться к нам в шлюзы?
— Ими управляет Высший Разум. — Крысолов наконец отвел взгляд от Секача, вновь направил его на дорогу.
— Так это же еще лучше! Если он, как мы и предполагали, существует на самом деле — почему бы тебе не договориться именно с ним? Это же легче, чем убалтывать каждую отдельно взятую собачонку, чтобы они прекратили охотиться на нас.
— Серега, не смеши. — На устах Крысолова появилась ироничная улыбка, но даже она была лучше и приятней для глаза, чем тот взгляд, который заставил Секача чувствовать себя глупцом. — Договор подразумевает под собой взаимную выгоду, а наши с ним интересы — как две машины на автостраде. Только одна пытается удрать, а другая всегда едет по встречке. И если у первой нет фар и она движется, всем сердцем полагаясь на авось, то у второй — руля, которого она лишилась сознательно. Понял, к чему я это? К тому, что у него, уже неуправляемого, одна цель в жизни — уничтожить нас, брат. Все, чего он хочет, — это не видеть нас больше никогда. Ему важно только это. И что ты, хотелось бы знать, собираешься предложить ему взамен? Может, дань и жертвоприношения в дни солнечного равноденствия?
— А он… человек? — поинтересовался Секач, отвлеченный на секунду осмотром большого придорожного ресторана, на парковке которого пригорюнился с десяток одноцветных в свете сумерек легковушек.
— Сейчас трудно предполагать, но когда-то он, по-видимому, был именно человеком. Возможно, он ненавидит свое отражение в зеркале, а потому и хочет изничтожить остатки человечества. Чтоб не дразнили. Хотя… кто его знает?
— Хорошо, но ведь тебе как-то удалось предотвратить бойню там, на берегу? Значит, сумел-таки договориться?
— Неправильно слова подбираешь, Серега, — понизил голос Крысолов, то ли потому, что ветер из встречного сменил направление на боковой, то ли чтобы его не слышал сидящий за его спиной Лек. — Это не называется «договорился», скорее «выпросил». Да и выпросить у меня вряд ли получилось бы, если бы у вожака той своры не возникли небольшие разногласия с Разумом. Он не то чтобы передумал нападать на нас, он просто подчеркнул свою независимость, понимаешь? А мы оказались посредниками, той костью, которую собака отказывается брать в знак протеста. И встреть мы их еще раз, кто знает, как бы все обошлось? Ведь в тот раз ими двигали бунтарские побуждения, а уже в следующий, вполне возможно, это был бы голод. Вот тебе, Серега, и вся мистика. — Его глаза потускнели, как у фокусника, чьи фокусы еще задолго до конца выступления стали предсказуемыми и скучными публике, а лицо приобрело отпечаток меланхолии. — И ни с кем мы уже не договоримся, старичок. Ни с кем. И никогда.
Секач хотел что-то сказать, может, даже возразить, но, набрав в легкие воздуха, лишь громко выпустил его через ноздри. Да и что тут скажешь? В сказки-то верить, конечно, хочется не только детям, но вера эта слишком хрупка и ненадежна. Она как весенний лед, на который так и подмывает выйти, чтобы катнуться в последний раз. Хотя бы до середины и обратно. А здравый смысл, отчего-то в облике строгого дядьки в жестком брезентовом костюме с аббревиатурой МЧС на рукаве, показывает тебе кулак и начинает гундосить свою длинную, заунывную речь. В такие минуты ты готов его убить, задушить собственными руками за то, что он не дает тебе вдоволь насладиться вырисовыванием разных фигур, но когда лед начинает действительно под тобой трещать…
— А когда ты вообще узнал, что владеешь телепатическими способностями? — Секач искоса взглянул на Крысолова.
— А-а-а-а, — поморщился Кирилл Валерьевич, махнув рукой, — давно это было. Расскажу как-нибудь в другой раз, ладно?
— Когда окажется, что умеешь еще и летать, как крылач? — попытался поднять настроение Секач бодрым голосом.
— Между прочим, — несерьезно сдвинул брови Крысолов, — ты ослушался моего приказа и выстрелил в страдающего гигантизмом ламара. Надо бы тебя наказать за это.
— А ты обозвал меня чертовым клоуном, забыл? — незамедлительно нашел, чем отразить атаку Секач. — И что самое главное — ни за что ведь!
— Было бы за что, — прохрипел, устало посмеиваясь Крысолов, — я бы тебя еще и не так назвал. Из-за тебя могло все «парапсихологическое явление» к чертям собачьим покатиться. А еще спрашиваешь, почему раньше я не налаживал контакт. Вот из-за таких, как ты, которым лишь бы стрелять, и не налаживал. Чертовы клоуны, — беззлобно подытожил Крысолов.
— Вот! — затряс перед его лицом указательным пальцем Секач. — Вот снова обозвал ни за что! А потом люди скажут, что я выдумываю. Наговариваю. Что Крысолов совсем не такой. Он — сдержанный, воспитанный и интеллигентный мужчина! Давай рассказывай, как ты научился понимать собачий лай, и я прощу все твои провинности. Идет?
— Будешь как тот Шурик, — несильно ударив его в бицепс, улыбнулся Кирилл Валерьевич. — Только не проси меня помедленнее, ладно?
— Какой еще Шурик? — недоуменно уставился на него Секач. — Это из сталкеров кто-то?
— Из сталкеров, — кивнул Крысолов и засмеялся еще громче. На глаза у него выкатили слезы.
Секач снова смотрел на него, как на умалишенного.
— Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! — сквозь смех выдавил он, про себя отметив, как удивительно точно он вспомнил столько лет спустя эту кинофразу. И насколько символично она теперь прозвучала.
— Я что-то пропустил? — поинтересовался Секач, дождавшись момента, когда Крысолов перестанет хохотать.
— Ладно, проехали, — стирая рукавами слезы с лица, сказал тот. — Так, вспомнилось кое-что, не обращай внимания.
— Не обратил, — тут же отмахнулся Секач. — Рассказывай давай.
По обочине промчал навстречу темный, продолговатый, изъеденный ржавчиной знак, удерживаемый на V-образной, просвечиваемой насквозь конструкции.
— Пирятин, — кивнул Секач, тревожно посмотрел на часы и выглянул в зеркало заднего вида. — А наших почему-то еще нет.
— Да догонят они, — заверил его Кирилл Валерьевич. — Не малые же дети, в самом деле. Дорога чистая. А мы их где-то здесь подождем, до Лубнов у нас все равно топлива не хватит. — Он всмотрелся вперед, где возле дороги стали все чаще появляться маленькие частные домики, затем оглянулся назад. — Лек, ты там как?
— Нормально все, — над сиденьями возник кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. — Расскажите о собаках, Кирилл Валерьевич.
— Вот ты, значит, какой ушастый, — удивился Крысолов.
— Так вы и не шептались же вроде, — понаглел Лек.
— Во молодежь, блин, пошла, — мотнул головой Крысолов и взглянул на осчастливленного Секача.
— Правильно, Лек, так его, а то чуть что его коснется, он сразу на мороз.
— Да что там рассказывать, мужики? Я и сам толком не помню — малый же совсем еще был. И думал я тогда, что все животные говорят словами, только каждый на своем языке. Сидел часами на улице и слушал, как мяукает кошка или лает собака. Даже сам иногда пробовал по-ихнему… — Крысолов сконфузился, будто признался, что до сих пор тайком рукоблудит. — Так и вышло, что я начал их понимать. Не общаться, а именно понимать. А сегодня вот случилось и пообщаться.
— Значит, ты можешь общаться только с теми, кто сам выходит к тебе на контакт? — слегка разочарованно произнес Секач, сморщив лоб и скрестив руки на груди. — Я правильно тебя понял?
— Да, все верно. С собаками гораздо проще, поскольку у них очень сильное поле, они издали чувствуют мое присутствие, а также мою способность к телепатии. Но общаться с ними, уж поверь, у меня никогда не возникало и малейшего желания. Да и возможности не было… Если бы тогда, когда я был молодым и неотесанным, меня не начали шугать и опыты разные на мне ставить — кто знает, может, я и вправду смог бы в полной мере развить в себе эту способность. А так… с меня такой же телепат, как вона с Михалыча спринтер. Посему гори оно все ярким пламенем, Серега. Не хочу я. И смысла в этом никакого нет.
Положа руку на сердце, Секач жалел, что начал этот разговор. В некоторой мере он даже злился на себя за совсем ненужную, несвоевременную настойчивость и нелепое упрямство и на Крысолова злился за то, что тот так легко поддался на его уговоры и поведал о своей «сверхспособности», которой, как оказалось, вовсе-то и нет. И что самое главное — ведь обычно же молчит как рыба, ничего из него не вытянешь. Хоть пой перед ним, хоть пляши, а он скажет, как обычно, что-то типа «не сегодня, Серега», или «знаешь, я ценю людей, которые уважают чужое личное пространство и не лезут в душу с дурацкими вопросами», или «ну ты нашел время для задушевных бесед». А тут взял да и поломал всю сказку о Крысолове.
