— Еще бы, — буркнул Кэхун.
— Боже милосердный! — воскликнул Слипер. — Тогда я бегу на студию крепить оборону страны.
Он встал и, тяжело, не совсем твердо ступая, направился к выходу.
Хойт неприязненно посмотрел ему вслед.
— Терпеть не могу этого типа! Совсем не джентльмен, — заметил он и принялся усердно доедать салат.
У столика появился Ролли Вон. У него было багровое улыбающееся лицо. В руке он держал рюмку с коньяком. Он тоже был англичанин, несколько старше Хойта, и вместе с ним снимался в фильме в роли командира авиационного полка. Сегодня он был свободен и мог пить сколько душе угодно.
— Величайший день в истории Англии! — провозгласил он, обращаясь к Хойту все с той же радостной улыбкой. — Дни поражений — позади, дни побед — впереди. За Франклина Делано Рузвельта! — Он поднял рюмку, и остальные из вежливости последовали его примеру. Майкл опасался, что Ролли, раз уж он служит в английских военно-воздушных силах (хотя бы только в киностудии «Парамаунт» в Голливуде), чего доброго, хлопнет рюмкой об пол, но все обошлось благополучно. — За Америку! — Ролли снова поднял свою рюмку.
«Не сомневаюсь, что в действительности он пьет за японский флот, который, собственно, и вовлек нас в войну, — поморщился Майкл. — Но что можно взять с англичанина…»
— Мы будем драться на берегах, — декламировал Ролли, — мы будем драться в горах. — Он сел. — Мы будем драться на улицах… Больше никаких Критов, никаких Норвегии… И ниоткуда нас больше не вышвырнут!
— А знаете, старина, — остановил его Хойт, — на вашем месте я не стал бы вести подобные разговоры. Недавно я имел конфиденциальную беседу с человеком из адмиралтейства. Вы бы удивились, если бы я назвал его фамилию. Он мне объяснил все, что касается Крита.
— Что же он сказал вам о Крите? — Ролли с некоторой враждебностью уставился на Хойта.
— Все осуществляется в соответствии с генеральным стратегическим планом, дружище. Мы наносим противнику потери и отходим. Невероятно умный план! Пусть противник пользуется Критом. Что такое Крит, и кому он нужен?!
Ролли с величественным видом встал из-за стола.
— Я не могу здесь больше оставаться, — хрипло заявил он, дико сверкая глазами. — Я не могу слушать, как ренегат-англичанин оскорбляет британские вооруженные силы.
— Что вы, что вы! — попытался успокоить его Кэхун. — Садитесь.
— Что особенного я сказал, старина? — встревожился Хойт.
— Англичане проливают кровь! — Ролли стукнул кулаком по столу. — Они ведут отчаянную, беспощадную борьбу, защищая землю союзников. Англичане гибнут тысячами… а он болтает, что это делается в соответствии с каким-то планом! «Пусть противник пользуется Критом…» Знаете, Хойт, я давно наблюдаю за вами и пытаюсь понять, что вы за птица. Боюсь, как бы мне не пришлось поверить тому, что говорят о вас люди.
— Послушайте, дружище! — Хойт покраснел, его голос зазвучал пронзительно, срываясь на высоких-нотах. — Я думаю, что вы просто-напросто жертва страшного недоразумения.
— Вот если бы вы были в Англии, — с угрозой проговорил Ролли, — вы бы запели совсем по-другому. Вас отдали бы под суд еще до того, как вы сказали бы десяток слов. Вы же распространяете уныние и панику, а это в военное время, да будет вам известно, является уголовным преступлением.
— Ну, знаете… — едва слышно пробормотал Хойт. — Ролли, старина!
— Хотел бы я знать, кто вам за это платит. — Ролли вызывающе выставил подбородок к самому лицу Хойта. — Очень хотел бы… и не надейтесь, что все это останется между нами. Об этом узнают все англичане этого города. Можете не сомневаться. «Пусть противник пользуется Критом»! Каково, а? — Он с силой поставил рюмку на стол и отправился обратно к стойке.
Хойт вытер платком вспотевший лоб и с тревогой посмотрел по сторонам, пытаясь определить, кто из окружающих слышал эту тираду.
— Боже мой! — горестно покачал он головой. — Вы даже не представляете, как трудно сейчас быть англичанином! Вокруг либо сумасшедшие, либо неврастеники, и ты не смеешь разинуть рот… — Он встал. — Надеюсь, вы простите меня, но я в самом деле спешу в студию.
— Пожалуйста, — ответил Кэхун.
— Очень жаль, что я не смогу участвовать в пьесе, но вы же сами видите, как все складывается.
— Да, конечно.
— Всего хорошего.
— До свидания. — Кэхун кивнул все с тем же бесстрастным выражением лица.
Они с Майклом молча смотрели на красивую спину элегантного киноактера, получающего семь с половиной тысяч долларов в неделю. Хойт прошел мимо стойки, мимо защитника Крита и отправился на студию «Парамаунт», где сегодня в десяти милях от английского побережья должен был загореться на фоне декоративных облаков его бутафорский самолет.
— Если бы у меня и не было язвы, — вздыхая, проговорил наконец Кэхун, — то теперь она все равно появилась бы. — Он подозвал официанта и попросил счет.
Майкл увидел, что к их столику направляется Лаура. Он углубился было в изучение своей тарелки, но Лаура остановилась перед ними.
— Пригласите меня сесть, — сказала она.
Майкл равнодушно взглянул на нее, Кэхун же сразу заулыбался.
— Хэлло, Лаура, — приветствовал он ее. — Может, ты присядешь с нами?
Лаура не заставила себя просить и заняла место напротив Майкла.
— Я все равно сейчас ухожу, — добавил Кэхун и, прежде чем Майкл успел что-нибудь возразить, оплатил счет и поднялся. — Вечером встретимся, Майкл, — бросил он на ходу и медленно побрел к двери. Майкл проводил его взглядом.
— Ты мог бы быть повежливее, — проговорила Лаура. — Мы разведены, но это не значит, что мы не можем оставаться друзьями.
Майкл взглянул на сержанта, который пил пиво за стойкой. Сержант заметил Лауру, когда она шла по залу, и сейчас смотрел на нее с откровенной жадностью.
— Я вообще не одобряю так называемых дружественных разводов, — пожал плечами Майкл. — Если люди развелись, то никакой дружбы между ними быть не может.
Веки Лауры дрогнули. «О боже мой! — подумал Майкл. — Она все еще не отвыкла плакать по каждому поводу».
— Я просто подошла, чтобы предупредить тебя… — робко проговорила Лаура.
— Меня? О чем? — удивленно спросил Майкл.
— Чтобы ты не сделал какого-нибудь необдуманного шага. Я имею в виду войну.
— Я и не собираюсь.
— А может, ты все-таки предложишь мне что-нибудь выпить? — тихо сказала Лаура.
— Официант, два виски с содовой! — попросил Майкл.
— Я слышала, что ты в Лос-Анджелесе.
— Да. — Майкл снова взглянул на сержанта, который по-прежнему не спускал глаз с Лауры.
— Я надеялась, что ты позвонишь мне.
«Вот они, женщины! — мысленно усмехнулся Майкл. — Они ухитряются играть своими чувствами, как жонглеры шарами».
— Я был занят, — ответил он. — Как у тебя дела?
— Неплохо. Сейчас я занята на пробной съемке в студии «Фокс».
— Желаю успеха.
— Спасибо.
Сержант у стойки принял позу, которая позволяла ему, не вытягивая шею, разглядывать Лауру. Майкл понимал, почему он проявляет такой интерес к его бывшей жене. В своем строгом черном платье и крохотной, сдвинутой за затылок шляпке она выглядела прямо-таки очаровательной. На лице сержанта ясно читалось выражение одиночества и затаенного желания. Военная форма особенно подчеркивала эти чувства.
«Вот оно, одинокое человеческое существо, барахтающееся в водовороте войны. — Майкл задумчиво посмотрел на сержанта. — Возможно, завтра его пошлют умирать за какой-нибудь покрытый джунглями остров, названия которого никто и не слышал, или месяц за месяцем, год за годом гнить в забытом богом и людьми гарнизоне. У него, вероятно, нет в городе ни одной знакомой девушки, а тут, в этом дорогом ресторане, он видит штатского чуть постарше себя, который сидит с красивой женщиной… Возможно, он представляет сейчас, как я буду беззаботно пьянствовать и развратничать то с одной хорошенькой девушкой, то с другой, а ему придется в это время обливаться потом, плакать и умирать вдали от родины…»
У Майкла возникла безумная мысль — подойти к сержанту и сказать: «Послушай, я угадываю твои мысли, но ты ошибаешься. Я не собираюсь проводить время с этой женщиной ни сегодня, ни когда-либо вообще. Будь это в моих силах, я отправил бы ее сегодня с тобой. Клянусь богом».
Но он не мог этого сделать. Он продолжал сидеть, чувствуя себя виноватым, словно присвоил награду, предназначенную кому-то другому. Майкл понимал, что отныне эта мысль не даст ему покоя. Всякий раз, входя в ресторан с девушкой и заметив там одинокого солдата, он будет испытывать чувство вины; всякий раз, нежно и нетерпеливо прикасаясь к женщине, он будет чувствовать, что она куплена чьей-то кровью.
— Майкл! — обратилась к нему Лаура и с легкой улыбкой посмотрела на него поверх своего бокала. — Что ты делаешь сегодня вечером?
