— Ну, мне будет очень непросто говорить о нем, придерживаясь приличий, — сказал Саймон. Положив кий на угол стола, он повернулся к застекленному буфету со спиртным. Добавив в бокалы виски, Саймон протянул один из них Нелл. Та с благодарностью взяла его.
Опершись о край стола, они отпивали виски маленькими глотками и смотрели на огонь в камине. Запах дыма от горящих в нем поленьев смешивался с ароматом напитка. Оба молчали, и это молчание вовсе не было тягостным. Нелл уже почти забыла о своем вопросе, когда Саймон вдруг сказал:
— Он был весьма эрудированным человеком, любил внешние атрибуты своего высокого социального положения. Для него много значили ритуалы, традиции. Ему были присущи мужественность, честь, отвага. Из него получился бы отличный генерал армии. Он бы не только отдавал приказы, но и лично ездил бы на передний край, не боясь быть раненым или убитым. Полагаю, свое бесстрашие вы унаследовали именно от него.
Этот комплимент испугал Нелл.
— Спасибо, — пробормотала она, глядя на малахитовую каминную полку.
— Разумеется, ваше бесстрашие отличается от его бесстрашия. Старый Рашден был, что называется, несгибаемым, непреклонным, — медленно проговорил Саймон, слегка нахмурив брови. — Он всегда настаивал на своем и терпеть не мог возражений.
Нелл внезапно увидела, что Саймон гораздо добрее, чем она представляла. Она поднесла бокал к губам, но пить не стала.
Ей нравился этот человек.
Эта мысль настолько поразила Нелл, что она тут же сделала большой глоток виски. До этого дня Сент‑Мор вызывал в ней разные чувства — интерес, благодарность, восхищение. Сегодняшнее открытие нарушило баланс и пробудило в ней горячее влечение.
— Он очень боялся, что его сочтут… слабым, — продолжал Саймон. — Не знаю почему, но в этом была его главная проблема. Именно поэтому он видел проявления слабости повсюду, в самых невероятных вещах, в самых невинных наклонностях. — Саймон бросил на Нелл многозначительный взгляд. — Чувство прекрасного, интерес к искусству, музыке — все это тоже было, по его мнению, слабостью.
— Порой я слышу, как вы играете на рояле, — кивнула Нелл.
Рядом с бальным залом находилась небольшая комната, где хранились многие музыкальные инструменты. Там стоял и черный блестящий рояль. Во время урока танцев она слышала иногда, как Сент‑Мор играл на нем в соседней комнате.
— Да, я умею играть на рояле, — ответил он. — Моей первой учительницей музыки была твоя мать. Она была талантливой пианисткой.
— Да? Вы играете действительно хорошо.
— Спасибо, — слабо улыбнулся Саймон.
— Я серьезно, вы играете… прекрасно! Несколько дней назад, вечером, я слышала, как вы играли такую печальную пьесу, что мне даже захотелось плакать.
В тот вечер, слушая музыку, она вспомнила мать, и ее сердце снова сжалось от боли.
— Она то поднимала меня ввысь, то погружала в пропасть, и все вместе было похоже на страдания разбитого сердца.
Как только эти слова были сказаны, Нелл тут же пожалела об этом. Снова эти трескучие слова — разбитое сердце.
Саймон ничего не сказал в ответ. Он так долго молчал, что Нелл решила, что разговор на эту тему закончен. Их взгляды встретились, и она по каким‑то необъяснимым причинам не могла отвести глаза в сторону.
— Вы все правильно поняли, — сказал он наконец. — Когда я писал эту музыку, мое сердце и впрямь было разбито.
Это неожиданное честное признание пронзило ее сердце. Она удивленно уставилась на Сент‑Мора. Неужели он сам написал ту музыку? Спустя секунду до нее дошел смысл сказанного.
— Это из‑за той женщины, которую вы любили?
— Да. Она была дочерью композитора, у которого я учился в Италии. Рашден перестал со мной общаться, когда я уехал за границу, и я полагал, что он умыл руки в отношении меня. Но когда мы с ней обручились, чтобы вскоре пожениться, я понял, что это далеко не так. Рашден — вернее, Гримстон в качестве его правой руки — предложил моей невесте кругленькую сумму за прекращение всяких отношений со мной. И она приняла его предложение. Я был тогда молод, мне был всего двадцать один год, возраст мелодрам. Этюд, который я тогда сочинил, не совершенен, но полон подлинных ярких чувств. Мне тогда хотелось… — Саймон коротко улыбнулся, словно решил не договаривать фразу. — Извините, если он заставил вас плакать.
Нелл покачала головой — ей не нужны были эти извинения.
— Это так ужасно! — вздохнула она. — Неудивительно, что вы так ненавидели этого человека.
— Вот именно. Впрочем, он наверняка полагал, что желает мне только добра. Он хотел передать мне свой титул и считал это несомненным благом для меня.
— Титул — это всего лишь слово, название, которое ничего не стоит по сравнению с любовью человека.
— Так вы идеалистка? — приподнял брови Саймон.
И это спрашивал человек, задумавший брак по расчету! И у кого? У той, которая согласилась на брак ради денег! Нелл хотелось расхохотаться, но ее остановил серьезный взгляд Саймона, словно он действительно ждал от нее ответа и считал его важным.
Она задумалась над его вопросом, потом негромко сказала:
— Думаю, это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это слово. Мне всегда хотелось невозможного — окон в фабричных цехах, уважительного отношения со стороны бригадиров и парней на улицах, иметь собственный дом, надежный заработок. Чтобы было место, где можно чувствовать себя в безопасности. Чтобы было кого любить. Чтобы кто‑то любил меня…
— Что же в этом невозможного? — возразил Саймон. — Если у нас все получится, для вас не будет ничего невозможного, Нелл.
Захваченная неожиданно открывшейся ей истиной, она молча смотрела на него широко раскрытыми глазами. Только теперь она поняла, как мало из того, что она хотела, можно купить за деньги, независимо от их количества.
По лицу Саймона пробежала тень.
— Я что‑то сказал не так?
Она покачала головой и отвернулась. Он мягко положил руку ей на плечо, и она закрыла глаза, раздираемая двумя противоположными желаниями: скинуть его руку или схватить и прижать к себе.
Ей казалось, что общение с Сент‑Мором для нее было совершенно безопасно, пока они оставались вне спальни. Но этот дружеский жест оказался таким же, если не более, опасным. Он думал, что бросает к ее ногам все, что ей нужно, и в то же время своими добрыми словами и улыбками манил тем, чего она хотела, но не могла получить от него. Сама жизнь развела их по разные стороны любви.
Как же непростительно глупо с ее стороны бешено ревновать его к женщине, имени которой она даже не знает!
