Сапожник глубоко, прочувствованно вздохнул. Вопреки упрямой надежде, что когда-нибудь тринадцатого произойдет нечто особенное, ни в этот, ни в какие другие дни, мною лет уже, с ним ничего не происходило. И потому во вздохе была печаль. Зато начало романа, недавно пополнившего богатую фонобиблиотеку Арта, обещало полное приключений космическое путешествие; впрочем, так было вчера и позавчера, так будет завтра и послезавтра… Пробило восемь. Он виртуозно плюнул одним-единственпым из полутора десятков зажатых в губах деревянных гвоздочков-шпилек, ловко вогнал его в подошву будущего ботинка. Рабочий день начался.
Не смея войти, заглянула в прозрачный овал двери жена, дородная красивая Роза, с привычным осуждением покачала головой в адрес наушников, убедилась, что кувшин с мацони, кислым молоком, любимым напитком всех сапожников, полон до краев, бесшумно ушла хлопотать по хозяйству. Арт сидел на своем месте маленький, с большой лохматой головой, почти не тронутой сединою, чуточку профессионально сутулый, целиком ушедший в работу, которую применительно к нему следовало бы назвать изумительным по красоте и стремительности танцем рук, — и в то же время его здесь не было. Вместе с отважными космонавтами (Арт упорно называл их малораспространенным словом «космолетчики») он сейчас готовился к рискованной высадке на поверхность неисследованной планеты.
Люди нередко обретают профессию, чуждую их устремлениям, — и потом всю жизнь считают главным для себя то, что никак с ней не связано. Покорный семейной традиции, а также в силу различных иных причин он стал сапожником, хотя с детства мечтал приблизиться к звездам. Это обстоятельство не мешало ему быть Мастером. Возможно, именно оно сделало Арта выдающимся и необыкновенным сапожником.
Во-первых, он был не робот — явление само по себе неординарное, так как подавляющую массу нужных людям сапог и сапожек, штиблетов и босоножек, уютных шлепанцев, кокетливых туфелек, суровых альпинистских ботинок, легкомысленных сандалий и прочей обуви производили управляемые компьютерами машины; во-вторых, существенно отличался от считанных коллег-людей — они, все без исключения, пользовались услугами современной техники, когда хитроумные манипуляторы заменяют пальцы, а фотоэлементы глаза, и тем самым беззастенчиво профанировали великое древнее ремесло; в-третьих, соглашался шить (он говорил «строить») обувь только для тех, кто имел счастье ему понравиться. Иногда, под нажимом практичной Розы, приходилось изменять правилу; вот и сегодня Арт строил ботинки некоему Начальнику. В подобных случаях он трудился с не меньшим вдохновением, ибо, взявшись за дело, начисто забывал о заказчике, личность последнего, сколько бы ни весила в социальном плане, неизменно тускнела перед таинством рабочего творческого процесса.
Дети в сшитых мастером кедах и башмаках могли с утра до вечера без устали гонять в футбол, балерины на построенных им пуантах совершали немыслимые арабески и фуэте, спортсмены в его кроссовках сокрушали рекорды, старики и старухи в изготовленных им домашних туфлях забывали, что такое зябнущие ноги, служащим его полуботинки помогали вовремя выполнять поручения начальства… По крайней мере так во всеуслышание твердили все, кому посчастливилось заполучить обувь от Арта. Однако не исключено, что они делали это отчасти с целью вызвать к себе зависть, возвыситься над теми, кому не повезло.
Фонокристалл неутомимо рассказывал, пел, таинственно нашептывал, драматически кричал о невероятных, чудесных, мучительно привлекательных похождениях героев, успевших высадиться на загадочную планету. И — тук-так, так-тук! — с устойчивым вдохновением выполняя свою работу, сапожник, исполненный мужественной решимости, неутолимой жажды познания, непоколебимой верности мечте о звездах, отважно шагал плечом к плечу с косморазведчиками навстречу Неведомому… Изо дня в день на протяжении трех с лишним десятков лет он участвовал в звездных одиссеях, одинаково восторгаясь причудливой игрой мысли подлинных художников («Тоже — Мастера!»), и штампованными поделками литературных халтурщиков, и документами сдержанно- строгих хроник.
С терпеливым достоинством дожидаясь очереди, кристаллы покоились в ячейках фонотеки, занимавшей обширную площадь овальных стен. В давние времена сотоварищи Арта по профессии, чистильщики обуви, всевозможные мелкие ремесленники ради привлечения клиентов и услаждения собственных душ украшали мастерские изображениями кинозвезд, породистых лошадей, силачей-чемпионов и ушедших в небытие вождей, о чьих подлинных деяниях обычно ничего не знали. Арт, несомненно, и в ту пору презирал бы подобные уловки, в рекламе не нуждался, да и времена были не те, и город не тот.
Когда-то, стремясь вырваться из тесноты долины, где суждено было родиться, он судорожно карабкался по склонам сжимавших с двух сторон гор, колбаской пасты из чудовищного тюбика выдавливался вверх и вниз по течению реки. А последние полвека перестал дергаться, за немногие десятилетия сумел вернуть себе былой облик — величавый и вместе с тем по-семейному милый, непритязательный, располагающе теплый… Прекратились беспомощные попытки сохранить, в масштабах заповедных уголков, неумело реанимированные черты истинного лица города — потуги, жалкая, претенциозная искусственность которых восхищала невежественных туристов и оскорбляла чувства потомственных горожан. Свершилось редкое волшебство: беспредельные возможности научно-технического прогресса сослужили добрую службу духовности, корнями уходящей в древность. Возродились, опять стали функциональны (разумеется, на новый лад) стены средневековых крепостей, и черепичные крыши домов ласточкиных гнезд, прилепившихся к скалам над рекой, вновь обретшей своенравие, и тенистые дворики с платаном посреди, поднявшим широкие ветви на уровень четвертого, последнего этажа… Ну и остальное воскресло — вплоть до медлительной конки, из экзотического аттракциона снова превратившейся в транспортное средство; желающие, торопливые могли по-прежнему пользоваться подземкой и бесшумными такси-геликоптерами, одно другому не мешало… Как, благодаря каким чудесам архитектурной мысли и градостроительной индустрии осуществилось все? Вопрос требует отдельного, обстоятельного разговора. Поэтому одна лишь деталь еще: когда Арт раздвигал внутреннее пространство своего купола, снаружи дом не менялся, его жизнь продолжалась в тех же пределах и пропорциях. Что же касается общей для обозначенных явлений тайны, то она и должна оставаться, до поры, тайной — как и порода дерева, структура заменителей (абсолютно идентичных) кожи, технология выделки остальных материалов, из коих мастер, а ранее его отец, отец отца и дальше строили свою прекрасную обувь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
