Младший офицер контрразведки дежурил по расположению, и мы его подняли в кабинете в одном исподнем с деревянной раскладушки и переместили в свободную камеру в подвале. Он даже сообразить не успел, что произошло.
А судьба, кажется, в эту ночь решила сделать мне сюрприз в виде рядового бургграфа Леппе – Тортфорта, который дежурил у телефона вместо спящего начальства. А ведь он по приговору королевского суда должен был воевать в пехоте на передовой без права производства. А он тут, в тылу, и в кирасирском мундире. Занятно… Но, тем для нас лучше.
Пока он крутил ручку коммутатора, из его руки стрелки вежливо, но настойчиво вывернули из его ладони телефонную трубку.
– Не стоит стараться, солдатик, – осклабился рецкий ефрейтор. – Провода мы заранее перерезали.
А я, не удержавшись смачно, съездил бургграфа по уху. Для профилактики.
– Этот тип дезертир с фронта, – заявил я, указывая на бургграфа пальцем. – В кандалы его.
– Кто вы такие и как посмели ворваться с вооруженной силой в святая святых контрразведки, – вскинул бургграф подбородок и как пишется в протоколах «угрожая нам словами».
Он видимо не узнал меня с бородой. Что ж тем интереснее будет узнавание. Позже. На допросе.
– Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу. Вот мандат, – показал я ему соответствующую бумагу, в которой барон Бадонверт был указан как член означенной ЧК с весьма широкими полномочиями. – Увести арестованного в одиночную камеру.
Оккупировав кабинет начальника контрразведки, вызвал рецкого фельдфебеля.
– Провод починили?
– Только что вернулись наши монтеры, ваша милость, – ответил тот.
– Свободен.
Закинул кожаное кепи на вешалку. Вынул из деревянной кобуры пистолет Гоча и положил его на стол, на пачку чистой бумаги – красивый натюрморт получился особенно в соседстве с бронзовой настольной лампой под зеленым стеклянным абажуром и чернильницы в виде деревенского колодца. Кобура также отправилась на вешалку. За ней ремень с горским кинжалом (наградной кортик на операцию я не стал брать). Расстегнул рыжую кожанку бронемастера, которую одел по случаю ночной прохлады. На ней никаких знаков различия не было.
Сев в кресло начальника контрразведки сделал через центральную один телефонный звонок, по которому передал только кодовую фразу «Птичка в клетке». Дальше оставалось только ждать.
Для начала зажжем керосиновую лампу на столе. Одного светоча на такой большой кабинет мало.
Чтобы скрасить ожидание приказал вызвать к себе из узилища старшего вертухая со списком заключенных. Вот будет номер, если мы промахнулись… Тогда все спишут на эксцесс исполнителя. То есть меня. Дикий горец, что с него взять?
Загул в популярном ресторане, всегда полном состоятельной публики, должен был отвлечь внимание от меня всевозможных следящих за мной филёров. Даже гипотетических. Так-то я по жизни в такие заведения не хожу – предпочитаю простую еду, которую готовят моя жена или мой денщик. Да и на пустое времяпровождение у меня просто времени нет. Не говоря уже о дурной трате денег, против которой всегда возмущается моя крестьянская душа. Но когда нужно для дела… То можно и местный убогий канкан посмотреть под дорогие напитки. И золотом щедро потрясти.
Тем более что рота капитана Вальда первой закончила обучение на курсах штурмовиков на полигоне, и нужно было залегендировать ее участие в городской акции как случайное. Пьяную выходку ее командира что ли…
Остальные рецкие части работали в обеспечении. В нужное время выставляли на мостах через реку и всех выездах из города взводные блокпосты с пулеметами. И брали под контроль железнодорожный вокзал с телеграфом. Даже шпальный бронепоезд «Аспид» на него пригнали… на всякий случай.
Телефонную станцию тихо оккупировали армейские разведчики Моласа еще с вечера, с приемом дел ночной смены телефонисток. Его офицеры слушали все интересующие нас приватные разговоры и держали там диспетчера связи для нас, чтобы не светить телефонным барышням некоторые интересные номера.
Почта ночью не работала, но и ее брали под охрану с улицы.
Все как дедушка Ленин завещал. И даже больше – с неба нас прикрывал дирижабль «Черный дракон», следящий за дорогами по направлению к городу.
Но по большому счету, все было сшито наспех, на живую нитку, рассчитано на «быстроту, глазомер и натиск» отсутствие главного контрразведчика на месте службы и ослабленную этим обстоятельством охрану. Нам предстояла взаимоисключающая задача – с запоминающимся окружающим шумом за полночь уйти из ресторана и тихо незаметно просочиться к городской тюрьме. Над этим я и ломал голову, как такое совместить, когда к нашему столику подошла Маара. И у меня все срослось. Как рубильник в голове включили. А что придется с женой поскандалить по поводу посещения «Круазанского приюта» то с этим я сразу смирился. Чему быть того не миновать.
В кабинет ввели усатого кирасира знакомого мне по собственной отсидке здесь.
Поставили его передо мной.
На стол положили канцелярскую папку.
– Свободны, – сказал я конвоирующим его горным стрелкам. – А вас, кирасир, прошу присаживаться. Разговор может быть долгим. Только вот курить я вам не разрешу. Увы… Не переношу я табачного дыма.
* * *
Да «Круазанского приюта» из ресторана пошли пешком, благо не так далеко он оказался расположен. И тут уже мы напрочь оторвались хоровым пением горского многоголосья, которое нипочем не спутаешь. Особенно припевы на предельно высоких вибрирующих нотах, который может в побудку поднять целый полк в летних лагерях. Рано – по причине экономии керосина, легшим спать обывателям досталась масса незабываемых впечатлений после первого сна, но зато уже никто не смог, даже предположить, что загулявшие горские офицеры не просто так меняют дислокацию загула.
Полиция, даже военная, ничего не сделала, чтобы нас остановить. Они по богатому опыту знали, что быстрее и надежнее немного перетерпеть и благочиние на улицах восстановится само собой. Арестовывать же офицеров, тем более пьяных, большой геморрой. Еще большая морока все это оформлять в комендатуре, где на загулы фронтовиков смотрели сочувственно. Так что до самого борделя мы оставили очень заметный след.
Маара в шикарном восточном наряде с кучей цепочек, браслетов на запястьях и босых щиколотках встречала нас сама посередине большого ковра в фойе, как заждавшаяся дорогих гостей радушная хозяйка. Даже поприветствовала на рецком наречии, прижимая руки к сердцу и кивая богатым тюрбаном.
Наши роли были расписаны еще по дороге – кто из нас остается в борделе до утра и напоказ при дневном свете вываливается из него, а кто должен быть готов к половине второго ночи выступить во всеоружии с полным соблюдением конспирации. И если к этому времени с девочкой всласть пообщаться не успел – то опоздал.
Раздав офицеров по девочкам, мадам меня увлекла в свой кабинет, обставленный скорее как роскошный будуар, но имеющей все необходимые предметы для ведения канцелярской работы. Очень дорогие и качественные предметы. Счеты у нее были изготовлены из полудрагоценных камней на серебряных спицах, а гроссбухи из самой лучшей бумаги в сафьяновых переплетах. Перья золотые в ручках из сочно синей ляпис – лазури. И такого же камня чернильницы с золотыми крышками. Камня искренности, успеха и божественного расположения.
Там я за всех и расплатился, как до того в ресторане заявлял офицерам, что страшно обижусь, если кто из них только вынет кошелек – они мои гости.
– К тебе кого вызвать? – ласково спросила мадам, когда с кассой было покончено, и смущенно развела руками. – Из тех, кто остались, конечно.
– Никого, – ответил я ей и не стал скрывать причину. – Я женился и не собирался вообще сюда когда-либо приходить, но… такая вот оказия выпала. Гости. Так что девочки мне сегодня не нужно. Я бы с удовольствием принял ванну, контрастный душ и взял бы сеанс простого массажа. А потом бы неплохо выпить кофе сваренного с коньяком.
И положил на стол еще один золотой – за себя. Тут все услуги стоят золотой кройцер по принципу «все включено».
– Хорошо, – несколько разочарованно ответила мне Маара, но как мне показалось, разочарование ее было наигранным – за все уже заплачено.
Она позвонила в резной золотой колокольчик, который звонил намного глуше, чем серебряный, и отдала необходимые распоряжения появившейся в кабинете девице. Очень эффектной брюнетки лет семнадцати. Новенькой. Раньше я ее здесь не видел.
– Как раз Молас к тому времени успеет, – сказала Маара, когда закрылась дверь в помещение. – И еще кто-то из дворцовых флигель – адъютантов по твою душу явится. Зачем? Не спрашивай. Мне не доложили. Просили только передать.
